– Это, как понимаю, пошел вон?
– Ну, так я не сказал, но смысл вы поняли.
Антон горячо вступился за Илью:
– Нет, не надо моих друзей гнать!
– Гм, это когда он стал твоим другом? Только что? – удивился Вася.
– А хоть бы и так, – ответил Антон. – Может, с нами посидите? – спросил он Илью, жестом приглашая сесть рядом с ним за столик.
Однако Илья отрицательно качнул головой, отходя к своему столику.
– Нехорошо получилось, – тихо произнес Антон. – Хорошего человека прогнали.
– А кто его гнал? Мы ж хотели провести вечер в своей компании или нет? – возразил Андрей.
– Да, правильно, но…
– Ладно, давай выпьем! – предложил Вася, поднимая рюмку.
– За что?
– А за нашу гламурную жизнь, каковая сейчас якобы у нас, – усмехаясь, ответил Андрей, тоже поднимая рюмку с водкой.
Минуту друзья просидели молча.
– «И невдомек ему, что счастье – тут, – процитировал Андрей стихи поэта Бернса:
Предчувствия счастливых не терзают.
Они конца мучительно не ждут.
Безоблачно не зная о начале».
Антон подозрительно посмотрел на друга, после чего спросил:
– А ты на что намекаешь?
– Ни на что.
– Неужели?
Беседу друзей прервал голос из громкоговорителя, очень похожий на голос бывшего генсека Брежнева:
– Уважаемые товарищи! Уважаемые наши гости! Сейчас вы сможете увидеть на сцене нашего ресторана небольшое театральное представление. Надеемся, очень надеемся, что вам оно понравится. Заранее просим извинения, если представление покажется вам несколько примитивным или наивным, но мы очень старались! Итак…
На небольшой сцене ресторана зажглись красные огни, а за сценой зазвучал очень громко «Интернационал»:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим...
Кто был ничем, тот станет всем.
Это естьнаш последний
И решительный бой:
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Услышав звуки «Интернационала», пожилая пара встала и захлопала, молодой бритоголовый Илья тоже вскочил и захлопал.
Антон засиял, перестав грустить, тоже начал хлопать, но Андрей и Вася сидели неподвижно, не хлопали, лишь смотрели без всякого выражения на сцену.
– Вы чего? Чего не хлопаете? – спросил тихо Антон друзей. – Хлопайте, а то вас не поймут.
– Ничего, нас прекрасно и здесь поймут, – обнадежил друга Андрей, – мы гости, гости, которые платят немалые денежки в этом ресторане.
На сцену вышли трое артистов.
Один из них, выйдя вперед, пожилого возраста моряк в поношенной тельняшке, с маузером в правой руке, внимательно оглядывал посетителей ресторана. Двое других артистов были тоже пожилого возраста, одеты в кожаные черные гимнастерки, черные кожаные фуражки; лица артистов показались Андрею и Васе очень мрачными, злыми, чего не скажешь об Антоне, который продолжал хлопать в ладоши, сияя, словно ему только что улыбнулась сама Памела Андерсон и пригласила на белый танец.
Моряк повернулся к артистам в кожаных гимнастерках и стал декламировать белый стих, поднимая руки высоко вверх, будто искал помощи у бога, всемогущего бога, которого никогда не видел и никогда не увидит, как бы он рьяно ни молился, ожидая помощи свыше:
– О, отечество утраченное нами!
Утрата, стоящая многим жизни!
Где ты, мощная держава?
Мы слезы льем, ведь нет тебя!
Мы сейчас эмигранты,
Никому не нужные таланты,
Мы ищем, потеряли свою страну!
А новая страна идет ко дну, ко дну!
Мы эмигранты в своей же стране!
Но то произошло не по нашей вине.
За сценой послышался барабанный звон, а артисты стояли, не двигаясь.
Андрей поморщился, буркнув:
– Какой-то театр декаденса.
– Чего, чего? – не понял Антон.
Но Андрей махнул рукой в его сторону, даже не пытаясь ему что-то объяснять.
– Брезгуешь, да? – проворчал Антон. – Не можешь ответить такому необразованному другу?
– Отвечаю, – постарался как можно спокойнее ответить Андрей, – были поэты-декаденты, а стихи со сцены мне показались очень похожими на стихи тех поэтов.
Пожилая пара захлопала артистам. Дама, оставив своего пожилого мужа за столиком, подбежала к артистам, что-то горячо сказала им и стала жать им руки. Артисты поклонились публике.
– Браво! – заорал с места угрюмый Илья. – Но пассаран!
Артисты снова поклонились публике и удалились за сцену.
Свет на сцене погас, на сцену влетела вся в белом девушка, очевидно, профессиональная балерина – уж очень хорошо выходили у нее прыжки, пируэты под музыку из балета «Лебединое озеро».
Услышав музыку, Андрей усмехнулся, прошептав:
– Гм, неогэкачеписты, что ли…
А балерина подняла правую ногу высоко вверх и застыла, стоя на одной левой. Казалось, вроде правая нога ей на минуту и не нужна, ан нет, через минуту она снова стоит на обоих ногах, вся устремленная вверх, к самому небу, поднимает белы ручки, словно ожидая услышать откуда-то сверху похвалу своему танцу; через следующие полминуты она поникла, стала танцевать помедленнее, будто обиделась, что никто не похвалил и не похлопал ей. Потом балерина стала вертеться, подпрыгивать, будто детская игрушка волчок, который вертится и вертится, не зная ни минуты покоя. Андрей еле сдерживал смех – он недолюбливал балет и считал, что намного лучше смотреть оперу или драматические спектакли.
На сцену вышла вся в кожаном хмурая дама лет под пятьдесят с маузером в правой руке.
Дама сначала внимательно смотрела на молчащую балерину, продолжающую вращаться и подпрыгивать, дергая то одной, то другой ногой, словно они ей на минуту стали не нужны, потом перевела тяжелый и скорбный взгляд в зал, после чего раздался почти душераздирающий ее вопль:
– Товарищи!! У нас боль по утраченному, фантомная боль и скорбь!! Мы все скорбим по прошлому времени, в котором мы были молодыми, полными надежд!
Мрачной истеричной даме, как видно, были безразличны мнения посетителей ресторана, которые вздрогнули, услышав ее крик; она смотрела далеко вдаль и словно не видела никого в ресторане. Послышался выстрел из маузера – это мрачная дама выстрелила в воздух, но выстрел показался всем очень правдоподобным, словно у нее в руках находился настоящий маузер.
Весьма примечательно, что балерина продолжала бесстрашно танцевать даже под выстрел маузера – вот такая оказалась она смелая и прыткая!
– Вот птица гармония, – показала мрачная дама на кружащуюся балерину, продолжающую поднимать то одну, то другую ногу кверху или в стороны, изображая безмолвную тоску и невиданную печаль, – облетающая свою родину, которая лишь в своем прошлом находит счастье!
Балерина внезапно остановилась, прекратив танцевать, видно, как следовало из слов мрачной дамы, обрела истинное счастье всей своей жизни именно в прошлом, и поклонилась публике.
Андрей и Вася смотрели этот абсурдный театр декаденса с ухмылкой, чего не скажешь об Антоне, который не обращал внимания на друзей и вдохновлено ловил каждое слово со сцены, держа ладоши наготове, чтобы в любой миг похлопать актерам.
Балерина удалилась, но мрачная дама продолжала стоять на сцене со скорбным лицом, словно ей не досталась в старом совковом магазине дешевая водочка по 3 рэ и докторская колбаса по 2 рэ. Однако она не стала говорить о водочке и колбасе; она подняла дрожащие руки вверх и стала декламировать под тихие звуки музыки за сценой стихи неизвестного автора:
– Вернись ты, старое мгновенье!
Вернись, былое наслажденье!
Ох, молодость, мой красный галстук,
Ох, надежда жизни – рабочий фартук!
Ты, прошлое, вернись на миг!
В нем, прошлом, многое постиг.
И был велик народ. И велика страна.
Кому ж она сейчас нужна?!
Былое, боль моя!
Без этого не прожить и дня.
Ох, время! Хоть на миг остановись!
Капиталист, поберегись!
Народный гнев всё нарастает,
Телевранье уж не спасает!
Выдержав долгую томительную паузу, мрачная дама снова выстрелила в воздух. А за сценой вновь зазвучал очень громко «Интернационал».
Пожилая пара и угрюмый бритоголовый Илья захлопали.
Антон сидел, не шелохнувшись, впившись глазами в мрачную даму. А Вася с Андреем вздыхали, думая, что могли бы скоротать воскресное время и поинтереснее.
Андрей наклонился к Васе и прошептал ему, чтобы не услышал его слов Антон:
