Я снова призадумался, представив себе парня, повесившего фирменную кепку транспортной компании на спинку моей кровати. Но все было очень легко и просто – Рози отпускала меня, поэтому выходило, что я должен ехать. Сейчас или никогда.
Я смахнул с губ крошки, тщательно вытер сироп, пошел в спальню. Нашел в стенном шкафу старый чемодан, затолкал туда всю одежду, в которую еще влезал, повесил на плечо ноутбук, умылся, забрал бритву и лезвия. Когда вернусь – если вернусь, – не увижу в раковине щетину другого мужчины.
Я уезжал до прибытия почты. Если Мэри Уиткомб прислала другое письмо, поплакав и припомнив, что вчера написала, никогда его не получу.
Рози встретила меня у дверей.
– Я люблю тебя, Бесс, – сказала она.
– Ты все перепутала. Я – хромой Порги.[6] Почему ты все время стараешься выставить меня дураком? Знаешь ведь, что я парень.
– М-м-м…
Она наградила меня французским поцелуем, влив в горло расплавленную Эйфелеву башню.
– Ну, – сказала Рози, – прощай.
– Пока, Рози.
Бросив на заднее сиденье саквояж, ноутбук и усевшись за руль, я хотел помахать на прощание, но дверца захлопнулась. Я заплакал. Может, Майлс Дзвис[7] сыграет «Люблю тебя, Порги». Поскольку он не мог этого сделать, я включил радио, не найдя ничего, кроме музыки кантри, обожаемой дальнобойщиками.
Рози никогда не готовила к завтраку кофе. Кофе – деловой напиток. У нас с ней никаких дел не было, кроме моментов покупки и продажи акций, поэтому кофе подавался редко. Не успел я проехать три мили от дома, как после плотного завтрака меня начало клонить в сон, сообразилово рассиропилось в дымке раннего утра.
Перед выездом на хайвей была только одна стоянка – будущее любовное гнездышко Рози, – Джайант-Тревел-плаза, единственное место на сотни миль, где можно купить спиртное, заправиться бензином, заскочить в ресторан, в бакалею, за презервативами. Могу поспорить, каждый в округе наверняка помнит любое дерево и любую колдобину на Джайант-роуд. Я не составлял исключения и с легкостью нашел дорогу даже с полузакрытыми глазами.
Вскоре официантка меня проводила в знакомую оранжевую виниловую кабинку.
– Только кофе.
– Угу, – проворчала она, словно я был недостоин даже единственного членораздельного слова.
Кажется, я просидел битый час, проглатывая одну чашку за другой. В промежутке пошел к стойке, купил первую за долгие годы пачку сигарет. Потом сел, распечатал по-прежнему столь привычным движением, что оно казалось равноценным путешествию во времени. И изумился силе никотина. С тех пор как я бросил курить, сигареты стали не менее ядовитыми, чем кислород, а сейчас просто электризовали меня. Вскоре голова закружилась от кофеина и никотина, я совсем сбился с толку.
Сидел обхватив руками голову, глядя на других посетителей, в основном дальнобойщиков, сплошь в бейсболках, причем с виду никто из них сильно жить не стремился. Я знал, что живется им тяжко, но в душе не находил сочувствия, если их единственным утешением может стать только Рози. Думая об этом, так злился, что кожу щипало.
Возможный кандидат сидел рядом в кабинке лицом ко мне. Парень того типа, что нравится Рози, – худее меня в момент нашей с ней встречи, тощий, как высококачественная свинина, – то и дело встречался со мной взглядом. По губам я прочел: «Чего пялишься?» Вскоре он задал вопрос словесно.
– Ничего.
– И чего тебе надо?
– Пью кофе.
– Ну и пей себе, только пялься куда-нибудь в другую сторону.
Я постарался, но безуспешно. Если есть единственно верный способ направить меня на какой-нибудь путь, то для этого надо поставить ярко-красный дорожный знак: «Проезд запрещен». Поэтому я то и дело поглядывал на дальнобойщика, который вдруг очутился в моей постели под скачущей Рози, с большим наслаждением снова под себя подмявшей костлявого белого парня. Возможно, она пробормочет: «Чертовски Тебе благодарна, Господи Иисусе. Давненько ничего подобного не бывало».
Утром он позавтракает, глядя мой телевизор. Может, ему понравится стенная обшивка под дерево, гораздо более приятная обстановка, чем в пабе для дальнобойщиков. Закинет на диван ноги, переключая каналы с помощью моего пульта дистанционного управления. Потом они с Рози на минуточку отвлекутся, причем вовсе не на яичницу с тостами.
Внезапно перед моими глазами предстала пряжка ремня с логотипом «Лед Зеппелин».
– Я ж тебя только что предупредил!
Мне немножечко не хватает тестостерона. Я понял, что надо играть в открытую, уладив недоразумение, пока все вокруг не пошло вразнос.
– Просто беспокоюсь за свою жену.
– Ну и как ее звать, корешок?
– Рози.
– Тогда успокойся: я не сплю ни с чьей женой по имени Рози. И больше на меня не глазей.
Он вернулся в кабинку.
– Это еще не все, – добавил я так громко, что слышали все посетители забегаловки. – Не хочу, чтобы кто-нибудь здесь плохо думал о моей жене. Она очень обидчива.
Теперь все уставились на меня. Я слышал бормотание, не разбирая слов. Впрочем, можно было догадаться. Я забрал свои сигареты, оставил на столе пять долларов, получив от официантки только благодарный кивок, и не больше.
Новая кассирша, молодая девушка с волосами дикобраза, если дикобразы красятся в пурпурный цвет, спросила из-за прилавка:
– Еще чего?
– Лотерейный билет номер 0903-0903-0903.
– Ну, мистер, ты даешь!
– Что это значит?
– Значит, номер несчастливый. Такие никогда не выигрывают.
– Я всегда покупаю билет с таким номером. Третьего сентября день рождения моей жены.
– Крикни погромче, чтоб все твои соперники купили ей поздравительную открытку.
На выходе я вспомнил – сейчас конец августа. Раньше не сообразил, что день рождения Рози наступит вскоре после нашей разлуки. На автостоянке выудил четвертак из кармана, бросил в таксофон.
– Ты? – спросила она. – Катись, катись. Какого хрена тебе надо?
– Просто хотел сказать… – начал я и заплакал.
– Чего хотел сказать?
– Заранее поздравить тебя с днем рождения…
– Господи, мать твою, ты что, плачешь? Не звони больше. Как можно дольше. – И шлепнула трубку.
Пока я рукавом рубашки вытирал глаза, мимо с кивком прошагал мой приятель из соседней кабинки. Через минуту его грузовик с ревом затормозил возле меня.
– Видно, классная баба! – крикнул он из кабинки.
– Еще какая, – подтвердил я.
– Ну, корешок, – попрощался он, прикоснувшись к козырьку бейсболки, – счастливо.
Я остался на стоянке, глядя вслед отъезжавшему грузовику. Парень высунул руку, помахал на прощание.
Небо было синее, как на открытке, с алюминиевым отливом. Спереди по сторонам площадки выстраивались грузовики, сзади – непоправимо разбитые машины. Наверно, владелец стоянки покупает их на аукционе, ремонтирует и отправляет на продажу в следующий на моем пути город Гузберри. Зеленые мусорные машины слишком пышно цвели обожженными солнцем глушителями и колесными колпаками. Ярко освещенную и одновременно мрачную стоянку вполне можно сравнить с моими вывернутыми наружу мозгами. Прежде чем куда-либо направиться, надо изгнать облепивших сердце бабочек грусти.
– Кыш, меланхоличные опылители, я вам не цветок.
В машине я выключил радио, заглушив Кантри Боба, «Тексас Дэдбитс», или кто еще там дьявольски жалобно ныл: «Я хлебнул виски залпом, она меня прикончила залпом…»
Не хватало мне в данный момент только думать о выпивке. Я не часто пью – лишь в тех случаях, когда спиртное, вроде медицинского клея, закупоривает нервные окончания. Но потом остатки связывают пальцы рук, ног и все прочее, парализуя меня. Сидя под солнцем на тусклой стоянке, похожей на глянцевый автомобильный журнал, можно было бы раздавить бутылку. Хотя я подорвал бы печенку. Кроме того, вряд ли стоит начинать такую поездку с трехдневного запоя.
Потом, как частенько бывало, я лучше себя почувствовал, не вопреки, а благодаря причинам расстройства. Хорошо, что Рози ответила по телефону именно так. Кто бы стерпел ее выкрутасы? Будь я Кантри Бобом, дважды подумала бы, прежде чем хлестать по морде. Кантри Боб являлся бы домой из бара «Старлайт» в три часа ночи с воротничком, перепачканным губной помадой, и даже не трудился бы врать по этому поводу.
Замечу, что именно в тот момент я напялил на себя ковбойскую шляпу. К черту Рози.
Завел машину, направился в Гузберри, где находится банк. Только нынче утром понял, что стоит проверить ее финансовые распоряжения.
Поэтому ехал, закуривая и быстро гася сигареты. Туча то и дело закрывала солнце. Это была Рози. Меня снова стало клонить в сон, захотелось положить голову ей на плечо, могучее, как утес, на котором можно высечь изображения не четырех, а еще нескольких президентов. Потом туча ушла, день прояснился. В солнечных лучах замаячила Мэри Уиткомб. Я вспомнил ее узкие бедра, маленькие груди. Полная противоположность Рози – природа уравновешивает размеры. Вспомнил длинные, по-девичьи распущенные волосы.
