В черном, глухом, до лица, свитере он движется от телефона к своим «аппаратцам» легко и уверенно, с бесшумной повадкой ленивого барса. Крупный, слегка упитанный барс в черной шкуре. У них в Узбекистане, говорят, водились в горах снежные барсы. Черных не было. Это первый в природе и в ее девчоночьей жизни черный барс. Барс, говорят, легко может съесть человека?
На спинке стула висит желтый в полоску пиджак черного барса. Шкура неубитого барса, говоря Юлькиным языком. Крохотуля Юлька сама скушает любого барса.
...Звонок телефонный.
— Да? Слушаю...
В трубке голос шефа. Он звонит из приемной замминистра. Нужны такие-то и такие-то бумаги. Нужно с кем-то срочно созвониться. Нужен — ну конечно же, это и так ясно! — Векшин.
— Тебя, Виктор. К шефу...
— Угу.
А сам не двигается, продолжает что-то высчитывать.
— Виктор... — укоризненно.
— Подождет!.. Не мешай.
Что-то новое, холодноватое в его голосе. Сердится на нее или просто занят, заработался? Но она-то при чем? Почему с ней — так нелюбезно?..
Снова звонок.
— Ну как там Векшин?
— Ушел, — ответила Света.
Виктор шумно отодвинул стул. Бросил, не глядя:
— Не могу же я... с пустыми руками.
И вышел.
Вот и все «спасибо за внимание»... А она-то еще завтрак ему притащила из дому... Впрочем, что же? Человек заработался. Вот вернется от шефа, надо его покормить...
— Кури! — сказал шеф, протянул раскрытый портсигар Виктору. Сам он только что ткнул в пепельницу окурок и тут же достал новую сигаретину...
Виктор машинально взял сигарету, размял в пальцах, хотя не курил уже второй месяц. Он думал о своем... «Итак, дело там, в Газли, опять дрянь. Хуже всего — на спецстройке, в пустыне, теперь уже почти родном детище, за которое он в ответе, которое с самого начала он не просто «курирует» (дурацкое словечко!), а вынянчивает руками собственными!.. Там, на этом головном сооружении, опять нехватка с агрегатами, с кольцами, фланцами; поставщики чертовы все дело гробят! И нет на них ни управы, ни «рекламаций!..» Такие вот пироги, Виктор! — пожаловался он сам себе. Заказ наш не выполнен энским заводом, да и истринское предприятие в срок уже не даст оборудования, необходимого для газовщиков. Ерунда и с компрессорами... Того и гляди, выйдут из строя, еле тянут. Подстанция не справляется. Вот уже и скважины кое-где обводняются, а начнутся суховеи— беда будет! План не выполним, это ясно как день... Говорят, в этом году черный афганец дунет раньше обычного. А тогда... Песчаный шквал прервет все работы и по монтажу... Чего-то ждут, каких-то стихийных сдвигов... Да план — это не самое страшное. Перед министром, даже Госпланом еще можно отговориться, попросить отсрочку, ну, выговор вкатят... Перед стихией не отговоришься. К апрелю не успеем — пиши пропало. «Ах, Светка, Светка! — неожиданно подумал он. — Это же твои места, возле Газли!..» Та спецстройка, куда недавно ездил, находится как раз на полдороге между Газли и Светиным кишлаком...
— А! Я и забыл, что ты некурящий, — голос шефа дошел словно издалека. — Ты чего приуныл-то? Соображаешь чего-то, вижу...
— Да так. О компрессорах и все об этих поставщиках, запуталось все...
— Будем распутывать! — пообещал шеф авторитетно.
«Мог бы и не уточнять, и так ясно — работенки теперь хватит», — подумал Виктор... Они сидели в кабинете замминистра, после долгого и нудного, кропотливого докладыванья о ходе дел на южном участке. Зам вышел на минуту, кажется, в партком, оставил их одних. Виктор привычно знал: сейчас они пройдут к шефу в кабинет, шеф расскажет что-нибудь «из быта», может, пару анекдотов — в знак дружбы и особого к нему, Виктору, доверия — и под занавес навьючит его сложными делами по самую завязку. Тоже в знак особого доверия. Гордиться бы тебе этим, Виктор, а ты и впрямь приуныл...
Поднялись по лестнице к себе на восьмой. Шеф, как всегда, начал с пустяков...
— Садись! — двинул Виктору стул. — Еду вчера с совещания, ГАИ останавливает: «Ваши права...» А шофера я отпустил, кто-то у него заболел дома. Отвечаю: «Зачем? Разве я нарушил?» — «Нет, говорит, просто проверка... Посмотреть хочу»... Понимаешь? Говорю, мол, так и так, спешу, у меня...
Шеф опять закурил. «Весь кабинет прокоптил, — отметил Виктор. — И чего он так дымит! Сам желтый уж весь стал, ссохся, стручок прямо. Девки так и зовут его за глаза — стручок. А все дымит... Да-а... А я бросил ведь из-за Светки, ей дым не нравится»... И вспомнилось, как ехали на днях из концертного зала. В троллейбусе впереди них весело сидели два парня, крепыши, розовые как поросята, один, видно, только что отслужил: в общем, — демобилизованный с корешем, слегка «поддатые». Всё оборачивались на Светку, лезли в разговор. Спрашивали насчет остановок, то, се, шуточки... Виктор хлопнул одного по плечу:
— Слушай, друг, что хочешь потом спроси, отвечу. Но сейчас не мешай. Занят.
— Есть, земеля. Заметано. Ты с девушкой. И все дела.
Парень повернулся к другу:
— С девушкой он, понял? Не мешай.
Парни отстали. Светка приподняла от его плеча лицо, взглянула снизу — горячо, преданно. Такой взгляд!.. «А она ведь не красится. Без никакой косметики или чуть-чуть... Это по мне. Да и не нужен ей грим. Глазищи и без того черные, брови — уголь! Вся яркая, ладная. И наряд на ней яркий — джемпер в обтяжку. Восточные девушки, как известно, созревают рано... Но рано и старятся... Нет, к Светке это не относится. Она ведь совсем особенная... Сегодня позову ее домой...»
— Ну, так как? — голос шефа.
Шеф скомкал окурок, бросил в корзину с мусором. «Когда-нибудь спалит Ефимыч кабинет. В корзине-то вон сколько хлама!..»
— Окно открой, Василь Ефимыч, задохнешься.
Виктор иной раз переходил с шефом на «ты». Вдруг, без всякого повода, по тайному капризу... для «духовного тренажа», как называл это про себя. И тот принимал это как должное. Вот и сейчас: в знак того, что оценил такой переход Виктора — к большему обоюдному доверию, что ли, шеф тут же разразился анекдотом.
- Слышал, что я сейчас говорил? Прослушал?..
Шофер мой, конечно, закладывает по выходным. То-то на другой день он немного... того... Да ведь не он один!
— Еще бы!
— В том-то и беда. Вот я и говорю... Сошлись, значит, два представителя, наш и американский. Ну, после всего, на банкете, а-ля фуршет, тот нашему жалуется — пьют у них в Штатах много. Закладывают американцы. «А у вас?» — «А у нас, — отвечает наш, — лишь три вида пьяниц». — «Это какие же?» — «А вот: малопьющие, застенчивые и выносливые...» Слышь, Виктор? Всего три категории. У них больше! «Малопьющие, — поясняет наш, — это те: сколько бы ни пил, все мало. Застенчивые — те, что за стенку держатся, когда домой добираются. А выносливые — которых после пьянки выносят...» Ха-ха-ха! — скрипуче загрохал шеф. — Ничего, а?
— Ничего, — ухмыльнулся Виктор, поднимаясь для виду. — Анекдот скорее грустный, чем смешной... Ну, я к себе, Василь Ефимыч...
— Постой, постой! Я же не кончил... Придется поехать, Виктор. Ничего не попишешь. Жаль мне тебя, но...
— Да я уж понял, Василь Ефимыч.
— Что понял, что ты понял! — чуть не рассердился шеф: он не любил, когда его слишком быстро
понимали. — Я говорю: жаль! Только неделю как вернулся...
— Десять дней...
— А я тебя опять гоню! Отдохнуть не даю. А мне, думаешь, легко — оголять отдел? Но приходится... — шеф говорил искренно... — Ты-то уже знаешь там все. Сумеешь. А кому еще?
Виктор пошел к себе.
У двери шеф нагнал его, остановил.
— Там сейчас сложно, — сказал негромко. — Афганец раньше времени шибанул. И вообще...
— Понял, знаю.
— А сейчас — давай лучше домой, — неожиданно сказал шеф. — Сегодня отдохни. Билет только закажи.
Отдыхать не пришлось, дела все равно закрутили Виктора до вечера. Все же на часок раньше он вырвался. Сказал Свете:
— Свет, шабаш! Отпускаю домой...
— Чего так?
— Ничего. Суши весла, и пойдем ко мне.
— К тебе? — ахнула Света. — Ни с того ни с сего...
— С мамой познакомлю.
— Господи! — еще раз ахнула Света. — Да мы знакомы уже, забыл? И имя помню. «Зовут мою маму, как русскую императрицу, — сам же так ее представлял,— Елизаветой Петровной», — напомнила Света.— А я и без «императрицы» бы не забыла. Прекрасная женщина!
— Вот и хорошо! И ты ей тоже понравилась... Ну, Свет, — ласково упрашивал Виктор. — Тогда ведь мы лишь на минутку заскочили, перед кино. А сейчас — посидим по-людски, чайку попьем...
— Не действуй личным обаянием, — отбивалась Света. — С утра бы сказал! Ну как я в таком виде? Я бы переоделась. Синее платье бы надела, то самое, помнишь...
— Да зачем? Вид у тебя вполне... В джинсах, чем плохо? К министру можно, а к нам с мамой нельзя? Ну, не чуди, Свет. Ну, прошу!
— Ладно, подумаю.
— А то возьму да и уеду, не простившись...
—_Сиди уж! Только приехал, куда тебе ехать.
— Эх, Свет, — вздохнул Виктор, — ничего ты не знаешь.
