Именно такого ответа я и опасался.
— В основном, от хищников.
— Ага.
— Но, конечно, нельзя гарантировать, что лесник не выстрелит в браконьера.
— Не пугай.
— А чего тут пугать? Стреляют они всегда сзади. Любят засадить по ногам ярдов за пятьдесят.
— Они не имеют права! — возмутился я. — Это же уголовное преступление!
— Так незаконное вторжение — тоже уголовное преступление, — сказал Клод.
Некоторое время мы шли молча. Солнце уже спряталось за высокой изгородью справа от нас, и тропинка была в тени.
— Тебе ещё повезло, что сейчас не тридцать лет назад, — продолжал он. Тогда сразу стреляли на месте.
— Ты этому веришь?
— Я просто знаю. Помню, когда я ещё пацаном был, по вечерам видел на кухне, как папа лежал на столе, лицом вниз, а мама выковыривала у него ножиком из задницы дробь.
— Перестань. Мне это не нравится.
— Ты что, мне не веришь?
— Верю, верю.
— После этого у него оставалось много таких белых шрамиков, он был в шрамах, как в снегу.
— Ладно, хватит уже!
— Это называлось «зад браконьера». Во всём городе не было мужчины, который бы так или иначе не отличился. Но мой папа был чемпион.
— Поздравляю.
— Чёрт, если бы он был жив, — сказал Клод с тоской, — он бы всё отдал, чтобы сегодня пойти с нами.
— Вместо меня, — сказал я, — с удовольствием.
Мы достигли перевала, и теперь был виден весь лес, тёмный, дремучий; солнце опускалось за деревья, и сквозь них сверкало золото.
— Давай изюм сюда, — сказал Клод.
Я передал ему пакет, он бережно опустил его в карман брюк.
— В лесу не разговаривать. Идти за мной, и на ветки не наступать.
Через пять минут мы были на месте. Тропинка подходила к опушке и огибала лес на расстоянии около трёхсот ярдов, отделённая только невысокой изгородью. Клод пролез через неё на четвереньках, и я последовал за ним.
В лесу было темно и прохладно. Солнечный свет сюда совершенно не проникал.
— Тут мрачновато, — проговорил я.
— Шшш!
Клод сильно нервничал. Он шёл прямо передо мной, высоко поднимая ноги и мягко ступая по влажной земле. Он постоянно крутил головой, высматривая опасность. Я пытался делать то же, и вскоре лесники стали мерещиться мне за каждым деревом, и я перестал.
Затем над нами появилось небо. Я понял, что мы были у той самой поляны, о которой рассказывал Клод: в начале июля сюда выпускали молодых фазанов, здесь их кормили, поили и охраняли, и здесь же многие из них оставались по привычке до тех пор, пока не начинался отстрел.
— На поляне всегда полно фазанов, — говорил он.
— И лесников, наверное, тоже.
— Оно конечно, но вокруг везде густые заросли, так что всё в порядке.
Теперь мы приближались короткими перебежками от дерева к дереву, пригибаясь к земле и прислушиваясь. Наконец, мы стали на колени за ольхами, растущими вплотную у самого края. Клод ухмылялся и толкал меня локтем в рёбра, показывая сквозь ветки на фазанов.
Всё было забито птицами. Их было сотни две, не меньше, и они важно расхаживали между пеньками.
— Теперь ты понял? — прошептал Клод.
Перед нами открывался потрясающий вид — сон браконьера наяву. А как близко они были! Некоторые — шагов за десять от нас, не больше. Курочки были светло-коричневого цвета, раскормлены они были так, что перья на груди почти мели по земле. Петушки были стройные, красивые, с длинными хвостами и алыми пятнами вокруг глаз, как будто носили красные очки. Я посмотрел на Клода. Его чем-то бычье, туповатое лицо окаменело в восторге. Рот был чуть приоткрыт, и глаза возбуждённо блестели при виде фазанов.
Мне кажется, все охотники проявляют такую же реакцию в такие моменты. Вот так женщины смотрят на крупные изумруды в витрине ювелира, с тем лишь отличием, что готовы воспользоваться гораздо менее достойными методами. Зад браконьера — ерунда по сравнению с тем, чему женщина может себя подвергнуть ради добычи.
— Ага, вот и лесник, — прошептал Клод.
— Где он?
— Вон там, с другой стороны, у дерева. Посмотри внимательно.
— О Боже!
— Ничего, не бойся. Он нас не видит.
Мы пригнулись к земле, продолжая следить за лесником. Он был небольшого роста, в кепке и с ружьём. Он совершенно не двигался, как столб.
— Пойдём, — сказал я.
Лицо лесника было в тени, но мне казалось, что он смотрит прямо на нас.
— Я здесь оставаться не собираюсь.
— Тихо, — сказал Клод.
Медленно, не отрывая глаз от лесника, он залез в карман и вытащил одну изюмину.
Она лежала у него на ладони. Затем, одним быстрым движением, он подбросил её в воздух. Я видел, как она пролетела над кустами и упала за пару ярдов от двух курочек, стоявших вместе у старого пня. Затем одна из них подпрыгнула и склюнула что-то на земле. Видимо, это и была наша изюминка.
Я снова посмотрел на лесника. Тот не двигался.
Клод бросил на поляну вторую изюмину; за ней третью, четвёртую и так далее.
Лесник повернул голову, чтобы осмотреть лес у себя за спиной. Тут же Клод вытащил пакет с изюмом и набрал полную пригоршню.
— Не надо, — сказал я.
Но он широко размахнулся и забросил всё через кусты прямо на поляну.
Изюм тихо забарабанил по земле, как будто капли дождя ударили по сухой листве.
Каждый фазан на этой поляне это услышал или увидел. Захлопали крылья, и всё пришло в движение.
Лесник опять повернул голову, так быстро, как будто внутри у него разогнулась пружина… Птицы в беспамятстве клевали изюм. Он сделал два шага вперёд, и мне показалось, что он собирается выяснять, в чём дело, но он остановился и задрал голову вверх, осматривая деревья по краям поляны.
— За мной, — прошептал Клод, — и не вздумай подниматься. Он побежал на четвереньках, как обезьяна.
Я последовал за ним. Он нагибался прямо к земле, а его огромные ягодицы торчали кверху, и было понятно, почему задница браконьера стала профессиональной болезнью среди этих людей.
Таким образом мы продвинулись где-то на сотню ярдов.
— Теперь бегом, — сказал Клод.
Мы поднялись на ноги и побежали, и через несколько минут перелезли через ограду и снова оказались на милой безопасной тропинке.
— Лучше и не могло быть, — сказал Клод, тяжело дыша. — Ведь отлично всё получилось!
Его большое раскрасневшееся лицо светилось торжеством.
— Вот уж не сказал бы.
— Что? — воскликнул он.
— Теперь мы никак туда не сможем вернуться. Лесник знает, что там кто-то был.
— Ничего он не знает. Через пять минут в лесу будет темно — хоть глаз выколи, и он потащится домой ужинать.
— Я собираюсь последовать его примеру.
— Ай да охотник, — сказал Клод. Он присел на траву у изгороди и закурил сигарету.
Солнце уже зашло, небо было серо-голубым, c жёлтой поволокой. Позади, в лесу, тени и проходы между деревьями меняли цвет с серого на чёрный.
— Быстро действует снотворное? — спросил Клод.
— Смотри, кто-то сюда идёт, — сказал я.
Лесник появился беззвучно и совершенно вдруг, он был от нас всего за тридцать метров, когда я его заметил.
— Ещё один на нашу голову, — сказал Клод.
Мы посмотрели на лесника. За левым плечом у него был дробовик, а по пятам за ним шёл чёрный лабрадор. Он остановился за несколько шагов, его собака осталась сзади и глядела нас сквозь лесниковы ноги.
— Добрый вечер, — дружелюбно сказал Клод.
Этот был худым и высоким, лет сорока. У него были юркие глаза, жёсткие щёки и тяжёлые, нехорошие руки.
— Я вас узнал, — негромко проговорил он. — Я вас обоих узнал.
Клод на это ничего не ответил.
— Вы же с заправочной станции. Правильно?
Его губы были сухими и тонкими, с какой-то коричневатой засохшей корочкой.
— Ваши фамилии Хобедж и Гоуз, вы с заправки. Правильно?
— Это что, викторина? — спросил Клод.
Лесник смачно сплюнул, я видел, как слюна летит и падает в пыль всего за шесть дюймов от ноги Клода. Плевок, лежавший на земле, был похож на небольшую устрицу.
— А ну, валите отсюда.
Клод сидел на пригорке, курил и глядел на плевок.
— Ну, — сказал тот, — шевелитесь.
Когда он говорил, верхняя губа приоткрывала десну и ряд зубов удивительного цвета — некоторые были чёрные, остальные — светло-коричневые.
— А здесь, между прочим, общественная дорога, — сказал Клод. — Так что прошу не беспокоить.
Лесник перевесил ружьё с левого плеча на правое.
— У вас преступные намерения. Я вас могу арестовать.
— Не можешь, — сказал Клод.
Этот диалог заставил меня сильно забеспокоиться.
— Я за тобой давно слежу, — сказал лесник, глядя на Клода.
— Уже темнеет. Пойдём-ка дальше? — спросил я у Клода.
Он бросил сигарету и неторопливо поднялся на ноги.
— Ну что ж, пойдём.
Мы побрели назад по тропинке, и скоро лесника уже не было видно в сумерках.
