— О, нет, сэр, оно не ядовито! По крайней мере не в том смысле, как вы имеете в виду. Мать однажды подробно описала одно растение и предупредила, что увидеть его в вереске — плохая примета для молодой девушки.
— Что за плохая примета, дева?
— Мне не достаёт смелости произнести это, сэр.
И с этими словами молодая женщина — потому что именно такой была тогда Беатриса — присела на корточки рядом с ним, отчего их локти на миг соприкоснулись, и доверчиво улыбнулась, глядя ему в глаза.
— Если увидеть его — такая плохая примета, разве доброе это дело — увести меня с дороги и заставить на него смотреть?
— О, для вас, сэр, ничего плохого! Только для незамужних дев. Таким мужчинам, как вы, несчастье приносит совершенно другое растение.
— Вам стоит сказать мне, как оно выглядит, чтобы я мог бояться его так же, как вы боитесь этого.
— Вам нравится смеяться надо мной, сэр. Но как-нибудь вы споткнётесь и обнаружите ту траву у себя под носом. Тогда и посмотрим, смешно вам будет или нет.
Он помнил, каким был на ощупь вереск, когда он провёл по нему рукой, помнил ветер в кронах высоких деревьев и присутствие молодой девушки. Может ли быть, чтобы тогда они впервые заговорили друг с другом? Они точно были знакомы, пусть и поверхностно, было просто невероятно, чтобы Беатриса так доверчиво вела себя с совершенно незнакомым человеком.
Снова раздался затихший было стук топора, и Акселю подумалось, что воин явно решил провести на улице всю ночь. Вистан казался спокойным и вдумчивым даже в бою, однако, возможно, его нервы не выдерживали напряжения, скопившегося за день и прошлую ночь, и работа помогала ему от этого напряжения избавиться. Но его поведение всё равно было странным. Отец Джонас специально предупредил, что дрова больше колоть не надо, однако тот снова принялся за своё, да ещё и посреди ночи. Раньше, когда они только пришли, это выглядело простой любезностью. Но теперь, как Аксель уже выяснил, у Вистана были свои причины махать топором.
— Дровяной сарай удобно расположен, — пояснил воин. — За работой нам с мальчиком удалось как следует понаблюдать за передвижениями монахов. Кроме того, относя дрова туда, где они требовались, мы вдоволь побродили по окрестностям, пусть некоторые двери и остались для нас закрытыми.
Аксель с Вистаном разговаривали, забравшись высоко на монастырскую стену, откуда открывался вид на окружающий лес. К тому времени монахи уже давно удалились на собрание, и над монастырём повисло безмолвие. За несколько мгновений до этого, оставив Беатрису дремать в келье, Аксель вышел на предзакатное солнце и по истёртым каменным ступеням взобрался туда, где стоял Вистан, глядя вниз на густую листву.
— Но зачем так себя утруждать, мастер Вистан? Уж не подозреваете ли вы в чём-нибудь этих добрых монахов?
Воин прикрыл глаза согнутой козырьком ладонью.
— Пока мы взбирались сюда по крутой тропе, я мечтал только свернуться в углу калачиком и уснуть. Однако сейчас, когда наш путь окончен, я не могу избавиться от ощущения, что здесь нас подстерегает опасность.
— Наверное, вы от усталости стали таким подозрительным, мастер Вистан. Здесь-то что вас тревожит?
— Пока ничего такого, на что я мог бы указать с уверенностью. Но подумайте сами. Когда я вернулся в конюшню, чтобы проведать кобылу, я услышал из соседнего стойла какие-то звуки. То есть второе стойло было отделено стеной, но я слышал, что там находится лошадь, хотя, когда мы только пришли сюда и я отвёл кобылу в конюшню, никакой лошади там не было. А когда я зашёл с другой стороны, то обнаружил, что дверь в то стойло заперта и на ней висит громадный замок, который можно открыть только ключом.
— Этому существует много невинных объяснений, мастер Вистан. Лошадь могла быть на пастбище, и её привели только недавно.
— Я спросил у одного из монахов ровно то же самое и выяснил, что они не держат лошадей, не желая излишне облегчать своё бремя. Похоже, что после нас сюда пожаловал ещё один гость, и он изо всех сил старается скрыть своё присутствие.
— Теперь, когда вы об этом сказали, я вспомнил, что отец Брайан упомянул о важном посетителе, прибывшем к аббату, и что это из-за него отложили общее собрание. Что они там обсуждают, неизвестно, и, скорее всего, это вовсе не имеет отношения к нам.
Вистан задумчиво кивнул:
— Может, вы и правы, мастер Аксель. Немного сна успокоит мои подозрения. Но я всё равно отправил мальчика побродить по округе, полагая, что ему естественное любопытство простят скорее, чем взрослому. Не так давно он вернулся и доложил, что слышал стоны в кельях, вон там, — Вистан повернулся и показал рукой, — словно человек страдает от боли. Мастер Эдвин прокрался внутрь и увидел перед закрытой кельей пятна крови, как засохшие, так и свежие.
— Любопытно, без сомнения. Однако если с кем-нибудь из монахов приключился несчастный случай, например, падение с этой самой лестницы, то из вашей тайны получается пшик.
— Согласен, у меня нет серьёзных оснований подозревать что-то дурное. Наверное, это воинское чутьё заставляет меня желать, чтобы меч мой висел у меня на поясе, а я больше не притворялся крестьянином. А может, вся причина моих страхов в том, что здешние стены шепчут мне о прошлом.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что не так давно здесь был никакой не монастырь, а горная крепость, отлично приспособленная для того, чтобы отражать натиск врага. Помните, по какой утомительной дороге мы поднимались наверх? Как петляла тропа, словно для того, чтобы нарочно нас вымотать? Взгляните вниз, видите, прямо над ней возвышается стена с бойницами? Оттуда защитники когда-то осыпали непрошеных гостей стрелами и камнями и поливали кипятком. Даже дойти до ворот уже было подвигом.
— Понятно. Восхождение было не из лёгких, это точно.
— Более того, мастер Аксель, готов биться об заклад, что когда-то эта крепость принадлежала саксам, потому что я вижу повсюду следы своих родичей, возможно, для вас незаметные. Взгляните, — Вистан указал вниз на мощённый булыжником двор, окружённый стенами. — Полагаю, что там располагались вторые ворота, намного массивнее первых, но невидимые для захватчиков, карабкающихся по склону. Они видели только первые ворота и бросали все силы на штурм, но те ворота были так называемым шлюзным затвором, вроде того, что сдерживает речной поток. Сквозь этот затвор намеренно пропускали некоторое количество вражеских солдат. Потом затвор закрывался, отсекая идущих следом. Те же, кто оказались заперты между воротами, вон на том пятачке, оставались в меньшинстве и, опять же, подвергались атаке сверху. Их убивали и запускали следующих. Теперь вы знаете, как всё было. Сегодня это место умиротворения и молитвы, однако не нужно вглядываться слишком пристально, чтобы увидеть кровь и страдания.
— Вы хороший следопыт, мастер Вистан, и от того, что вы мне показываете, меня кидает в дрожь.
— Ещё бьюсь об заклад, что здесь прятались семьи саксов, бежавшие отовсюду под защиту крепости. Женщины, дети, раненые, старики, недужные. Видите тот двор, где стояли монахи? Все, кроме самых слабых, собирались там, чтобы лучше слышать, как захватчики визжат между воротами, словно мыши в мышеловке.
— Не могу в это поверить, сэр. Они наверняка прятались бы внизу и молились о спасении.
— Только самые трусливые. Большинство вышло бы во двор или даже поднялось бы туда, где сейчас стоим мы с вами, с готовностью рискуя угодить под стрелу или копьё ради наслаждения агонией врагов.
Аксель покачал головой:
— Уж конечно, те, о которых вы говорите, не порадовались бы проливаемой крови, пусть даже вражеской.
— Напротив, сэр. Я говорю о людях, прошедших дорогу, полную жестоких лишений, видевших, как калечат и насилуют их детей и родных. Они достигли убежища лишь после долгих мучений, и смерть преследовала их по пятам. И вот на них наступает огромная армия. Крепость может продержаться несколько дней, возможно, даже неделю или две. Но они знают, что в конце концов будут зверски убиты. Они знают, что младенцы, которые спят у них на руках, скоро превратятся в окровавленных кукол, которых будут пинать по булыжникам. Знают, потому что уже видели это там, откуда бежали. Они видели, как враги орудуют огнём и мечом, как по очереди насилуют маленьких девочек, пока те лежат, умирая от ран. Они знают, что их ждёт, и именно поэтому так дорожат первыми днями осады, когда враг платит вперёд за то, что собирается сотворить. Другими словами, мастер Аксель, это месть, которой наслаждаются заранее те, кто не сможет вкусить её в надлежащий срок. Вот почему я говорю, сэр, что мои родичи-саксы стояли бы здесь, ликуя и аплодируя, и чем более жестокой была смерть, тем больше они радовались.
— Сэр, не могу поверить. Как можно так ненавидеть за то, что ещё не совершено? Добрые люди, которые некогда нашли здесь приют, до самого конца лелеяли бы надежду и без сомнений взирали бы на все страдания, как друзей, так и врагов, с жалостью и ужасом.
