Письмо непонятно от кого. Адресованное мертвой матери. Обнаруженное в изуродованном почтовом ящике.
Она принялась читать, нетерпеливо переворачивая листки — первый, второй, третий…
Через минуту она хохотала.
ЭТО — про ее мать? Про утонченную леди, считавшую гордость главным своим достоинством?.. Как жаль, что письмо опоздало. И как жаль, что не удастся понаблюдать за маминой реакцией, — вот был бы спектакль, театр одного актера…
— Знаешь, мамуля, — медленно произнесла Машенька. — Я все-таки ознакомлю тебя с этой эпистолой.
Она без страха взглянула в обвисшее, неподвижное лицо, — нет, не лицо это было, а жуткая маска, обтянутая пергаментом.
— Давай мы с тобой хоть на короткое время выйдем из мира иллюзий, который ты для нас построила. Не возражаешь?
Она вновь начала читать — на сей раз вслух.
«…11 лет! Глубина этой пропасти вызывает головокружение.
Когда Вы мне вчера позвонили, признаюсь, я испытал глубокое душевное волнение. Пожалуй, было бы нелепо подходить к этому волнению с меркой житейской логики. Когда-то я был пленен Вами и пребывал в несказанной сумятице чувств, которые вычерчивали сумасшедшие зигзаги. Трезвые мысли, разумное мышление сменялись безрассудством, отрешенностью от действительности и ожиданием тайного беспокойства.
И вот теперь…
Впрочем, помните ли Вы, с чего началось? С Вашего уязвленного самолюбия. Как же так, все мужчины падают ниц перед Вами, и вдруг нашелся уникум — не обращает ровно никакого внимания. И когда я наконец попал в плеяду Ваших поклонников, Вы не скрывали своего полного и честолюбивого удовлетворения. Увлечение захватило меня с осязаемым волнением, с манящей романтикой. Я был безгранично восхищен блаженством земного великолепия и видением прекрасного будущего.
Чем же сказка кончилась?..»
«Блаженство земного великолепия…» Каков штиль, каковы сопли! — усмехнулась Машенька. Прямо-таки столетней выдержки…
Она прервалась, вернула исписанные листики в конверт. Все это было как-то глупо, детский сад какой-то. В который раз захотелось плакать, но отчего-то не плакалось… Кем нужно быть, чтобы читать письмо мертвецу? Истеричкой нужно быть, вот кем! Так я и есть истеричка…
Устала.
Она побродила бесцельно по квартире и пришла в свою комнату. Уронила себя на разложенный двуспальный диван (обожала широкие ложа) и занялась напряженным созерцанием потолка.
И опять, как черви, закопошились мелкие поганые мысли.
Ведь можно, можно было написать доверенность в банке, чтобы Машенька получала деньги наравне с матерью! Почему Неонила Ивановна не сделала этого? Не доверяла дочери? Ах, да, она же собиралась жить долго и к тому же — вечно побеждать, а значит, разделить с кем-то ответственность было для нее равносильно поражению. Вот так и получалось: она давала дочери, сколько нужно, платила за обе квартиры, — все сама. Что вам еще надо?.. Завещание?! Никому и в голову не приходило его оформлять. А даже бы и пришло — как матери об этом намекнешь, как попросишь? Язык не повернется. И вправду, зачем писать завещание, если наследница одна-единственная…
Это называется облом.
Но где же их чертов катафалк?! Сказали, полтора-два часа. Прошло уже два — с изрядным довеском.
Не было покоя — ни для усопшей, ни для ее разобранной на части наследницы…
Кошка, до сих пор сидевшая на письменном столе возле горящей лампы, сорвалась с места. Двумя прыжками она оказалась на диване, наткнулась на валявшееся здесь письмо, секунду нюхала его — и в панике шарахнулась обратно на пол.
— Симка! — женщина приподнялась на локте. — Ошалела?
Кошка прямо с пола сиганула ей на грудь. Это было так неожиданно, что Машенька опрокинулась обратно на подушки.
Никогда раньше Сима так не делала — в отличие от большинства котов и кошек, обожающих греть животики на спящих хозяевах. Иногда ложилась в ноги, но никак не на грудь!
Сейчас она ложиться и не подумала — присела на полусогнутых, затравленно озираясь.
И тут возникли звуки.
Из того угла, что возле окна — от письменного стола, с которого кошка столь поспешно удрала, — послышался громкий, методичный стук в стену. Звук этот двигался: будто кто-то шел по периметру комнаты и бил в стену тяжелым. Машенька застыла, обмирая от жути. Сейчас, думала она… сейчас ЭТО достанет до дивана — и… Она машинально гладила Симу по вздыбленной холке, успокаивая больше себя, чем животное.
Стук добрался только до выхода в коридор и ушел вглубь квартиры. Дверь была стеклянной; стекло задрожало, — и все кончилось.
Машенька отодрала от себя обезумевшую кошку, цеплявшуюся за нее всеми двадцатью когтями. Потом чуток полежала, испытывая острейшее желание сбежать из квартиры, но при этом боясь спустить с дивана ноги…
Что на нее нашло — не объяснил бы и титулованный психиатр. Наверное, секунды пережитого ужаса (абсолютно иррационального по сути) пробили брешь в ее броне. Контуженное сознание выползло из кокона; отравленное облако заволокло квартиру. Тоска, обида, жалость к себе, страх перед будущим…
Как же я тебя, мамуля, ненавижу, внезапно поняла она.
И сама удивилась, насколько точным было пришедшее на ум слово.
Машенька схватила письмо, лихорадочно его перелистала. Опять злорадно хохотнула, не в силах сдержаться. Месть неведомого кретина, уязвленного в самое сердце, была уникальна по своей простоте и эффективности, — надо знать Неонилу Ивановну, чтобы понимать это! Как все-таки жаль, что стрела не долетела до мишени… как несправедливо…
Дочь ворвалась к матери.
— Я не знаю, что мне теперь делать!!! — крикнула она. — Ты этого хотела? Ты хотела, чтобы я подняла кверху лапки? Подняла!!! Без тебя я никто, да, да, да!!! Очень вовремя ты меня бросила… А ведь была б ты живая — так и ползала бы я перед тобой на брюхе! Как всю жизнь, всю эту долбанную жизнь…
Она села на стул возле дивана и закинула ногу на ногу.
— Скоро тебя увезут, а я не заплáчу. И не надейся. Ни одной слезинки не уроню. А пока мы еще вместе, послушай, что на самом деле о тебе думают прирученные тобой приматы…
«…Мы тогда часто с Вами встречались по служебным делам, а после — и за пределами своих административных обязанностей. Говорили буквально обо всем, анализировали мировые события, обсуждали вечные вопросы бытия, и в то же время безотчетно стремились к выяснению беспокоящих нас чувств. Наконец, встречи и прогулки закончились тем, что Вы посетили меня под сводами моей крыши. Разве могу я сейчас скрывать, ЧТО я пережил, ожидая трепетный миг обладания, напряженные и волнующие мгновения чувственного влечения!
Вы были эффектны в голубом платье, которое особенно подчеркивало пластичность Вашей фигуры. Платье шло Вам и к лицу, и ко всему облику…
(«Платье шло к лицу, лицо — ему навстречу», — подумала Машенька. Автор не в ладах с русским языком, но это и ценно, в этом — особенный смак. Неонилу Ивановну, ценительницу Ахматовой и Цветаевой, натурально бы стошнило…)
«…Увы, первое разочарование. Не все в Вашем туалете оказалось в порядке. Избавим друг друга от интимных подробностей, но этот беспорядок, это упущение — называя вещи своими именами, прямая неопрятность, — больно кольнули меня.
Второе разочарование стало решающим в нашем разрыве. Я всем своим существом понял, что являюсь не более, чем очередным экспонатом в коллекции Ваших, как Вы теперь выражаетесь, полюбовников. Романтика, опьяняющие мечты — это были игра и вздор.
Я настоял на прекращении свидания. Мы оделись и ушли — ушли, чтобы больше не встречаться…»
А ведь я, в отличие от нее, способна на любовь, подумала дочь. Я способна на безумства — на то, что она себе никогда не позволяла. Взять хотя бы Женатика…
Машенька влюбилась в этого человека, едва закончила школу. Он был старше на тринадцать лет (!), он был обременен семьей и маленьким ребенком, однако лошади, как говорится, понесли. Запретная связь развивалась бурно: обе стороны, фигурально выражаясь, потеряли головы. И когда ему предложили выгодный контракт на другом конце России, она уехала с ним, — бросив универ, все бросив. Его жена, если и догадывалась о чем-то, смирилась и терпела. Наверное, этой женщине было достаточно того, что разводиться Женатик не собирался. Через пять лет, когда влюбленная пара вернулась в Питер, Машенька одумалась, восстановилась в университете (на психологии, на платном), однако встречи их продолжались и поныне. Мало того, она всерьез рассматривала вариант: не завести ли от него ребенка?
