Некий лишенный пайка капрал утратил разум, выкрал базуку и завалил весь расчет батареи сразу, начиная с лейтенанта и заканчивая старшинами. Тут же массы наградили смельчака званием «Великий Адмирал», а уже в следующий миг выдвиженец налетел на сверкающее лезвие ятагана завистника-капитана.
В Париже некий шутник, в плену галлюцинаций, применил напалм и спалил чуть ли не весь квартал Сен-Мартен. В Марселе жителей истребляли тысячами ради мифа; значительную часть населения изнуряли вспышки цинги и терзала эпидемия тифа.
Некий муниципальный служащий — редкий кретин — приказал, никак не аргументируя сие решение, закрыть все кабаки, трактиры, кафе, бары и пивные. Началась жажда, а май месяц выдался жарким на удивление: среди бела дня, как факел, вспыхнул трамвай, в раскаленных лучах люди падали без чувств.
Некий атлет-гребец в медалях, разжигая страсти, забрался на пьедестал и без всяких преамбул сам себя назначил царем в регалиях. Ему предписали придумать себе звучный титул или имя; атлету приглянулся «Аттила III», ему навязали «Бэтмена XVI». Атлет с презрением скривился. Атлета удавили вручную. Титул «Бэтмена XXIII» принял следующий претендент; ему принесли как презент цилиндр и скипетр из анакарда с латунными шишечками. Сей иерарх выехал в паланкине к Пале-Руаялю, да так никуда и не приехал: некий удалец с криками «Смерть тирану! Вперед, Равайяк!» вскрыл правителя бритвенным лезвием. Жертву зарыли на кладбище, и уже через неделю над эпитафией надругались, сами не зная зачем, десантники шалые, резвые.
Сменялись властители, изменялись титулы: франкский кесарь (1), славянский царь (1), магараджа (1), Ремы (3), Аларихи (6), Ататюрки (6), Мата-Хари (7), Гай Гракх (1), Фабий Максим Рулиан (1), Бабеф (1), Сен-Жюст (1), Шабан-Дельмас (1), Кеннеди (Д. Ф.) (1), Гитлеры (целая вереница)… На смену Дуче (3) пришли Карлы Великие (5), Рузвельт (1) скинул Веспасиана (1), чье правление сразу же принял в штыки габсбургский принц (1), а в финале власть захватил Тамерлан, причем хан упразднял сам и вручную, без привлечения третьих лиц: так были устранены Ибаррури (19), Цзе-Дуны (19), Марксы (26: Герберт 1, Карлы 3, Джулиусы 6, Артуры 16)…
Ради спасения нации некий Марат запретил все публичные душевые и бани, а некая мадмуазель де Карде умертвила запретителя в ванне.
Так разваливалась власть: через три дня танк, выехав на набережную Анжу, расстрелял арсенал Сюлли-Марлан, представлявший финальный рубеж федеральных сил. Некий муниципальный чин забрался на крышу и замахал белым тряпьем, затем стал кричать через динамик, предлагая капитуляцию правительства без всяких предварительных мер, а также рекламируя себя как гаранта будущей реставрации мира. Акция была безрезультатна, так как, не внимая этим стенаниям, танк без предупреждения стал крушить стены арсенала и сравнял с землей все здания. Всю власть над правительственными силами захватил редчайший кретин; принятые им так называемые «вынужденные крайние меры» лишь усугубили ситуацию.
И тут начался неизъяснимый ужас. Люди умирали, не успев ни ахнуть, ни шепнуть, ни пальцем шевельнуть. Люди убивали людей без цели и без причины, из-за пустяка, за здравия желаю, из-за каприза дурачины. Присваивали себе машины, фуры, трейлеры, дрезины, дилижансы, кареты, брички. Врывались в лазареты; прижигали к телу спички, сигареты, ставили увечным меты, секли жгутами, хлестали кнутами умирающих на каталках, умерших на катафалках. Губили знахаря в анестезине, лекаря — в антипирине, аптекаря — в эфедрине. Распяли как минимум трех лже-Мессий.
Детей крали и варили в чанах, крестьян сжигали живьем в капканах, муниципальных служащих хватали в сети и кидали к диким зверям в клети, францисканцев резали на куски при свечах, секретарей травили газами в печах, казначеев душили в вакуумных камерах, нападали на циркачей и врачей, на старух и шлюх, на пьяниц и нищих, на писарей и псарей, на медсестер и на швей, на буржуа, на мещан, на князей, на бунтарей…
Насильничали, калечили, истязали. Даже хуже: уничижали, растлевали и предавали. Теперь люди уже не верили ни себе, ни в себя, ни друг другу: всякий и каждый жил в ненависти к ближнему.
лишь на первый взгляд имитирующая ранее написанный текст, рассказывающий, как некий индивидуум спал себе в усладу
Антей Глас извелся, а заснуть так и не сумел. Бедняга включил свет. Взглянул на часы: двенадцать двадцать. Страдальчески перевел дух, сел на кушетку, притулился к валику. Взял книгу, раскрыл наугад, принялся читать; правда, смысл текста уяснить не сумел, так как через каждую минуту наталкивался на термин с неясным значением.
Швырнул книгу на кушетку. Зашел в ванную, увлажнил салфетку, вытер ею скулы, щеки, шею.
Пульс был учащенный. Жара в мансарде нестерпимая. Антей раскрыл фрамугу и стал всматриваться в темень. Ветер принес свежесть и далекий смутный гул. Невдалеке, на башне, куранты выбили три удара, тяжелее, чем чугунный набат, глубже, чем медная рында, глуше, чем латунный бубенец. С канала Сен-Мартен раздался печальный плеск вслед уплывающей барже.
На раму фрамуги, цепляясь за стебелек, вскарабкалась весьма причудливая букашка с сиреневым тельцем, желтым жальцем; ни таракан и ни жук, эдакий древесный червяк с крыльями. Антей придвинулся, намереваясь резким движением пришлепнуть букашку; учуяв приближающуюся смерть, двукрылая тварь взмыла и исчезла в сумерках.
Антей выстучал на выступе фрамуги батальный марш. Раскрыл шкаф — леденящую камеру, взял пакет кефира, налил целый стакан и выпил. Перестал нервничать. Сел на кушетку, развернул газету и начал перелистывать ее вялыми пальцами. Закурил сигару и выкурил ее всю, невзирая на неприятный вкус. Закашлялся.
Включил приемник: зазвучали кубинская румба, затем самба, мазурка, хабанера, чардаш, вальс, сиртаки, кадриль и весьма измененный твист. Гинзбург спел песню Ланзманна, Барбара — мадригал Брассенса, Стих-Рэндэлл — арию из «Аиды».
Антей на минуту задремал и тут же встрепенулся, услышав, как ведущий начал передавать свежие вести. Факты были незначительны: трагический инцидент при сдаче в эксплуатацию виадука в Чили (тридцать две жертвы); нежелание принца Сианука лететь из Швейцарии в Америку; представленный и не принятый синдикатами президентский текст, призывающий нацию к примирению. Межплеменные стычки в Биафре, путч в Гвинее. Тайфун, сметающий жилища в Нагасаки, ураган с красивым именем «Аманда», приближающийся к Тристанда-Кунья, чье население эвакуируется силами авиации.
В заключение выпуска, результаты встречи на кубке Дэвиса, где Сантана переиграл Айялу при счете: 6:3,2:6,3:6,9:7,7:5.
Антей выключил приемник. Свернулся в калачик на кушетке, замер, прислушиваясь к дыханию и высчитывая амплитуду раздувания легких; утратил к ним всякий интерес, умаялся лежать и сел. Направил мутный взгляд на интригующие рисунки, выявляющиеся и исчезающие на паркете, едва изменялся ракурс.
А там, временами, вычерчивался круг (чей периметр перечеркивали два диаметра): наведенный на мишень гигантский целик мушки, заклеенная крест-накрест дыра;
или из тумана выкатывался белый шар, выплывал гладкий пузырь, эдакий безглавый, безрукий, беспалый, дебелый царь;
или, на краткий миг, неуверенные, нечеткие штрихи сливались в две дуги (рисующие линию рта на театральных масках); те смыкались в кривую улыбку, ухмылку, гримасу, а затем растягивались, и из них — тщетным стремлением фантазии — вылезала разинутая в немеющем крике беззубая пасть;
или вдруг вылетал жирный шмель, на чьем чернеющем брюшке выделялся белый пушистый венчик.
анализирующая фантазии и заканчивающаяся на ахинее, галиматье и чуши
Фантазия блуждала. Чем глубже Антей всматривался в эти фигурные инкрустации, тем чаще наблюдал их изменения, тем пуще терялся в расчетах вариаций: девять, десять, двадцать три, тридцать три…; наш наблюдатель без счета перебирал эти эфемерные и вместе с тем чарующие спиралевидные насечки, призрачные наметки, смутные пунктиры, выслеживая в древесных меандрах высший, явный и неминуемый
знак, чей смысл ему раскрылся бы сразу, знак, чья суть принесла бы ему избавление, а тем временем пред ним расстилались запутанные трассы лабиринта, клубки пересекающихся линий, причем каждая вела к сплетению, к связыванию изначальных деталей рисунка, чей вид, чья имитация, чья фальсификация таили и вместе с тем навеивали странные видения:
саван, сплетенный гусеницей на стадии превращения; сундук для мертвеца; сам наблюдатель;
прирученный зверь, скребущий на душе; мелкий паразит, кусающий эпидерму; дикий пес, скулящий на луну;
птица вещая, каркающая к смерти; птица, питающаяся падалью; хищная рыба без чешуи, с усами;
