Я поняла, что мне пришел конец. Даже если не анатомируют в научных целях, так посадят в сумасшедший дом и будут превращать в человека. Нет! Уж лучше умереть, чем попасть им в руки! Я билась изо всех сил и толкала лежащего рядом архара. Газ уже начинал дурманить голову. В отчаянии я уперлась ногами в стенку, надавила на преграду плечами, и вдруг — о чудо! — что-то треснуло, и мой товарищ по несчастью пробкой вылетел наружу.
То ли усыпляющий подействовал на него сильнее, то ли он от страха лишился чувств, но теперь он камнем падал на землю. Я рванулась за ним, схватила за одежду, но удержать не могла — моей подъемной силы не хватало на двоих. Теперь мы падали вместе, только не так стремительно. К счастью, у самой земли он пришел в себя. Мы повисли в воздухе, и в следующую секунду он метнулся в сторону. Я не хотела потерять его — ведь он был такой же, как я, мы могли бы подружиться и летать вместе, нас было бы двое…
— Брат мой! Остановись, подожди! — кричала я, стараясь догнать его.
Но он не остановился, даже не обернулся.
Может, он был одиночкой по убеждению, а может, одурел от усыпляющего и принял меня за человека. Я не стала преследовать его. Пусть летит… Разве я не привыкла к тому, что я всегда одна?..
Кругом была ночь и тишина. Только яркие звезды в высоте, где-то там, куда архару не подняться…
Я дала себе слово никогда больше не спать на лету, но привычка оказалась сильнее страха — нет-нет, да и задремлешь. И однажды, вот так нечаянно забывшись, я попала в какой-то странный город. Был день. Я открыла глаза, увидела здания и испугалась — вдруг меня уже заметили? Но людей нигде не было видно. К ближайшему зданию вела широкая лестница, но начиналась она почему-то отвесной стеной, и только потом шли ступени. Я никак не могла понять, почему лестницу не довели до земли — может, для того, чтобы сделать здание неприступным? Но тогда стена должна была бы опоясывать его кругом, а к нему легко было подойти сбоку. Я коснулась рукой холодной гладкой стены. Потом я поднялась вверх, чтобы увидеть весь город целиком. Беломраморные дворцы следовали один за другим. Только самый последний оказался красным. Сначала я увидела башню, сложенную из темно-красных камней, а потом все здание — оно казалось ниже и тяжелее остальных. Я двинулась вдоль холма, и мне открылась река — узкая и неподвижная. Может быть, это был канал. Вода стояла вровень с берегами, покрытыми свежей травой. Прозрачные беседки подымались на другом берегу. Я снова оглядела весь город — он был так чист, словно кто-то оберегал его от тлена и разрушения. И я вдруг подумала: «Стоит ли покидать его? Разве я смогу найти что-нибудь лучшее?» В зеленой траве, не примятой ничьими ногами, у самой воды, лежала серая каменная плита, а на ней извивалась змея, и рядом была высечена тонкая женская рука. Рука не притрагивалась к змее, и змея не касалась руки. Я заглянула в одну из беседок. Пушистый ковер застилал пол, на ковре стоял тяжелый стол, на столе лежали книги. Я опустилась к самому столу и принялась листать страницы — странные квадратные знаки. Но кто-то ведь понимал их… Должен же быть какой-то хозяин у этих книг и у всего этого города… Я вернулась к лежащей на берегу плите и разглядела надпись: «Когда ты будешь стоять передо мной…» Фраза обрывалась, будто на плите не хватило места продолжить ее. «Что за чепуха?» — подумала я, прочла еще раз и вдруг поняла, что надпись сделана теми самыми буквами, которым когда-то учила меня мама. И тут я увидела ее. Я смотрела на нее снизу, потому что была маленькой девочкой. Она держала меня за руку, и мы вместе поднялись к белому зданию, а потом стали спускаться по лестнице, но ступени оборвались, не дойдя до земли. Я глянула вниз, и мне сделалось страшно, я хотела закричать, а мама сказала: «Какой идиот это выдумал!» Мы повернули и пошли обратно. Мне все казалось, что я оступлюсь и упаду вниз.
Мы прошли вдоль всей улицы и свернули к реке. Мама остановилась возле какого-то дома и сказала: «Стой тут!», а сама открыла дверь и вошла внутрь. Я стояла и ждала. Но ее все не было. Я ждала — мое единственное спасение было в том, что она все-таки выйдет и возьмет меня за руку. Но слишком тихо было за дверью, в которую она ушла. Тогда я опять подумала — как в тот раз, давным-давно, — что она бросила меня и уже не вернется… К чему это? Разве я не забыла обо всем, что было со мной прежде?
Каменная плита лежала передо мной, на ней неподвижная змея извивалась, пытаясь дотянуться до тонкой белой руки. «Когда ты будешь стоять передо мной…». Откуда-то налетел ветер, подхватил меня и понес. Я взглянула в последний раз на город и закрыла глаза. А когда открыла снова, уже ничего не могла различить в темноте. Да и было ли что-нибудь? Или просто сон, бред одичавшего архара?..
Тоска овладела мной. Дожди сделались слишком холодными, солнце светило чересчур ярко, самые спелые дыни и бананы казались безвкусными. Единственно чего мне хотелось, — найти хоть кого-нибудь из себе подобных. Но, видно, легче было отыскать иголку в стоге сена…
И все-таки в конце концов я их встретила. Они сидели целой стайкой в ветвях могучего дерева и, как дети, болтали ногами. Я не решилась сразу приблизиться и сначала смотрела на них издали — до меня долетали голоса и смех. Наконец я не выдержала и рванулась туда.
— Смотрите, смотрите! — закричали они все сразу. — Еще один гранцимин-самоучка! — и потеснились, чтобы я могла сесть.
Со всех сторон посыпались вопросы: кто я, откуда, давно ли летаю? Как будто я что-то помнила или делила свою жизнь на месяцы и годы… Тогда они принялись рассказывать о себе. Оказалось, что я попала к тем самым гранциминам, ученикам доктора Гранциминиуса, о которых так сожалели когда-то печатные органы. Многие архары прибились к ним позднее, но теперь они тоже гордо именовали себя гранциминами. Я увидела свою бывшую одноклассницу Иру Марьясину. Мы учились вместе всего один год, во втором классе, но она тоже узнала меня. Очень скоро я подружилась с ними со всеми. Тут все любили друг друга, беседовали и смеялись, летали под самыми облаками, нежились в солнечных лучах, пели и были счастливы.
Однажды гранцимины решили устроить праздник — как будто вся наша жизнь не была праздником! — нашли в горах заброшенный полуразвалившийся храм, освободили просторный зал от накопившейся в нем пыли и грязи, украсили цветами колонны и потолок, а потом принялись наряжаться сами. Тогда и я догадалась взглянуть на себя. Ноги мои были босы, я даже не заметила, где и когда потеряла туфли. Пальто, которым я так дорожила когда-то, свисало лохмотьями. Я скинула ветхие вылинявшие тряпки и сделала себе роскошный наряд из листьев и цветов. Черная девушка с гладкой блестящей кожей помогла мне убрать волосы и, сияя белозубой улыбкой, поманила за собой.
С возвышения в углу свисало шелковое полотнище, и на нем был вышит портрет: тонкое лицо, большие глаза, горбатый нос. Когда они успели его вышить? И откуда взялся шелк, нитки?
— Это доктор Гранциминиус, — шепнула моя прекрасная подруга. — Он завтра тоже будет здесь.
Ночь прошла в радостном ожидании; чуть свет гран-цимины собрались на террасе, и, едва сверкнул первый солнечный луч, они запели. Восторженные звуки торжественного гимна потекли по горам. Золотой краешек набухал, делался шире, и тут в его лучах показалась фигура. Доктор Гранциминиус, как обещал, прибыл на праздник. Голоса поющих зазвучали еще чище, еще нежнее, и было уже непонятно, кому предназначен гимн — восходящему светилу или приближающемуся учителю. Гранциминиус плавно опустился на террасу и присоединился к поющим. Сердце мое разрывалось от восторга и счастья — я так любила их всех!.. Горы наполнились нашими голосами, казалось, звуки рождаются где-то там, вдали, сами по себе, а мы только вторим звучанию мира… Наконец гимн кончился, голоса стихли, эхо отзвучало… Гранцимины зашевелились и не спеша двинулись в зал, где на широких листьях были разложены ароматные плоды. Совсем близко от себя я увидела уже знакомое по портретам лицо — тонкое и вдохновенное. Доктор Гранциминиус словно не замечал никого, взор его был устремлен вдаль. Я смутилась отчего-то и отодвинулась в сторону. Сияющие взгляды учеников блуждали по залу и останавливались на учителе. Никто не решался заговорить, все ждали, что скажет он. И вот он заговорил.
— Друзья мои, — сказал он. — Много лет мы наслаждаемся свободой и обществом друг друга. — Он замолчал. Гранцимины сидели неподвижно. — Дети мои, — сказал Гранциминиус, — мы забыли о тех, кто остался там, на земле. Я знаю, что вы скажете, — они ненавидят нас. Они охотятся на нас как на диких зверей, они стреляют в нас из автоматов. Все это я знаю… — голос его звучал печально и глухо. — И все-таки… мы не должны их презирать… Мы не вправе их покинуть — если мы поможем им освободиться от страха, они перестанут быть жестокими. Мы укажем им путь к счастью. Пусть они станут такими же свободными, как мы, и пусть их жизнь станет такой же прекрасной, как наша. — Он снова замолчал. — Гранцимины! Я обращаюсь к вам — откажемся на время от своего счастья, спустимся к ним. Я прошу вас… — он опустил глаза, ожидая ответа.
