Через три дня Антея закинули на телегу и прикатили к верстаку. Сначала усыпили. Затем уже известный ему врач-«адреналин» вставил пациенту трехгранную иглу: разрез нюхательных шхер привел к расширению тракта; засим — дабы не упустить нужный эффект — в щель внедрился, скребя стенку, стригиль. Затем пришел черед абразии резцами, затем — заращения штырями с пазами, придуманными неким британцем три месяца назад. Затем наступил следующий этап: пункция синуса, чей скверный желвак (fungus malinus) был не без изящества высечен скальпелем; затем настал финальный миг: каутеризация мышечных тканей.
— Всё, — услышал выжатый как цитрус ассистент, — вычистили как следует. Инфильтрата уже нет.
Хирургическая баталия перешла к следующей стадии: вата для смывания, кетгут — для зашивания, пластырь — для заклеивания. Весь вечер караулили психический сдвиг или аффективный травматизм: ухудшения не заметили. Швы стали затягиваться уже на следующий день.
Через неделю пациенту разрешили выйти из лазарета, и пациент вышел. Кстати: если страдания и уменьшились, спал Антей не лучше, чем прежде.
Часть II
Еще Глас (Измаил)
или пять абсурдных галлюцинаций
Антей страдал уже не так — и все же слабел. Лежа плашмя на диване, кушетке или канапе, без устали чирикал на бумажках невразумительные каракули, навеянные паркетными рисунками; временами грезил в бреду, бредил в плену престранных галлюцинаций.
Например, Антей бредет между двух убегающих вверх стен, а перед ним тянется длинный кулуар. Настенный стеллаж из акажу хранит тридцать три книги. Или, правильнее сказать, хранил бы тридцать три книги, так как там не хватает книги, имеющей (или, правильнее сказать, имевшей бы) нумерацию «ШЕСТНАДЦАТЬ». Причем все кажется правильным: нет ни пустых ячеек, ни щелей, ни указаний на исчезнувшую книгу (как, например, в Нэйшнл Лайбрэри, где существуют специальные секции для так называемых «книг-привидений»). А еще странным и даже смущающим кажется следующее: распределение никак не выдает (и, даже хуже, скрывает, утаивает) сам факт утери; требуется перебрать всю серию, дабы при высчитывании (тридцать два переплета с нумерацией «1 — 33», т. е. 33 — 1 = 32) убедиться в утрате единицы; требуется тщательная сверка, дабы вычислить выпавший нумер: «ШЕСТНАДЦАТЬ».
Антей пытается взять ближайшую к нему книгу, раскрыть ее (надеясь, читая, найти наугад, навскидку верный знак, указание на исключенный элемент?) и… увы! Ему не удается ухватить книгу, рука минует цель; ему не удается и уже не удастся выяснить характер и тематику издания: гигантский алфавитный Реестр, Сура, Талмуд или Каббала, внушительный Трактат, хранящий устрашающие секретные сведения, запретные знания…
Существует упущение. Существует утрата, лакуна, дыра, и все вместе, вкупе, не придали значения, не задумались, не увидели, не сумели, не изъявили желания увидеть. Изъятие индивидуума? Предмета? Исчезнувшее — где? Исчезнувший — куда?
Или, например, Антей читает вечернюю газету и наталкивается, как ему кажется, на целый ряд фантастически несуразных надписей:
ЗАПРЕТИТЬ ПАРТИЮ: ГНАТЬ ИЗ ПАРИЖА МАРКСИСТСКУЮ БРАТИЮ! Как переслать пакет? Шпагаты, веревки крутить — нет КЛЕЯЩЕЙ ЛЕНТЕ — ДА! * * * ЖУТКИЙ КРАХ ТРЕСТА М.Я.С. (ВСЕ ВИДЫ ПИЩЕВЫХ ИЗДЕЛИЙ ИЗ МЯСА, ЯЙЦА И САЛА)
Или же, временами, Антея преследует навязчивая картина: безумец, сумасшедший, дефективный тип с уехавшей крышей, пристает к местным жителям с невразумительными речами. Явление Дурачка вызывает смех, ему вслед кидают камни. Некий мальчуган цепляет ему сзади, за хлястик плаща, цыпленка, так как безумец все время выкрикивает: «Умерли птички! Тысячи птичек! Миллиард птичек!»
«Какая дурь!» — шепчет Антей в такие минуты. И уже через миг ему представляется следующая, не менее абсурдная сцена в баре:
Клиент, садясь на табурет (вид грубый, чуть ли не агрессивный):
— Афицааант!
Бармен (выучив наизусть все привычки завсегдатаев):
— Здравьжелаю, гспдин Капитан!
Капитан (радуясь узнаванию себя даже без мундира):
— Ну, здравствуй, братец, здравствуй!
Бармен (выучив английский на вечерних курсах):
— Can I help my Captain?
Капитан (увлажняя губы):
— Сваргань-ка мне, братец, ядреный «шнапс-флип».
Бармен (теряясь):
— «Шнапс-флип»?!
Капитан (настаивая):
— Ну, да! «Шнапс-флип»!
Бармен (запинаясь):
— Мы… у нас… нет… в наличии… не делается…
Капитан (раздражаясь):
— Как так «не делается»?! Я же здесь у тебя пил «шнапс-флип», причем неделю назад!
Бармен (нервничая):
— А сейчас нет… сейчас уже никак нет…
Капитан (гневаясь):
— У тебя ведь есть… как их там… всякие миксеры да шейкеры?
Бармен (паникуя):
— Да, есть… так ведь…
Капитан (свирепея и распаляясь):
— НуР! И у тебя наверняка есть шнапс! Затем берешь…
Бармен (эпилепсируя):
— Тсс! Тсс! Нет! Нет! А-а! Бармен умирает.
Капитан (свидетельствуя): Cadaver rigidus.
Капитан выметается, не преминув выдать в адрес трупа целую серию нецензурных ругательств.
Такие слегка шутливые сценки (если в вышеуказанных текстах читатель усматривает шутку) представлялись Гласу не всегда. Временами на Антея нападал панический страх. Временами Антей вздрагивал, чувствуя, как учащается пульс. Трепет жертвы перед тем, как на нее набрасывается ужасный сфинкс?
День за днем, месяц за месяцем галлюцинация, прикармливая и не насыщая, впрыскивала ему яд, все сильнее сжимала в мучительных тисках дурмана.
затягивающая в кафкианский лабиринт
Раз, на закате, вид букашки (или таракашки), без успеха пытающейся забраться на перекладину фрамуги, вызвал у Антея — без всяких причин — весьма неприятную реакцию. В чернеющей твари Антей увидел знак выпавшей ему судьбы.
В безлунных сумерках Антей предавался чистейшим кафкианским фантазиям: видел себя — в виде жука или клеща-паразита — лежащим на кушетке, зажатым в медный панцирь и бессильным найти какую-нибудь зацепку. Пленника кидает в жар. На крик не прибегают. Из зудящей эпидермы выделяется слизь. Трехпалая лапа хватается за вакуум. А в квартире ни шума, ни звука, лишь ржавая жижа капает из крана в умывальнике. Знают ли люди, как безнадежна ситуация пленника? В силах ли выпутать несчастную жертву из западни? Ждать спасения придется часы, дни? Нет ли заклинания, чье изречение смягчит сию страшную участь? Ему не хватает дыхания. Не спеша наступает удушье. Чувствуется жжение в легких. Начинается сильная резь в трахее. Жертва пытается взывать к спасению. Вырывается не крик, а жалкий хрипящий всхлип. Гримаса искажает лик, смещает эпидерму на висках, скулах, щеках. Раздается рев. Жертва хрюкает и визжит, как забиваемая свинья. Тяжкий груз давит на грудь. Жертва ахает, кряхтит. Весь ее вид выражает смертельный (предсмертный?) страх; глаза стекленеют. Из гниющих ушей вытекает черная лимфа. Слабеющая жертва мечется, дергается в спазмах, сипит. На предплечье справа расцветает и раскрывается крупный карбункул, временами выплескивающий катаральную гниль.
Антей тает как свеча. Худеет, теряя минимум фунт в день. Руки превращаются в сучья. Багрянистая, бугристая, губастая, скуластая харя трясется на исхудавшей шее. И все те же тиски, сжимающие клетку ребер, все те же сдавливающие цепи, истязающие узы — удушающий жгут удава, петля гадюки — сминают ему грудь. Изредка раздается скрежет скелета, хруст сустава. Жертва не в силах издать даже малейший звук.
Спустя некую меру времени Антей начинает усматривать в этих явлениях признаки приближающейся смерти. Люди к нему не придут. Люди не будут вникать в несчастье, свалившееся на ренегата. Да и близкие вряд ли примут участие в развязке, кюре не станет замаливать Грех.
Антей видит, как в лазурных небесах парит стервятник. Вблизи кушетки, вкруг, несут караул целые вереницы тварей: жирные черные крысы, наземные и летучие мыши, ехидны, ящерицы, жабы, тараканы. Выжидают и предвкушают близкую падаль, легкую снедь. Еще минута — и с вершинных круч ринется ястреб, а из глубинных пустынь прибежит шакал.
Изредка фантазия, пугая, даже забавляла: завершить жизнь в виде наживки для стервятника, в качестве завтрака для шакала или ужина для выдры (Антей наверняка читал бестселлер М. Лаури «Путешествие к вулкану») стремился из самых гуманных чувств еще мифический внук Персея.
А чаще недуг вызывал удивление. Умирающий желал увидеть в признаках наступающих страданий надежный знак, магистральную веху, а еще лучше путеуказующую нить.
Узреть не смерть (даже если каждую секунду утверждается смерть), не заклятие (даже если каждую секунду учреждается заклятие), а выпадение имени, вырывание меты, стирание памяти: нет, несть, невесть.
