Однако, когда 14 июля 1789 года этот народ захватил в Париже крепость Бастилию и принялся размахивать окровавленными кольями, на которых красовались первые отрубленные головы — эти сведения довольно быстро дошли до Лоренсо благодаря французским доминиканцам, — радость его пошла на убыль.
Сомнения терзали монаха на протяжении 1790–1791 годов при виде того, что эта такая близкая революция не оказывает никакого влияния на Испанию, как он поначалу надеялся, а в Париже из недели в неделю обостряются отношения между народными представителями, честными порядочными людьми, неустанно работающими над конституцией, и королевской властью, которая колеблется, противится переменам, тайно призывает на помощь другие европейские страны и не знает, как спасти государственную казну.
Лоренсо также понимал, что новые люди во Франции борются, порой путем насилия, с исконным духовенством и прибирают к рукам на основании обычных декретов громадные церковные ценности, чтобы передать их затем от имени суверенной общности, отныне называемой нацией, частным покупателям. Он узнавал, что французские церкви разграблены и частично даже разрушены. Он чуял на расстоянии, как быстро распространяется безбожие, и понимал, что французское духовенство в опасности. Его дух омрачился.
В начале 1791 года молодой монах попросил у своего настоятеля отца Григорио Альтаторре разрешения уехать из Мадрида в двухнедельный затвор в монастырь Эль Паулар, расположенный в заснеженных безлюдных просторах сьерры Гуадаррама, приблизительно в сотне километров к северу от Мадрида. Дескать, он испытывал потребность побыть наедине с Богом и предаться размышлениям в холодной тихой келье.
Разрешение было ему предоставлено.
Лоренсо, закутанный в шерстяное одеяло, отправился в путь в конце февраля верхом на муле.
На высоком табурете сидит девушка. Свет из большого окна падает прямо на ее ясное и жизнерадостное лицо.
Девушке около восемнадцати лет.
Строгий мужской голос велит ей не шевелиться и сидеть неподвижно. Она пытается, но ее внимание привлекает нечто, вызывающее у нее любопытство и забавляющее ее.
Вокруг, в мастерской художника-гравера, несколько человек заняты делом. Одни готовят краски, растирая и смешивая их, другие работают на тяжелом печатном станке, откуда появляются еще влажные эстампы, которые принимаются сушить на бельевой веревке, натянутой в мастерской. На стенах висят мятые гравюры, нарисованные углем копии античных мраморных статуй, эскизы, образцы шрифтов и недописанные картины. Повсюду разбросаны резцы, склянки с чернилами, пузырьки с кислотой, подушечки для лакирования, кисти, промокашки, скребки, пунсоны — целый арсенал художника-гравера.
Взор девушки притягивает неоконченный мужской портрет. По правде сказать, это скорее этюд монашеского платья, черно-белой сутаны, какие носят доминиканцы. Неодушевленное суконное платье: под ним не видно ни рук, ни лица.
— Можно мне что-то сказать? — спрашивает девушка.
— Да, — отвечает глуховатый мужской голос, в котором слышатся нотки недовольства.
— Почему у этого портрета нет лица?
— Потому что это призрак, — отвечает мужской голос.
— Нет, — говорит девушка со смехом, взглянув на картину. — Нет, это не призрак.
Работающий художник некоторое время хранит молчание. Его имя — Франсиско Гойя, ему сорок пять лет. Это довольно коренастый кареглазый мужчина с растрепанной шевелюрой, круглой головой и угрюмым видом, который обычно приписывают арагонцам. Он держит в руках палитру и несколько кистей. Грудь его прикрывает фартук, испачканный масляными пятнами.
Девушка знает только, что это знаменитый человек, уже скоро десять лет, как он придворный художник. Поначалу Гойя выполнял заказы для королевской фабрики гобеленов, предназначенных для королевских резиденций, Эскориала и Прадо. Он рисовал и писал сцены народной жизни, пикники, свадьбы, игры: веселые и умиротворяющие картинки нереальной Испании, той, на которую хотел смотреть король.
Затем художник написал портрет премьер-министра по имени Флоридабланка, коротышки, переживавшего из-за своего маленького роста. Девушка слышала эту историю от отца: Гойя изобразил на картине самого себя, показывающего свою работу натурщику. Он ловко уменьшил себя на десять сантиметров, чтобы казаться ниже всесильного в ту пору министра. Благодаря этому художественному подхалимажу на живописца посыпались похвалы и другие заказы.
Портрет монаха без лица будет портретом Лоренсо Касамареса, которого девушка не знает. Инквизитор приходил в мастерскую только раз, чтобы сделать заказ, выбрать формат, а также дать общее представление о своем облике и одеянии. После этого он исчез. Он не явился позировать. Говорят, что недавно он уехал из Мадрида по неизвестной причине. Между тем Гойя написал сутану.
Художник спрашивает девушку:
— Ты уже видела призраков?
— Нет, — отвечает она, — но я видела колдунью.
— Правда?
— Да, правда. И у нее было лицо!
— Как же она выглядела? — спрашивает Гойя, не прекращая работать и слушая вполуха.
— Она была совсем дряхлой, скрюченной… Грязной… и от нее воняло!
— Странно, — замечает Гойя сквозь зубы.
— Почему странно?
— Я тоже знаю одну колдунью, — говорит он, в то время как его глаза то и дело перебегают от натурщицы к полотну.
— Какая же она?
— Молодая, улыбчивая, болтливая, нетерпеливая и душится жасмином.
— Не может быть!
— Может. Прямо сейчас я пишу ее портрет.
— Я не колдунья, — говорит девушка, перестав улыбаться.
— Почем тебе знать?
Художник откладывает палитру и объявляет, вытирая руки о фартук, по-прежнему не сводя глаз с картины, что сеанс окончен.
— Это всё?
— На сегодня — да.
— Когда же будет закончена картина?
— Уж это мне решать.
Девушка рассматривает свое лицо на холсте. Как и большинство натурщиц, она глядит на себя с недоверием, спрашивая, действительно ли у нее такой цвет волос и глаз. Девушка хочет знать, хороша ли она «в таком виде». Гойя разъясняет ей в нескольких словах, что когда мы смотримся в зеркало, то видим себя наоборот. В конце концов мы свыкаемся с ложным представлением о самих себе. Отсюда наше изумление, когда глазами художника мы внезапно видим свой истинный или почти истинный облик.
Натурщица надувает губы, продолжая сомневаться.
Гойя некоторое время неподвижно стоит, глядя на свое полотно.
Да, это призрак. Призрак прелести и красоты, призрак невинности, спустившийся с Небес, чтобы в один прекрасный день попасться ему на глаза, оказаться рядом с ним. Если ангелы существуют, то вот один из них. Не приходится сомневаться в том, что у них есть пол. Никогда в жизни, ни у одной из позировавших ему женщин он не видел подобного лица. Откуда оно взялось? Кто его создал? И что оно пытается ему сказать?
Девушку зовут Инес Бильбатуа. Экипаж с кучером ждет, чтобы отвезти ее домой или, точнее, в дом ее отца. Томас Бильбатуа, баск по происхождению, — это купец, сын купца. Он торгует всем, что продается, но в первую очередь экзотическими товарами из Африки, Америки и Индии. Он провел пятнадцать лет жизни в странствиях по морям и открыл магазины едва ли не повсюду: в Веракрусе, Акапулько, Оране, Сенегале, Гоа, Маниле и Кампече. Томас Бильбатуа — один из тех, довольно немногочисленных в Европе коммерсантов, которые проявляют интерес к Азии и, к примеру, знают, что три четверти объема мексиканской торговли приходится не на Европу, а на Китай, Индию и Японию, перевалочным пунктом которой служат Филиппины. Именно этим путем, проходящим через всю Мексику, а затем через Атлантический океан, доставляются в страну ценные товары: шелк, слоновая кость, изумруды, пряности, всё, что приносит хороший доход.
В самой Испании у купца склады в Бильбао и Кадисе. У него есть партнеры в Валенсии и Барселоне, и в их руках вся средиземноморская торговля. Он заключал сделки с сотнями торговцев.
Притом Томас Бильбатуа — судовладелец, обладающий паями в нескольких морских компаниях. Баски всегда были мореходами. Они гордятся тем, что добрались до американских берегов задолго до Христофора Колумба, но никогда об этом не трубили, не желая раскрывать тайных мест своего рыбного промысла.
Дворы и коридоры огромного купеческого особняка в Мадриде завалены крокодильими шкурами, живыми попугаями, мешками имбиря, мускатного ореха, гвоздики, зеленого перца и мексиканских пряностей, обжигающих горло, кофе и чая двадцати четырех сортов, множеством мешков с рисом, бананами, манго, помидорами, горами кокосовых орехов и редкого картофеля, привезенного из Перу, уймой изделий из бронзы и серебра, украшениями, корзинами, сплетенными в бассейне Амазонки и других местах, малайскими кинжалами, марокканскими копьями, шкатулками, отделанными чистым золотом, рулонами китайского шелка, лакированными ширмами с Коромандельского берега, индийским хлопком, вышитыми тканями, персидскими коврами, кубинскими сигарами, а также всевозможными сладостями и заморскими винами.
