Эбигейл сказала:
— Он работал у меня садовником.
— У вас чудесный сад.
— Был. Его разбил мой отец. Но в начале весны он умер, а наш старый садовник ушел на покой.
— Мне очень жаль.
— Да, — невпопад ответила Эбигейл.
— Значит, теперь вы живете одна?
— Пока что да.
Джеффри сказал:
— В такие моменты трудно принимать какие-то решения… Я имею в виду, когда ваши близкие уходят из жизни. Моя жена скончалась два года назад, и только сейчас я набрался мужества поднять паруса и сдвинуться с места. Правда, не слишком резво. Переехал из дома в Сент-Джон-вудз в квартиру в Челси. Для меня уже и это было большим свершением.
— Если я не найду другого садовника, мне тоже придется переехать. Я не смогу оставаться здесь и наблюдать за тем, как сад приходит в упадок, а одной мне с ним не справиться.
Они понимающе улыбнулись друг другу. Она сказала:
— Я могла бы угостить вас чашечкой кофе.
— Благодарю, но мне пора ехать. Надо вернуться в Лондон до часа пик. Если он объявится, вы не могли бы дать мне знать?
— Ну конечно.
Дождь перестал. Эбигейл распахнула дверь, и они вышли на террасу. Каменные плиты блестели под ногами, ветер раздул дождевые облака, и сад утопал в нежном золотистом тумане.
— Вы когда-нибудь бываете в Лондоне?
— Да, изредка. Если нужно к зубному — ну и прочее в этом роде.
— В следующий раз, когда поедете к дантисту, обязательно загляните ко мне в галерею.
— Хорошо. Постараюсь. Мне жаль, что так вышло с Тамми.
— Мне тоже жаль, — ответил Джеффри Эрленд.
Ноябрь закончился и наступил декабрь. Сад, серый и голый, лежал под низким зимним небом. Эбигейл забросила все работы и засела дома: подписывала рождественские открытки, ткала гобелен, смотрела телевизор. Впервые после смерти отца она ощущала одиночество. На следующий год, говорила она себе, мне исполнится сорок один. Я должна снова стать решительной и деловой. Должна найти работу, познакомиться с новыми людьми, приглашать друзей на обед. Никто не мог сделать этого за нее, и она это знала, но пока что с трудом набиралась храбрости, даже чтобы просто пройти по деревне. И уж, конечно, у нее не было никакого желания ехать в Лондон. Карточка Джеффри Эрленда так и торчала на том же месте, куда она ее сунула — за рамкой картины Тамми. Она уже запылилась, а уголки начали заворачиваться, так что близок был тот час, когда Эбигейл выбросит ее в огонь.
Упадок сил неминуемо вылился в простуду, поэтому несколько дней ей пришлось провести в постели. Утром третьего дня Эбигейл проснулась поздно — она поняла это по реву пылесоса, доносившемуся снизу. Шум означал, что миссис Брюэр отперла дверь своим ключом и принялась за уборку. Небо за окном постепенно наливалось светом, серость уступала место бледной прозрачной зимней голубизне. Еще один день, ничем не занятый, пустой. Но тут миссис Брюэр выключила пылесос и Эбигейл услышала птичью песню.
Только птица ли это? Она прислушалась. Нет, то была не птица. Кто-то насвистывал Моцарта, Eine Kleine Nachtmusik. Эбигейл выскочила из постели и подбежала к окну, двумя руками раздернув занавески. Под окном в саду она увидела знакомую фигуру, шапочку с красной кисточкой, длинный зеленый свитер, грубые башмаки… Он шагал с лопатой через плечо, направляясь к огороду, и башмаки оставляли на подмерзшей земле отчетливые следы. Она была в ночной рубашке, но даже не вспомнила про халат.
— Тамми!
Он замер как вкопанный, потом повернулся, поднял голову и усмехнулся.
— Ну, здравствуйте!
Она натянула на себя первое, что попалось под руку, и бросилась вниз по лестнице, а потом за дверь. Он ждал ее у заднего крыльца, все так же неловко усмехаясь.
— Тамми, что ты тут делаешь?
— Я вернулся.
— А как же Поппи и дети? Они приехали с тобой?
— Нет, они в Лидсе. Я снова начал преподавать. Но сейчас в школе каникулы, так что я решил съездить в Брукли, один. Поселился в том же коттедже. — Эбигейл в недоумении уставилась на него. — Должен же я отработать пятьдесят фунтов, которые вы мне одолжили.
— Ничего ты мне не должен. Я купила картину и собираюсь оставить ее у себя.
— Я очень рад, но все равно хочу отработать долг. — Тамми почесал в затылке. — Вы ведь думали, я забыл, да? Думали, я зажал ваши денежки. Мне жаль, что пришлось уехать, не уведомив вас. Но малышу стало хуже, поднялась температура и Поппи испугалась, что у него воспаление легких. Надо было ехать как можно скорее, выбираться из этого дома — там все-таки нездоровая атмосфера. Мы вернулись к матери Поппи. Некоторое время малыш сильно болел, но сейчас поправился. Тут и работа подвернулась, опять в школе. Такую в наше время нелегко найти, поэтому я и решил, что нельзя упускать шанс.
— Но ты должен был мне сообщить!
— Я не мастак писать письма, а ближайший телефон-автомат все время сломан. Но я предупредил Поппи, что на каникулы обязательно поеду в Брукли.
— А как же твое искусство?
— Придется о нем забыть.
— Но…
— Дети для меня важнее всего. Дети и Поппи. Теперь я это понял.
— Но Тамми…
Он сказал:
— У вас телефон звонит.
Эбигейл прислушалась. Действительно, в доме раздавался звонок.
— Миссис Брюэр ответит. — Но телефон продолжал звонить, поэтому она оставила Тамми в саду и прошла в дом.
— Алло!
— Мисс Хэлидей?
— Да.
— Это Джеффри Эрленд.
Джеффри Эрленд! Эбигейл почувствовала, что раскрыла рот от такого невероятного совпадения. Джеффри, который, к счастью, не имел возможности видеть ее потрясенное лицо, продолжал:
— Прошу прощения, что беспокою вас в столь ранний час, но у меня сегодня весь день расписан, и я решил, что лучше позвоню вам с утра, чем поздно вечером. Я хотел узнать, не собираетесь ли вы побывать в Лондоне до Рождества? Мы устраиваем выставку, и мне бы очень хотелось, чтобы вы ее посмотрели. А потом я пригласил бы вас на ланч. Как вы на это смотрите? Мне подойдет любой день, вот только…
Эбигейл наконец обрела дар речи. И первое, что она сказала, было:
— Тамми вернулся!
Джеффри Эрленд, перебитый на полуслове, был немного обескуражен.
— Прошу прощения?
— Тамми вернулся! Тамми Хоуди. Художник, которого вы разыскивали.
— Он снова работает у вас? — Голос Джеффри Эрленда мгновенно изменился, стал властным и деловым.
— Да. Объявился сегодня, прямо этим утром.
— Вы сказали ему, что я приезжал в Брукли?
— У меня еще не было возможности…
— Я хочу встретиться с ним.
— Я привезу его в Лондон, — сказала Эбигейл. — На своей машине.
— Когда?
— Завтра, если вы не против.
— У него есть картины, которые он мог бы мне показать?
— Я его спрошу.
— Привозите все, что есть. А если картин в Брукли у него не окажется, привозите просто его самого.
— Я так и сделаю.
— Жду вас завтра утром. Приезжайте прямо в галерею. Мы с ним поговорим, а потом я угощу вас обоих обедом.
— Мы будем в галерее около одиннадцати.
Мгновение оба молчали. Потом Джеффри Эрленд сказал: «Это просто чудо», — и голос его больше не был деловым, а просто очень теплым и радостным.
— Да, чудеса случаются. — Эбигейл улыбалась так широко, что лицо с непривычки заныло. — Я так рада, что вы позвонили.
— Я тоже рад. По многим причинам.
Он дал отбой, а через пару секунд Эбигейл тоже опустила трубку. Она постояла возле телефона, обхватив себя руками. Все вокруг осталось по-прежнему, но одновременно произошли гигантские перемены. Сверху все так же доносилась тяжелая поступь миссис Брюэр, таскавшей за собой пылесос, но завтра Эбигейл и Тамми предстояло ехать в Лондон на встречу с Джеффри Эрлендом, показывать ему картины, вместе обедать. Эбигейл решила, что наденет свое красное платье. А Тамми? В чем поедет он?
Он ждал ее на том же месте, где она оставила его, когда зазвонил телефон. Тамми стоял, опираясь на лопату, и покуривал трубку, дожидаясь ее возвращения. Когда Эбигейл подошла поближе, он поднял голову и сказал:
— Я подумал, что лучше начать с грядок…
К черту сад! — чуть было не выкрикнула она.
— Тамми, когда ты уезжал в Лидс, ты увез с собой картины?
— Нет, оставил здесь. Они в старом коттедже.
— Сколько?
— Около дюжины.
— Я должна спросить еще кое о чем: у тебя есть костюм?
Он посмотрел на нее как на сумасшедшую.
Потом ответил:
— Да, отцовский. Я надевал его на похороны.
— Отлично! — обрадовалась Эбигейл. — А теперь тебе придется помолчать по меньшей мере десять минут, потому что у меня для тебя уйма новостей.
Миссис Брюэр надеялась, что мисс Хэлидей выгонит Тамми. Она видела, как он подъехал к дому на своем велосипеде, — явился как ни в чем не бывало, без предупреждения, ничего не объяснив. Каков наглец! Пропал неизвестно куда, а теперь вернулся — вот он я!
