А? Какие сугробы?.. Да, действительно. Что ж ты хочешь — январь…
Он и не заметил, как её привычки стали его второй натурой. А его натура стала её привычкой. Не исключено, что и наоборот. Ничего нельзя исключить, даже того, что он никогда её не знал. Прогулка, от обеда до последнего дня.
Она неуверенно перешагивает лужу, скользит на рыхлом мартовском снегу. Ей приходится отпустить его руку, за которую держалась. Руке сразу становится холодно. Только поэтому он замечает, что в его жизни что-то изменилось.
Оборачивается. Долго смотрит, как она уносится ветром. Смотрит до тех пор, пока силуэт в сером пальто ещё можно различить среди стволов старых задумчивых тополей. Потом вздыхает и идёт дальше.
— А помнишь..?
Но в глазах прохожего ничего не отражается.
— Сто восемьдесят четыре, — сказал Пётр, задумчиво вертя в руках принесённый голыш. Камешек был интересный, нестандартный — с разводами и в кирпичного цвета крапинку.
— Нет, — произнёс сидящий рядом Яков.
— Что? — Пётр непонимающе дёрнул бровями, посмотрел на неаккуратную бороду соседа, свисающую с подбородка ржавой селёдкой. — Что ты имеешь ввиду?.. И подстриг бы ты уже бородёнку, Яков — срамота же.
— Мёртвые сраму не имут, — невпопад отозвался тот. Он всегда отзывался невпопад.
— Это да, — согласно кивнул Пётр, бросая красивый камешек в кучу. — Но что ты хотел сказать своим «нет»?
— Нет, — упрямо тряхнул головой Яков. — Категорически.
— Аргументируй.
— Сто восемьдесят шесть.
— А-а, ты в этом смысле… Нет, Яков, — четыре.
— Шесть. Я считал. Ты сбился ещё на сто восемьдесят пятом.
— Как я мог сбиться на сто восемьдесят пятом, если я до него ещё не дошёл? — улыбнулся Пётр. — Где логика?
— Шесть, — Яков упрямо поджал губы. Селёдка качнула головой, словно хотела уплыть. Но хвост её был намертво приклеен к подбородку Якова, уплыть она не могла.
Глухо и почти неслышно стукнул брошенный в кучу камешек. Маленький, не более сантиметра, он смущённо сполз по невысокой пирамиде камней вниз, докатился до сандалии Петра и замер в её тени. Пётр укоризненно посмотрел на принесшего, покачал головой.
— Небось, если бы нужно было найти камень, чтобы бросить в меня, ты отыскал бы размером побольше, Фома, — сказал он.
Названный Фомой смущённо отряхнул белые одежды, кашлянул и улыбнулся, но ничего не ответил. Качнулся, словно сомневаясь, уйти или остаться, — пошёл.
— Сто восемьдесят пять, — вздохнул Пётр.
Яков молча замотал головой, сердито сплюнул.
— Фома, Фома… — продолжал Пётр, словно не замечая недовольства собеседника. — Как был неверующим, так и остался.
Он поднял камешек, приютившийся возле его ноги, бросил в кучу.
— С таким радением мы не скоро завершим, — кивнул Яков. — Пойти, что ли, тоже собирать…
— Нет, Яков, — возразил Пётр, — ты нужен здесь.
— Так ли уж?
— Ты моё второе я.
— Я твоё второе ты, — кивнул Яков, словно осмысливая и пробуя на вкус. — Двуликий Янус — это то, к чему ты стремишься?
Пётр улыбнулся, не ответил.
Солнце поднималось в зенит; назревала жара, пузырящаяся, как жёлтый сыр на раскалённой сковороде. Ни ветерка. Ленивые голуби без азарта паслись на газоне под сенью высокого забора.
Худосочный юноша в белом несмело, бочком, приблизился к сидящим; робко поглядывая на Петра, неловко бросил в кучу принесённый камень, присел на корточки.
— Устал, Иванушка? — ласково произнёс Пётр. — Ну, ты отдохни, отдохни.
— Учитель, — срывающимся голосом начал Иван, — учитель… Андрей совсем не хочет собирать камни. Мы собираем, а он разбрасывает. Я не устал, нет. Но почему Андрей разбрасывает?!
— Разбрасывает, — пошевелил бровями Пётр. — Знать, время его такое. Время собирать и время разбрасывать, сказано же вам.
— Но так мы никогда не построим, — со слезами в голосе протянул юноша.
— Построим, Иванушка, построим, — успокоил Пётр. — Уже сто восемьдесят шесть камней насбирали.
— Восемь, — вставил Яков, от упрямства каменея лицом — хоть сейчас клади в общую кучу.
— Сто восемьдесят шесть, — повторил Пётр спокойно, без всякого раздражения и укора.
Подошёл ещё один камненосец в белых одеждах, запорошённых пылью.
— Аве, Лёвушка! — улыбнулся ему Пётр. — Сто восемьдесят семь.
— Позвать бы ещё кого, — вздохнул Лев, бросая в кучу немалую каменюку. — Что ж мы вдесятером-то.
— Водиннадцатером, — поправил Пётр. — Справимся, Лёвушка, справимся. Званых-то много может быть, а вот избранных…
Лев согласно кивнул, махнул Ивану. Взявшись за руки, они двинулись на поиски.
На ветку акации неподалёку уселась ворона, деловито каркнула. Иван вздрогнул, вцепился в руку Льва, завертел головой, выискивая испуганным взглядом злокозненную птицу.
— Да полно тебе, — Лев погладил спутника по голове, мягко подтолкнул в спину. — Идём, идём.
— Быть беде! — пробормотал себе под нос встречный с булыжником в руках. — Вчера тоже пела она. И что потом? К утру камня на камне не осталось.
Иван услышал, обратил на говорящего слёзный взгляд, колени его подогнулись, словно давило на плечи невыносимое бремя.
— Ну! — прикрикнул на паникёра с булыжником Лев. — Будет каркать-то, будет!
— Семён! — позвал Пётр. — Сёмушка, иди сюда, мой хороший, не стой там. Камень-то, я чай, тяжёл у тебя.
— Истинно, учитель! — подтвердил Семён. — Тяжёл, зараза!
— Прости его Господь, сквернословца — вздохнул Яков.
— Ты молодец, Сёмушка, — кивнул Пётр. — Молодец. Неси сюда камушек, не надрывайся, стоючи. Всё, что даёт Господь, всё во благо, Сёмушка. И камень от Господа, и он тоже во благо, стало быть. И тягость его.
— Да, учитель, — пропыхтел Семён, опуская булыжник на кучу.
— А сколько надо камней на лестницу? — спросил следующий подошедший.
— На какую лестницу, Матвеюшка? — вопросил Пётр.
— Ну… — дёрнул Матвей головой, бросая в кучу камешек не больше пуговицы размером. — Которую строить будем.
— Мы не будем строить лестницу, мой хороший, — покачал головой Пётр. — С чего ты решил про лестницу?
— Вчера же говорили, — пожал плечами камненосец.
— Нет, Матвеюшка, ты что-то не так понял. — покачал головой Пётр. — Не понял ты, мой хороший. Это Яков думал, что лестницу.
— Я не думал! — замотал головой подошедший Яков.
— Да не ты, Яшенька, не ты. Другой Яков, — Пётр кивнул на сидящего рядом.
— И правильно я думал, — загорячился тот. — Лестницу и надо!
— А Варфоломея на руках понесём? — возмутился Яков, тот, что подошёл. — Сам-то он не поднимется.
— Мы не будем строить лестницу, Яша, — успокоил Пётр. — Мы будем строить…
— Башню, — тонким голосом вставил ещё один подошедший, бросив на кучу ком иссохшей земли.
— Нет, не башню, — покачал головой Пётр. — И ты, Филиппушка, опять землю принёс. Земля не годится, понимаешь? Нужны камни.
— Мне не сказали, — удивлённо развёл руками Филипп.
— Так вот и говорю, — улыбнулся Пётр. — Камни. Земля не годится.
— Хорошо, — кивнул Филипп. — Только не бей меня.
— Да что ты, Филиппушка, бог с тобой! — замахал руками Пётр. — Что ты говоришь такое!
— Вчера ты ударил меня, когда я принёс щепку.
— Ударил? — удивился Пётр. — А зачем ты принёс щепку, Филиппушка? Камни надо.
— Мне не сказали, — нахмурился Филипп.
— Так вот и говорю, голуба мой: нужны камни. Ни земля, ни древо нам не подойдут. Понимаешь? Это другие стихии.
— Да.
Яков грустно вздохнул, когда все удалились. Он посмотрел на шкворчащее глазуньей небо, на котором одиноким желтком плавилось солнце. Сплюнул.
— Нет, не надо лестницу, — произнёс задумчиво. — Нельзя лестницу. Не дойдём. Слишком высоко.
— И то, — кивнул Пётр.
— А может, всё-таки, башню?
— Яков, Яков, — укоризненно покачал головой Пётр. — Ты вспомни, к чему это приведёт. Ну почему, почему ты стремишься разъединять и рассоединять?! В твоей природе слишком много от разрушителя.
— Называй уж меня прямо — богом.
— Это не ты говоришь, Яшенька, — недовольно поджал губы Пётр.
— Ты?
— Не я. Это гордыня твоя говорит в тебе.
Оба замолчали, глядя на поднявшуюся неподалёку сумятицу. Варфоломей, подначенный Иваном, накинулся на Андрея — отбирать у него очередной камень. Андрей — самый, пожалуй, физически сильный из всех — камень не отдавал. Он упорно шёл вперёд, к забору, за который намеревался выбросить булыжник, а тщедушный Варфоломей, волочился за ним, вцепившись в могучее плечо. Иван опасливо семенил позади, подбадривая соратника тонкими возгласами, но в столкновение не ввязываясь. На помощь Варфоломею поспешил Фаддей. Он бросил недонесённый до кучи камень и теперь бежал наперерез, замышляя встретить Андрея у забора, сбить с ног.
