Отвернувшись к стенке, она долго изучает рисунок обоев. Впрочем, не столько, сколько могла б: надо платить по счетам через апгрейд «устала», «не могу», «нет смысла» или «пошли к черту», а значит переводить. Или, что хуже оплачивается, механически исправлять «а» на «о», тире — на дефис и обратно, а потом, хоббит, когда из глаз посыплется песок… не думать, не думать! «Давно покончено с жидкими тусклыми прядями… нет больше бледной, без следов макияжа, кожи…» — да неужели так до конца? Не думать, не думать нон-стоп: «Волосы ложатся теперь ровными прядями, а некогда мышиный цвет замаскирован всеми оттенками меда и караме…». Сана обрывает фразу и оборачивается: странно, опять показалось… она сохраняет файл и ложится на пол: xn + yn = zn при условии, что степень n равна двум. Но если n больше двух? При n больше двух уравнение в целых числах не имеет решений… А может, она, Сана, и есть это целое число? Может, именно ее n больше двух? Значит, это ее уравнение не имеет решения и винить некого?.. «God wants all human beings to be saved»[10] — переводит она бесплатно на автомате, не понимая, откуда взялась эта брошюра. — «Хочешь услышать истину о Боге и личном спасении? Приходи на христианское богослужение!» — впрочем, как и та: «Хочешь подняться над земными заботами? Обеспечь волосам глубокое увлажнение!» — латиница-кириллица-латиница-кириллица… замолчи, заткнись, пропади!.. На двенадцати дубах Разбойник гнездо себе свил, за десять верст его посвист слышен!
Все что мне нужно, это спрыгнуть. Соскочить с Земли, думает Сана, заваривая чай в пиале из исиньской глины и, включая радио, застывает: «Проблемы загнали вас в тупик? В жизни не видно просвета? Обзаведитесь личным психологом! Новая служба «Гадания по телефону»: мы подскажем выход из ситуаций, когда найти решение кажется уже невозможным».
Сана идет по обледенелому асфальту: упадет — не упадет? полюбит — позабудет — замуж возьмет — к черту пошлет… Да что это за гадания, в самом-то деле, детский сад! Сколько лет тебе, detka, да и кто такой П.? Плохая копия отца, если разобраться, дурная — грубая, примитивная, сделанная на коленке… Отставить П., отставить! И… р-раз-два, взвейся флаг… — поди-ка, тоже ведь до сих пор помнит… а забудешь разве, как строем в космос ходили? Не в тюрьме, так в школке (рифмуется с: «в конке», «в треуголке», «в двустволке», «волки»), однако шибко ль велика разница?
Сана думает, что если не видеть П., ну то есть если не видеть никогда больше, то она, пожалуй — чем черт не шутит? — и задышит. Звонок распыляет, впрочем, благие ее намерения: медведь в лесу сдох, жизнь превратилась в сон, жизнь превратилась в чудо, привет Кальдерону и Кустурице:[11] почему нет? Съемка! — а хорошо быть фотографом — всегда можно на съемку сослаться, ни одна ж. не докопается, ну а кадры… Так ты едешь?.. Сана кусает губы: а если мы все испортим? Едешь?.. Скажи, я должен знать прямо сейчас, чтобы… Ja i baba i myzshik, смеется Сана. Не понял, кричит П., ты можешь на человеческом языке изъясняться или переводы окончательно мозг выели?..
Она педантично вычеркивает дни, оставшиеся до пятницы, красным капиллярным стержнем, а когда вычеркивать больше нечего, когда П. уже подхватывает ее у перекрестка да гонит машинку по МКАД, Сану охватывает странное оцепенение, переходящее в страх, но П. этого, конечно, не чувствует: он занят дорогой, он хочет как можно скорее переместиться из пункта А в пункт В — тут, собственно, и сказке конец…
Сана же спит и видит — вот лес, вот медведь, вот молодец: жизнь как сон — или же все-таки как чудо? Но П. режет ее фильм, П. выгоняет ее, обескровленную и обезвоженную, из зрительного зала (а ведь у нее билет! билет!) — сначала исчезает звук, а потом и сама картинка: «Чай в термосе». Сана кивает и не проговаривается, что мечтает убить Снежную королеву, ехать в чертовой этой машинке вечность и никуда, вообще никуда не приезжать, ни-ког-да — может, если составить слово из льдинок, так и будет?.. Знаешь, говорит вдруг П., а ведь ты… ведь тебе… тебе я могу рассказать всё… ну или почти. Это важно, иметь такого человека (на «иметь» Сана морщится). Ты уникум, а я… да что там… мы же кредит выплачиваем… коробка, скворечня!.. Мальчик и мальчик: добежавшие, как ты выражаешься, сперматозоиды… Из-за них долги. Точнее, из-за них тоже… Я ведь, Сана, всем должен… по жизни. Устал! Изменить нельзя ничего. А иногда хочется… даже не знаю, как и сказать… ну, в общем, слабым побыть… попробовать, как это: слабину дать. Тебе мужики говорили когда-нибудь, что хотят слабыми стать?.. Сана закуривает: местоимение мы («мы выплачиваем…») режет слух больше неожиданного признания.
Да нет, она резко выдыхает дым.
Так — пара мужей, любовник… больше никто.
…а Штайнер вот пишет, что в седьмом тысячелетии все тётки бесплодными станут. — Мамадорогая, наконец-то! — Почему наконец-то? — А что тут думать, сколько можно повторять одно и то же, действия одни и те же? — Ну… божественный замысел. Но ты только вообрази: получается, в седьмом тысячелетии людям на земле уже нечего делать будет! — А сейчас они что делают? Ты вообще понимаешь, что происходит? — Куда малограмотной бабе… — Да таких, как ты, на руках носить надо. — Так носи… — Заняты… — Все две? — Все две. — Соврал бы! — Ты ж не поверишь… — Допустим… — Тогда зачем? — Чтоб я развесила уши чтоб ты подарил мне серебряные вилки чтоб я снимала «лапшу»: классно придумано? — Классно, иди ко мне. — Почему, если обнаженка, говорят «иди ко мне»? — Кто говорит? — Ну, так… вообще… люди… — Не слушай людей, иди ко… — Погоди, а еще Штайнер говорит… — Ну какой опять Штайнер! — …о великой тайне. — Великой тайне? — Если в двух словах… — Покороче. — Если в двух словах, то органы, которые человек называет органами низшей природы… — Эти что ли? — Да хватит, я серьезно… — Я тоже. — Ну дослушай, эти самые органы, в общем, в некотором роде испорченное изображение богов в земном человеке. — Не понял: кого цитируем?.. — То, что должно было стать, исходя из космического замысла, высшим, наидуховным, стало низшей природой… — Как все запущено-то! — Вот эта самая тайна и скрывает противоречивость людскую… все это произошло из-за вторжения Люцифера… — Может не надо столько Штайнера?.. — А что делать?.. — Сходи замуж по новой. — Благодарствуйте! — Я тебя обожаю. — Женись. — Многоженство запрещено… — Что же делать?.. — Иди ко мне. — Я не хочу, не хочу, я не хочу-у!.. — Успокойся. — Не надо меня успокаивать! — Вина хочешь? — Какого вина, какого вина, когда я не знаю, как жить дальше! Хотя, знаешь… нет, погоди-ка: я все, все-все-все, кажется, знаю. Я буду женой Штайнера! — Он умер, Сана… — Штайнер и теперь живее всех живых! — А ты здорово набралась… — И-и-и-ди ка-а мнэ-э… — Не кривляйся. — И-и-и-ди ка-а мнэ-э… в кошмарррном снэ-э-э… — Да уймись ты! — Меня зовут фррррау Штайнеррррррр!..
Античный лоб, нос с еле заметной горбинкой, аристократичные (так бывает) губы… у П. какое-то детское выражение лица: спящий мачо почти всегда похож на ребенка, думает Сана, не потому ли инфантильность — обратная сторона «чисто мужских» качеств? «Спи, шесть только…». П. тяжело дышит — что видит душа его, гадает Сана, что вообще видит душа, покидающая — пусть ненадолго — тело, по каким мирам путешествует? А может это не душа путешествует, а какой-нибудь двойник астральный — или как его там?.. Что она, Сана, вообще знает об астральных двойниках? И куда улетала ее тень? А никуда, закуривает она минуту спустя, никуда ее тень и не улетала — сегодня Сана не сомкнула глаз: первый раз в жизни слушала она сердце П., видела, как танцуют на щеках его странные, не пойми откуда взявшиеся, отсветы, и запоминала, запоминала; предчувствуя же нечто неизбежное, фотографировала зрачками каждое мгновение иллюзорного своего рая — никогда, быть может, не была она настолько осознанна: я смотрела на того, кого любит душа моя, и… «Спи-и, кому говорю!» Все хорошо, волчок, все хорошо, серый, и тебя вылечат… А ведь ночь действительно нежна, думает Сана: кажется, колумбарий ее редких, исчезающих как вид, чувств пополнит новая урна — быть может, не так нескоро: кто знает? Ну а пока… пока физическое тело Саны прижимается к физическому телу П., а эфирное сплетается с эфирным — тук, тук: как странно, и этот ритм выдает все тот же дурацкий метроном, как странно!..
Сана подходит к окну — кажется, все это она уже видела: очередное дежа вю — а бывает ли дежа вю дежа вю, интересно?.. Год кончается и дни мои текут. В голосе ветра холод, пронзающий душу[12] — обмакивала ли когда-нибудь Сана тончайшее перышко в резную тушечницу?.. Последнее время снятся странные сны — она видит себя то придворной дамой императрицы Сёси, то не слишком набожной (дамская добродетель, как ни печально, во все времена имеет рыночную стоимость) монахиней-бенедиктинкой, то гладиатором, снимающим, согласно закону чести, шлем, дабы проткнуть себе горло, а то и колдушей — вот, да вот же он, маленький ее домик на краю сельца! О, как хорошо там и покойно, сколько целебных трав на стенах, сколько людей приходит к ней, веселой горбунье, за помощью!..
