Она хорошо понимала, что в тех местах, где она появлялась, каждый раз люди создавали ее образ, но никто не угадывал одного: что она была женщиной в бегах, которая старалась убежать как от прошлого, так и от будущего.
Когда Джонатан Вест впервые увидел на причале высокую стройную женщину, кутающуюся в шубу, он стоял отдельно от других пассажиров, которые, предвкушая путешествие по океану, оживленно беседовали и махали тем, кто остался на берегу. Он наслаждался свободным временем — редким для него удобством — и попутно заносил разные наблюдения в небольшую кожаную тетрадь, которую постоянно держал при себе уже много лет. Но вот он взглянул на нее — и его рука с ручкой застыла в воздухе. Это, должно быть, самая поразительная женщина из всех, кого ему доводилось видеть.
Прежде всего волосы — длинные и чернильно-черные, которые ветерок раздувал вокруг ее головы, так что они напоминали грозовое облако. И кроме того, она умела великолепно держать себя. Ее спина была эффектно выпрямлена, голова на длинной шее высоко и гордо приподнята, подбородок слегка выдавался вперед, и у нее был такой вид, словно она прекрасно понимает, кто она такая, и гордится этим.
Затем он обратил внимание на роскошную шубу, хотя он точно не знал, норка это или соболь. Но не это остановило его внимание, скорее, то, как она закуталась в нее — не просто для тепла или так, как носят модную вещь, а как бы защищаясь ею от давления чуждого мира.
Считая себя знатоком телесного языка, Джонатан Вест был заинтригован. Эту женщину окружала атмосфера таинственного и интересного. Затем он перевел взгляд на заметного пожилого человека, который быстро и оживленно что-то говорил, стоя совсем рядом, как бы нависая над ней. И тут он узнал его. Он часто видел его портрет в финансовых газетах. Это был Дуайт Рамсон, знаменитый британский финансист, один из богатейших людей Европы. Это еще больше заинтриговало Джонатана. Он почувствовал также ревность — как из-за веса Рамсона в финансовом мире, так и из-за его явно близких отношений с этой красивой женщиной.
«Красивой? Точно ли такое определение?» — подумал он. Многие женщины были красивее, особенно в Лос-Анджелесе, у него на родине, где физическая привлекательность совсем не редкость. Может быть, лучше подойдет слово «удивительная»? Хотя описать это экзотическое существо одним словом вряд ли возможно.
Как только Дуайт Рамсон с женщиной поднялись на корабль, Джонатан начал дюйм за дюймом подвигаться к ним, стараясь жадно вглядеться в каждую ее черту и возможно больше понять из разговора. Ему хотелось определить, что же у них за отношения, и убедиться, что этот Рамсон только ее провожает. Это значило бы, что ближайшие дни на море он может провести вместе с ней.
Он оказался примерно в ярде от них. Уже достаточно близко, так что за отвернутым воротником шубы различил ее лицо, одновременно нежное и сильное, в чем он усмотрел противоречие. Могло ли так быть?
Теперь он различал впалые щеки и резко обозначенные скулы, строгую четкую линию подбородка и породистый рот. Нос у нее был прямой, не слишком короткий и не слишком длинный. Аристократический нос, как он решил. А глаза у нее были большие и овальные.
Он хотел понять, какого же они все же цвета. Но угол поворота головы затруднял это, так что ему пришлось отложить свои записи. Но, слегка нагнувшись и стараясь занять удобную позицию, он смог заглянуть ей прямо в глаза.
И пока ее глаза не были прикрыты веками, он определил, что они у нее янтарного цвета. Он был не из тех людей, которые верят в ясновидение или оккультизм, но он вдруг почувствовал, еще до того, как поглядел в ее глаза, что они должны быть желто-оранжевыми, как у кошки, как будто он уже смотрел в них в какой-то другой жизни.
Он вспомнил о том, как в последний момент, когда уже собирался в аэропорт Хитроу, он совершенно случайно узнал, что «Королева Елизавета» отплывает в Нью-Йорк в тот же день и что там есть первоклассные каюты. Одна из них — фешенебельная каюта — называлась «Королева Анна». И вот — буквально в несколько секунд — он переменил решение, чего прежде никогда не делал.
Он попытался рационализировать свое импульсивное решение, сказав себе, что за несколько дней на море сможет расслабиться, но и это также было не его занятие, этим он занимался редко. Бизнес практически был единственным делом, которому он посвящал себя. Это было и его призвание, и любимый спорт, и смысл для него. Не сумев убедить себя, что ему потребовалось просто расслабиться, он стал убеждать себя в том, что ему нужен опыт путешествия на большом корабле, который может пригодиться в будущем. Он подумывал о возможном расширении своих операций. Его владение, его первая любовь и основа успеха, кажется, начинали ему надоедать. Между тем можно получить удовлетворение прежде всего от расширений и преобразований, и идея превращения его в блестящий комплекс современных отелей потеряла свою привлекательность. Отели, отели, отели… Но вот судоходные линии — это, может быть, совсем иное дело. С морем всегда связано что-то романтическое. Возможно, это окажется полезным для расширения дела и поэтому нужно иметь опыт в подобных операциях — это было бы предусмотрительно.
Теперь он уже думал: была ли простая случайность в том, что он попал на борт «Королевы»? Случайность? Удача? Путь в будущее? Или здесь сыграла свою роль какая-то невидимая сила — и он оказался на том же самом корабле, что и эта женщина с желтыми, светящимися глазами? Судьба, предопределение, случай… Да какое это имеет значение! Главное, что он — здесь, и она — здесь же. Значит, все возможно.
Для него всегда все было возможно. Когда его спрашивали, к чему отнести его фантастические успехи, всего в тридцать пять лет — вундеркинд в финансовом мире, он обычно отвечал с кинематографической улыбкой: верьте в себя, прислушивайтесь к своему нутру и не тратьте времени на волнения о ком-то еще. Часто после соответствующей паузы он еще добавлял: если вы потратите всю свою жизнь на то, чтобы предохранять себя от ножей в спину, вы никогда не сможете идти вперед.
Сейчас нутро подсказывало ему, что за время на пути в Нью-Йорк у него с этой женщиной могут возникнуть судьбоносные отношения.
Конечно, если она жена Рамсона…
Но почему-то ему так не казалось. Он стал размышлять: женат ли Дуайт Рамсон? Если это и так, он не мог сейчас этого вспомнить. А может быть, она его содержанка? Ведь, кажется, у людей вроде Рамсона, матерых деятелей и воротил, всегда бывают содержанки?
Соответствует ли она этому положению? Может быть. Он не так много знал об этом. Есть ли определенный тип женщин, которые становятся содержанками богачей? Старше или моложе, более умудренные, светские или, наоборот, свежие, как роса. В последнем случае не будет ли она отстранена, когда роса на цветке высохнет? С его точки зрения, у этой женщины не было возраста, она чем-то напоминала легендарных женщин: Елену из Трои, Клеопатру, Жозефину Наполеона, волшебницу, которую мужчина едва ли может оставить.
Ну, содержанка или жена, это было не его дело. Усмехаясь про себя, он вдруг вспомнил Харли Томпсона — настоящего магната недвижимости на Западном побережье, своего постоянного соперника. В интервью «Форчун», когда его попросили прокомментировать слова Джонатана: «У этого малого может торчать в спине десяток стилетов, он все-таки будет улыбаться, протягивая руку для рукопожатия своей очередной жертве, и только потом отправится в больницу». Он сказал, что эту цитату — крупными буквами — он повесил на стене в своей конторе, где она и висит уже три года.
Прекрасно понимая, что американец старается подобраться поближе к ним с Дуайтом, она была взволнована, обрадована и раздражена одновременно. Она понимала, почему она раздражена: злилась на себя за это чувство радости, ей не следовало так реагировать на этого слишком молодого, слишком привлекательного американца.
Но когда они обменялись взглядами, за какую-то секунду, прежде чем она опустила глаза и отгородилась от него, она как бы увидела свой образ, отраженный в его глазах, и испугалась этого отражения. Это была страшно глупая женщина, опасно теряющая голову, женщина, способная полюбить.
Она по-прежнему улыбалась Дуайту, но хотела, чтобы он ушел, а она пошла бы в свою каюту. Надо было уйти подальше от этого американца с его слишком назойливым взглядом и слишком смелыми манерами. А она очень устала.
Но Дуайт никак не хотел заканчивать затянувшееся прощание.
— Ты напишешь? Позвонишь? — настаивал он.
— Конечно.
— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?
— Знаю, Дуайт. Никто не был так добр ко мне.
— Добр? — вскричал Рамсон. — Я хочу на тебе жениться, а ты говоришь, что я добр?
— Но, Дуайт, я же говорила с самого начала, что замужество для меня исключено.
