Весной 1975 года, более четырех лет назад, она стала терять зрение и с тех пор ни разу отчетливо не видела Эзру. Все расплывалось перед глазами, и Перл пошла к врачу выписать очки. Тот сказал, все дело в сосудах. Как-никак ел уже за восемьдесят. Но врач не сомневался, что дело поправимое. Он послал ее к другому окулисту, тот — еще к кому-то… В конце концов они пришли к выводу, что помочь ей ничем нельзя. Необратимые возрастные изменения.
— Ну и развалина же я стала, — сказала она детям, — видно, зажилась на этом свете. — И усмехнулась.
Положа руку на сердце, ей трудно было поверить в неотвратимость беды. Сначала она испугалась, потом примирилась. Храбро отшучиваясь, твердо решила гнать от себя мрачные мысли. Просто слышать о них не желала, и точка. Она всегда была волевой женщиной. Однажды, когда Бек был в очередной поездке, она два дня ходила со сломанной рукой, пока он не вернулся и не взял на себя заботу о детях. Это случилось вскоре после очередного их переезда, когда Бека опять перевели на другую работу. В чужом городе ей не к кому было обратиться за помощью. Вот и теперь, много лет спустя, она не стала принимать никаких лекарств, даже аспирина, ни у кого не искала сочувствия, ни о чем не расспрашивала.
— Доктор говорит, я слепну, — сообщила она детям, в глубине души не веря этому.
А зрение между тем ухудшалось с каждым днем. Ей казалось, будто свет разжижается и тускнеет. Спокойное лицо Эзры, которое она так любила, расплывалось. Теперь и при ярком солнце ей стало трудно различать его черты. Она замечала сына, лишь когда Эзра подходил совсем близко — большой, сутулый, с годами чуть пополневший. Она ощущала его уютную теплоту, когда он садился рядом на диван и рассказывал, что передают по телевизору, или разбирал фотографии в ее ящике; она так любила, когда он этим занимался.
— Что там у тебя, Эзра? — спрашивала она.
— Какие-то люди на пикнике, — отвечал он.
— Пикник? Что за пикник?
— Белая скатерть на траве. Плетеная корзина. Дама в широкой блузе с матросским воротником.
— Может, тетя Бесси.
— Тетю Бесси я бы узнал.
— Или кузина Эльза. Помнится, она любила такие блузы.
— Первый раз слышу, что у тебя была кузина, — удивлялся Эзра.
— И не одна, — отвечала она.
Перл откидывала голову и вспоминала своих кузин, теток, дядей, деда, от которого пахло нафталином. Удивительно, память ее будто слепла вместе с ней самой. Она смутно представляла себе их лица, зато отчетливо слышала голоса, шелест крахмальных женских блузок, чувствовала аромат помады, лавандовой воды и резкий запах нюхательной соли, которую болезненная кузина Берта носила с собой в маленьком флаконе на случай обморока.
— У меня было много кузин, — говорила она Эзре.
Все они думали, что она останется старой девой. Стали выказывать деликатность, оскорбительную деликатность. Едва она появлялась на пороге, как разговоры о чужих свадьбах и родах мгновенно обрывались. Дядя Сиуард предложил ей поступить в Мередитский колледж, прямо здесь, в Роли, так что не надо будет уезжать из дому. Он явно опасался, что ему всю жизнь придется материально поддерживать племянницу и эта одинокая старая дева, прочно обосновавшаяся в спальне для гостей, камнем повиснет у него на шее. Но она отказалась: колледж — не для нее. Она считала, что поступление в колледж будет равносильно признанию собственной несостоятельности.
Чем же объяснялись ее несчастья? Она была недурна собой. Маленькая, изящная, с нежной кожей и копной светлых волос. Но с годами волосы становились все более сухими и ломкими, а в изогнутых подвижных уголках рта залегли морщинки. Ее окружало множество поклонников, правда, все почему-то теряли к ней интерес. Казалось, будто есть на свете какое-то волшебное слово, которое знали все, кроме нее, — многие девушки, гораздо моложе, без труда повыскакивали замуж. Не слишком ли она серьезная? Может, надо быть помягче? Опуститься до бессмысленного хихиканья, как эти безмозглые близняшки Уинстон? Она просила совета у дяди Сиуарда, но тот только дымил трубкой и предлагал ей пойти на курсы секретарш.
Потом она встретила Бека Тулла, коммивояжера корпорации «Таннер», продающей на восточном побережье сельскохозяйственную технику и садовые инструменты. В ту пору ей было уже тридцать, а ему двадцать четыре. Человек толковый и молодой, Бек Тулл мог твердо рассчитывать на продвижение по службе. Был он тогда худой, длинноногий, с шапкой причудливо уложенных черных волос. Глаза лучились ослепительной, почти неземной голубизной. Кое-кто мог назвать его — как бы это сказать? — несколько экстравагантным, что ли. Человеком не вполне ее круга. И, разумеется, он был чересчур молод для нее. Перл понимала: некоторые считают, будто он ей не пара. Но ей-то что до всего этого? Она была наверху блаженства: будущее сулило безграничные возможности.
Они встретились в баптистском молитвенном доме. Перл очутилась там лишь потому, что ее подруга Эммалин была прихожанкой этого молитвенного дома. Сама Перл не была баптисткой. Она посещала епископальную церковь, хотя, по правде говоря, не верила в бога. Придя в молитвенный дом, она увидела там незнакомца — безупречно выбритого, в ярко-синем костюме. Это был Бек Тулл — спустя несколько минут он уже просил позволения навестить ее; из какого-то суеверного чувства она решила: Бек послан ей господом в награду за посещение баптистской молельни. К ужасу своей семьи, она стала прихожанкой этого молитвенного дома и на протяжении всех лет замужества продолжала посещать баптистские молельни в разных городах, чтобы у нее не отняли ее награду. (В конце концов, думала она, может, в этом и состоит подлинная вера.)
Ухаживая за Перл, Бек не появлялся без шоколада и цветов, а чуть позже и без более серьезных, с его точки зрения, подарков — проспектов с описанием товаров корпорации. Он подробно рассказывал о своей работе и планах на будущее. Сыпал комплиментами, которые смущали ее; и, только оставшись одна у себя в комнате, она упивалась ими. Бек уверял, что она чрезвычайно образованная и утонченная барышня, он таких в жизни не встречал, что у нее изысканные манеры, что на всем белом свете нет более изящной женщины, чем она. Часто, прикладывая ладонь Перл к своей, он восхищался ее крохотной ручкой. Вел себя вполне прилично, без вольностей, какие позволяют себе многие мужчины. И вдруг он узнал, что фирма переводит его в другой город. Бек и слышать не хотел о том, чтобы оставить ее одну, настаивал на немедленной женитьбе, хотел увезти с собой. И вот они, как она позднее вспоминала, впопыхах отпраздновали свою баптистскую свадьбу и потратили медовый месяц на переезд в Ньюпорт-Ньюс. Она даже не успела насладиться новизной своего положения. Некогда было похвастать перед подругами нарядами из приданого, поразить их блеском двух золотых колец — перстнем с жемчужиной и надписью: «Перл — жемчужине среди женщин», подаренным при помолвке, и тонким обручальным кольцом. Все было скомкано.
Они перебрались в другой город, затем в третий, в четвертый… Первые шесть лет это казалось делом несложным: у них не было детей. На каждый новый город она смотрела с надеждой и думала: может, именно здесь у нее родится сын. (Беременность приобрела для Перл теперь такое же значение, как некогда замужество, — сокровище, которое легко доставалось всем, кроме нее.)
Но вот родился Коди, и переезжать с места на место стало труднее. Она заметила, что дети осложняют жизнь. Понадобились доктора, школьные тетрадки, то, другое, третье…
Между тем она вдруг поняла, что вольно или невольно потеряла всякую связь с родственниками. Тетки и дяди умирали, а она, находясь вдалеке от них, ограничивалась лишь соболезнованиями, которые отправляла по почте. Дом, где она родилась, был продан какому-то человеку из Мичигана, кузины повыходили замуж за совершенно незнакомых людей, изменились даже названия улиц, так что вернись она когда-нибудь в родной город — заблудилась бы.
Однажды, когда ей уже перевалило за сорок, ее как громом поразила мысль: ведь она понятия не имеет, какова судьба деда, от которого пахло нафталином. Не мог же он так долго жить? Значит, умер; и никто не посчитал нужным известить ее. Впрочем, не исключено, что извещение отправлено по адресу трех-четырехлетней давности. Или ей все-таки сообщали о его смерти, а она в суете очередного переезда просто запамятовала об этом? Все могло случиться…
О эти переезды! Для них всегда находился повод — возможность повышения по службе, более удобный район… А в результате, как правило, никаких существенных перемен.
Была ли тут вина Бека? Он отрицал это. А она не знала. В самом деле, ничегошеньки не знала. Он утверждал, будто его преследуют недоброжелатели. В этом мире, говорил он, полно мелких людишек. Она молча поджимала губы и вглядывалась в его лицо.
