– Homo postsoveticus безутешно скорбит по совкому прошлому…
Вася кивнул, а Андрей продолжил шепотом:
– Ты обратил внимание на мрачность этой дамочки? Характерная черта того времени – неулыбчивость, угрюмость.
Однако Вася с ним не согласился, возразив:
– Нет, ты неправ.
– Это почему?
– А потому, что еще в старину люди были угрюмыми, не улыбались. Ведь считалось, что если ты улыбаешься, значит, ты бездельник, лодырь, лежащий на печи без дела. А работяга зря не смеется, он работает без устали.
– Но это ведь не означает, что люди вообще не улыбаются! Я говорю конкретно о прошлом совковом времени.
На сцену вразвалку вышел толстый человек в черном фраке, белой сорочке, черном цилиндре. В руках он держал трость, недовольно глядя со сцены на посетителей. Увидев его, мрачная дама зашипела, показывая на человека во фраке, как на животное в зоопарке в клетке:
– Глядите, товарищи дорогие, вот это буржуин, который только грабит наших граждан!
– Да, я буржуин, – признался человек во фраке, хохотнув, – и что из этого плохого?
– А что ты делаешь хорошего для людей? На что живешь? – допытывалась мрачная дама, словно допрашивала его в следственном изоляторе.
Буржуин нагло усмехнулся, погрозив тростью мрачной даме:
– Трости захотела?.. Это я могу!.. У меня целая фабрика.
Буржуин стал танцевать, поигрывая тростью и задорно смотря на посетителей ресторана. Мрачная дама испепелила своим ненавидящим взглядом буржуина и продолжала его допрашивать, повысив голос:
– Неужели? И что она производит?
– А производит она туалетную бумагу, – с небывалой гордостью сообщил буржуин и достал из кармана рулон круглой розовой туалетной бумаги.
– Как интересно! – воскликнула мрачная дама, вращая маузером. – Для народа стараешься, значит?
– А зачем для быдла стараться? – хохотнул буржуин, продолжая танцевать. – Для себя, дорогого и любимого, стараюсь, только для себя.
Мрачная дама выхватила из рук буржуина рулон туалетной бумаги и громко прочитала:
«Мягкая гламурная туалетная бумага для вашего удовольствия. Такая мягкая гламурная бумажка будет служить вашим самым неотложным потребностям».
– Позор! – заорал с места Илья.
– Да, позор! – повторила мрачная дама. – Народ для него всего лишь быдло! Таких буржуинов надо расстреливать на месте!
Антон выкрикнул с места, захлопав:
– Верно! Стрелять таких надо!
Ему вторил с места угрюмый Илья:
– Смерть буржуям! Но пассаран!
Мрачная дама направила маузер в сторону буржуина, прицеливаясь.
Буржуин испуганно попятился назад, крича:
– Как… как это?
– А вот так, наш суд суров, но справедлив! – воскликнула мрачная дама, после чего выстрелила в буржуина.
Раздался за сценой громкий звук выстрела, буржуин покачнулся и упал.
Вновь послышался «Интернационал», на сцену вышли моряк и двое в черных гимнастерках. Моряк вынес тело буржуина за сцену, а двое в черных гимнастерках сжали кулаки и сказали почти одновременно:
– Товарищи, наше дело правое! Победа будет за нами!
Пожилая пара захлопала.
– Чекисты всегда придут и наведут порядок, – продолжали двое в черных гимнастерках,
– Они всё видят, ведь везде один упадок!
Чекисты – ум, совесть, уши наши.
А буржуины сидеть будут у параши!
Андрей вспомнил старую шутку:
– ВЧК – всякому человеку конец.
Антон повернулся к Андрею, нахмурился:
– Замолчи, буржуин! И тебя надо раскулачить.
– Меня? – усмехнулся Андрей. – Нет, пока я не такой богатый, как кое-то в Москве.
– Гм, это ж кто такие? – Антон пристально глядел на усмехающегося Андрея. – Ну, отвечай!
– А вот такие, которых все у нас в стране знают… Некоторые даже в бега подались.
– А-а, налогов не платят и скрываются, – произнес Антон то, что слышал недавно в теленовостях, – или своровали и скрываются.
Андрей продолжал усмехаться, решив не вступать в лишние пререкания с другом.
Двое в черных гимнастерках вместе с мрачной дамой стали петь «Интернационал», показывая посетителям ресторана, что надо подпевать вместе с ними. Слова известной революционной песни подхватили все посетители ресторана, кроме Андрея и Васи; с каждым аккордом музыка звучала все громче и также громче пели артисты и посетители ресторана:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим...
Кто был ничем, тот станет всем.
Припев песни артисты пели, начав стрелять из маузеров в воздух:
Это естьнаш последний
И решительный бой:
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Антон обратил внимание, что его друзья не поют, и сказал:
– А ну пойте с нами.
– Нет, петь мы не будем, – ответил Андрей.
Антон махнул рукой и продолжал петь с вдохновением со всеми:
Никто не даст нам избавленья —
Ни бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро,
Вздувайте горн и куйте смело,
Пока железо горячо!
Лишь мы, работники всемирной
Великой армии труда,
Владеть землей имеем право,
Но паразиты – никогда!
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же солнце станет
Сиять огнем своих лучей.
– Всем лежать! – послышалось со стороны входной двери ресторана.
В зал ресторана с шумом ввалились десять человек, одетых в зелено-пятнистую армейскую униформу, черные солдатские высокие ботинки, в черных масках и с автоматами в руках.
Руководил ими незнакомец в штатском, человек лет тридцати с небольшим, с коротко подстриженными черными волосами; лицо его было с резкими чертами, морщинами на лбу и возле глаз, хищными, круглыми глазами. Одет незнакомец был весьма официально: в синий костюм, белую сорочку, синий галстук. Его штатская одежда явно не вписывалась в армейскую форму его свиты с автоматами.
– Всем лежать! – приказал незнакомец в штатском. – Оружие класть на пол!
Андрей усмехнулся, прошептав Васе и Антону:
– Ну, как вы? Еще живы?
– В… вро… вроде, – еле выговорил, заикаясь, Вася.
– Чего смеешься? – вяло протянул Антон. – Такой концерт только что посмотрели, а теперь…
– А не кажется ли тебе, мой дорогой коммунистический, – с издевательской ухмылкой прошептал Андрей, – что современные маски-шоу – логичное продолжение ностальгического концерта? Только вот здесь и сейчас ностальгией вовсе не пахнет…
– Не понял… – также протянул Антон, морща лоб.
– Тебе не понять, мой дорогой коммунистический, – с издевкой ответил Андрей. – Это наше новое дежа вю.
– Чего, чего?
– Новое дежа вю, – повторил Андрей.
– Зуб даю…
– Не нужен мне твой зуб, Антон, – усмехнулся Андрей, – думай над моими словами.
– Сов…совок и по… полицейщина вместе, – пояснил Вася, поняв мысль Андрея.
Люди в масках грубо тыкали автоматами в посетителей, приказывая им лечь всем на пол. Через минуту посетители и артисты на сцене лежали на животах, подняв руки и расположив их за головами.
– Почему была стрельба в ресторане? – прокричал незнакомец в штатском, озираясь по сторонам.
Мрачная дама, лежа на полу, попыталась ответить:
– У нас был концерт, мы играли революционеров и чекистов.
– Концерт, значит, был? – спросил незнакомец и подошел к мрачной даме. – А ну встать!
Она охотно встала, отряхивая одежду от пыли.
– Имя, фамилия?
– Это что… это допрос? – удивилась мрачная дама.
– Имя и фамилия! Отвечай мне быстро! – приказал незнакомец в штатском, закуривая.
– А-а… А почему так грубо?
– Что-о?!
– Почему мне тыкаете?
– Черт, я всех здесь могу посадить за решетку за сопротивление властям! – заорал незнакомец в штатском. – Имя и фамилия!
– Коровкина Мария…
– Ты директор?
– Нет.
– Так, значит, тебя зовут Мария? – незнакомец специально пустил дым от сигареты в лицо Марии, усаживаясь на стул.
– А мне сесть можно или вам только здесь сидеть?
– Значит, Мария…
– Мария Алексеевна, – уточнила мрачная дама, но, кажется, незнакомец в штатском не услышал ее и продолжал:
– Значит, просто Мария, чего ты здесь играла? И зачем здесь была стрельба?
– У нас такой концерт… Революционеры… Моряк с маузером… Бутафорское оружие.
– Да неужели?
– Да, не настоящее.
– Это проверим, – сухо сказал незнакомец, вертя в руках маузер.
