– Сережа, иди в вечернюю школу, кончай десятый класс. На будущий год в областной педагогический поступишь… Мне в больничке к Новому году еще немного прибавить обещали… Пойду на полставки в поликлинику, возьму несколько суточных дежурств дополнительно. Вытянем запросто!…
– Ну что ты болтаешь?! Куда я пойду в десятый класс, если я в девятом-то никогда не учился!…
– Во глупый… – удивилась Маша. – Кто тебя за язык тянет? А ты иди сразу в десятый. Как демобилизованному – никаких экзаменов. Ты же умница!…
Из дому на крыльцо, еле передвигая ноги в огромных Сережиных меховых унтах, вышел Вовка в одной короткой майке и трусиках. На голове у него был отцовский шлемофон с соединительной колодкой для радиосвязи.
– Папа! – орал Вовка и потрясал над головой золотыми Сережиными погонами. – Тебе погоны больше не нужны, можно, я их себе возьму?
– Бери. – Сергей махнул рукой.
– Не трогай папины погоны, – строго сказала Маша. – Не дорос ты еще до капитана. Я тебе другие дам.
Она сняла со своей шинели узкие погоны младшего лейтенанта медицинской службы и бельевыми прищепками прикрепила их к бретелькам Вовкиной майки.
– Ой… – презрительно протянул Вовка. – Медицинские… Нужны они мне!
– Вот я тебя сейчас выдеру за эти слова! – взорвался Сергей.
– Что ты, что ты, Сереженька! – испугалась Маша и прижала Вовку к себе. – Он же маленький еще… Ну откуда же ему знать-то все?
В эту секунду, отчаянно сигналя, во двор влетела полуторка. Лихо развернулась и затормозила рядом с крыльцом. Из-за руля вылезла Нюська – соседка Маши и Сергея.
Нюське – тридцатник. Она человек одинокий, веселый и очень привлекательный для всего мужского населения. А еще Нюська человек самостоятельный – заправский шоферюга в местном автопарке.
– Эй, соседи! Принимай койку двухспальную! Будя на чемоданах дрыхнуть! – Нюська откинула боковой борт грузовика.
Там стояла широкая кровать с никелированными дугами спинок, уймой блестящих шишечек и добротной пружинной сеткой.
– Давай, Серега, лезь в кузов, подавай ее нам, а мы тут с Машкой примем…
– Нюсенька, золотце мое! Да нам же с тобой век не рассчитаться! – воскликнула Маша.
– А вы ничего за нее и не должны. Разве что спать на ей покрепче, когда ко мне хахаля приходить будут. И все дела!
Сергей впрыгнул в кузов, осмотрел кровать, сказал Нюське:
– А чего ее целиком таскать? Такие кровати вроде бы разборные.
– Точно! – согласилась Нюська. – Это когда она из магазина, то разборная. А когда со свалки, да сетку пять дней в солярке от ржавчины вымачивали, потом сварщики в автопарке с ею занимались, опосля маляр ее марафетил, а в гальваноцехе вот эту хреновину никелировали, так она стала вовсе не разборная. Подавай! Берись с того краю, Мария! Так, хорошо, хорошо… Полегоньку. Держи, Серега. Маш, перехвати за спинку… Вовка! Вовка, сукин ты кот! Ты куда же это в кабину в одних трусиках на грязное сиденье полез?! Боже мой! Да подстелите вы ребенку чего-нибудь под задницу, если вы ему на штаны не заработали!… Отпускай, отпускай, Сереженька! Держим, держим… Ты теперь к нам спрыгивай. Ты нам тут требуешься.
… Кровать стояла на земле. Маша увела Вовку в дом надевать на него штаны, и было слышно, как они спорили там.
Сергей с Нюськой уселись на пружинную сетку покурить. Нюська качнулась на сетке, сказала Сергею:
– На такой коечке еще пару Вовиков можно найти. Это, конечно, если хорошо поискать.
– У тебя, наверное, койка не хуже. Чего же ты сама не поищешь?
– Мне одной не вытянуть. А вас – двое. Вам хорошо.
– Вышла бы замуж.
– Так ведь как же, Сереженька, замуж выходить, когда я даже «похоронки» на своего не имела? Пропал без вести в начале сорок второго и с концами…
По улице бежала стая ничейных собак. Маленькая рыжая сучка заглянула во двор, и вся стая остановилась.
– Кыш отсюда! – крикнула на них Нюська, и собак словно ветром сдуло. – Мечутся, мечутся, бедняги… А вдруг вернется?
– Кто? – не понял Сергей.
– Ну мой-то…
– А-а-а… Да нет, Нюся, теперь уж вряд ли.
Нюська затоптала окурок, сплюнула, встала с кроватной сетки.
– Но я все ж его погожу. Эй, Мария! Ты где? Иди койку тащить!
Маша выскочила на крыльцо вместе с Вовкой, одетым в штанишки. Она сорвала с веревки плюшевый ковер с оленями и накинула его на Нюськины плечи.
– А это тебе от нас. Верно, Сережа?
– Конечно, – впервые улыбнулся Сергей.
– Ой-ой-ой! Какая тетя Нюся красивая!!! Как принцесса! Вот это да! – в восторге закричал Вовка.
Нюську подарок вроде бы и не обрадовал:
– Ошалели? Да такой ковер у нас на «балочке» тысячи стоит. Пока Серега без работы, его там загнать – три месяца продержаться можно.
– Ничего. Мы и без «балочки» обойдемся, – сказала Маша.
– Да что, я себе работы не найду, что ли? – закричал Сергей.
Сергей и еще четверо нанятых мужиков таскали мясные туши из кузова продуктового грузовика в подвальное помещение гастронома.
Руки и лица в мясной сукровице, на головах капюшоном мешки накинуты, пот заливает глаза. Тушу на плечи – и вниз по каменным ступенькам узкой лестницы в подвал, на весы… Кладовщик взвесит, в тетрадочку запишет. На двутавровой балке – крюки. Хоть и невысоко, но вешать нужно вдвоем, втроем. Тяжелые, огромные туши…
И снова наверх, к грузовику. А мяса еще полкузова.
Потом измочаленные, с запавшими глазами, мылись в подсобке у железной раковины, ждали расчета.
Вошел кладовщик, молча отслюнил каждому по красненькой тридцатке, негромко сказал старшому:
– Там, где всегда, оставил вам. Только тару потом верните.
И вышел не попрощавшись.
Неподалеку, на пустыре гуляла собачья свадьба. Старшой покопался под чахлым кустиком, достал оттуда солдатский вещмешок. Расстелил на земле газетки, развязал мешок и вытащил оттуда килограммов пятнадцать сырой говяжьей печенки. Аккуратно разделил на пять частей и свою долю опять запихал в вещмешок.
Бездомные псы тут же застыли, подняли морды, стали нервно принюхиваться.
Все разобрали свои доли в заранее приготовленные матерчатые торбы. Только одна доля – Сергея – продолжала лежать на газетке.
Старшой показал Сергею – забирай, мол, но тот с места не двинулся. Стоял и тупо смотрел себе под ноги на печенку.
– Тебе жить, – равнодушно пожал плечами старшой, и все четверо пошли в разные стороны. Загипнотизированные запахом, замерли голодные бездомные городские собаки…
Лежала сырая говяжья печенка на земле, на подстеленной газетке. Стоял над ней бывший капитан, бывший летчик-истребитель, прошедший к своим двадцати семи годам огонь, воду и медные трубы. И черт знает, что творилось у него сейчас в голове…
И вдруг в отчаянии и ярости – с размаху ногой по этой проклятой печенке!… Полетели вверх кровавые ошметки, шлепнулись метрах в пятнадцати, и тотчас бездомная собачья свора сцепилась над ними в смертельной драке…
Вечером сидели дома, ужинали. Вовка капризничал, не хотел пить молоко. Сергей мрачно ковырял вилкой картофель.
– Меня еще на полставки в поликлинику взяли процедурной сестрой. Так что живем, ребята!… Вовик, не вороти нос. Допей молоко, пожалуйста! Сережа, подлей масла постного в картошечку, а я еще лучку подрежу, хочешь? – щебетала Маша, тщательно скрывая усталость.
Сергей вынул красную тридцатку, положил на стол.
– Вот это да! Вот это да!!! – поразился Вовка.
Маша зашла сзади, обняла Сергея, стала целовать его в макушку:
– Ах ты ж наш добытчик! Ты ж наш кормилец!
Без стука открылась дверь, заглянула Нюська в крепдешиновом платье, голова – в туго накрученных бигудях.
– Эй, соседи! Вовка задрыхнет, поднимайтесь ко мне. У меня новый хахаль объявился. Из милиции. Божится, что неженатый.
– Спасибо, Нюся. Сережа устал, да и я неважно себя чувствую…
– Да бросьте вы! Поднимайтесь! Печеночки нажарю… Я сегодня такую печенку у одного ханыги купила – пальчики оближете!
– Вот печенку я люблю, – твердо сказал Вовка.
– Марш в постель! Чтобы через минуту я тебя не видел, – тихо приказал ему Сергей.
– В следующий раз, Нюсенька. – Маша тревожно посмотрела на Сергея.
– В любое время дня и ночи, – предложила Нюська. – Помешать нам не бойтесь – все равно ему с первого раза ничего не обломится.
Нюся закрыла за собой дверь, и было слышно, как она затопала к себе на второй этаж.
Ночью лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Не спали.
За занавеской сопел разметавшийся во сне Вовка.
Наверху патефон играл «Рио-Риту», смеялась Нюська, бубнил неразборчиво мужской голос.
– Каждую ночь один и тот же сон… – глухо говорил Сергей, глядя в потолок. – Выруливаю на старт, по газам и на взлет! Машина бежит, бежит по полосе и не отрывается… Ну никак не взлететь! Я уж обороты – до предела, ручку на себя – до отказа, уже полоса кончается, а я все взлететь не могу!… И просыпаюсь. – Сергей шмыгнул носом, усмехнулся: – Полоса кончается, а я все…
