– Мистер Маршалл, – почтительно начал следующий оратор, пузатенький буржуа в очках, белой рубашке и клетчатом галстуке, – восхищаюсь вашим терпением. Я не брюзга, но, честное слово, большая часть услышанного мной – какой-то детский лепет. Господин тьмы – не Чарли Чаплин и потому даже в шутку поругаем не бывает! Я уверен, что он найдет способ объяснить всем пришедшим сюда виртуальным злодеям, что зло без реальных дел мертво. И если ты не готов перерезать глотку собственной матери ради великой идеи, то не смей поминать имя этой идеи всуе…
– Минуточку! – взмахом руки остановил оратора Маршалл. – Вы нарушаете правила встречи. Обсуждение присутствующих не в вашей компетенции и не делает вам чести. Или говорите по существу, или я передам слово другому.
Буржуа побагровел, но сдержался.
– Как вам будет угодно, – ответил он желчно. – Надеюсь, хотя бы о себе я могу говорить здесь не как на деловых переговорах, а откровенно?
– Разумеется.
– Тогда вот. Я хочу стать зверем. Я хочу навести порядок. Установить диктатуру полицейского государства. Ввести строгий режим, комендантский час, карательные отряды. Сколько можно терпеть эти резиновые улыбки и сколько можно самому улыбаться в ответ, кивая головой, словно китайский болванчик? Это мой стратегический план. А ближайшие цели: манипулировать окружающими, устранять конкурентов, сражать своим обаянием женщин, быть неотразимым, забирать чужое. Ну, и подключиться к денежному эгрегору заодно. Каково!? – он торжествующе посмотрел на Маршалла.
– Неплохо, – миролюбиво ответил председательствующий. – Спасибо.
Следующим выступал задумчивый человек с густой, аккуратно постриженной бородой, длинными собранными в хвост волосами и выпученными, как у рыбы, глазами:
– Здравствуйте. Меня зовут отец Дэвид Браун.
– Очень приятно, – недовольно кивнул головой председательствующий. – Повторяю: представляться не нужно. Говорите.
– Да, простите. Привычка, – извинился Браун. – Я – диакон. Служу… Простите, служил в греческом православном храме в Нью-Йорке. На одной из воскресных служб я стоял в алтаре, и мне пришла в голову мысль: а что я собственно здесь делаю, если не верю в Бога?.. То есть раньше я верил. Мне так казалось… Будучи американцем без каких-либо православных корней, я в девятнадцать лет пришел в храм и честно служил там более двадцати лет. Когда меня пронзила означенная мысль, то сначала я задал себе вопрос: «А может быть, Бог все-таки есть?» Подумал и как бы услышал четкий ответ: «Ты заблуждаешься. Бога нет, ибо где Он?» Действительно, лично я Бога никогда не видел. Это не значит, что я должен Его ненавидеть, ведь никто меня не принуждал служить Церкви столько лет. Но почему я должен на слово верить в то, что после смерти что-то будет, а также в то, что Бог всех нас любит и что Он вообще существует? И уж точно не имеет ни малейшего смысла стоять истуканом по многу часов в храме, изображая из себя верующего. Я пришел поделиться… Почувствовал в этом необходимость. Бывшие единоверцы меня не поймут, говорить со светскими людьми на эту тему тоже не имеет смысла, а потребность высказаться и быть понятым – весьма большая. Ведь двадцать лет жизни – не шутка. И тут такое.
– Искренне сочувствую. И благодарю за доверие, – ответствовал Маршалл.
На очереди была соседка Агнии – юная девушка, лет семнадцати-восемнадцати. Узкие глаза, выпуклые скулы и прямые черные волосы с загибающимися концами у плеч выдавали в ней азиатскую кровь. В манере держаться и говорить чувствовалось что-то хищное, хотя и скрашенное традиционной восточной учтивостью. Азиатка поприветствовала председателя и всех присутствующих короткими кивками и заговорила с цокающим акцентом:
– Ненавижу моего отца. Я пока не могу высказать ему всего, что думаю, но придет час, и я скажу ему: «Я буду жить, но не так, как жил ты. Я буду жить прямо противоположным образом. Я возненавижу то, что ты любил. Я разуверюсь в том, во что ты верил. Я уничтожу то, что ты созидал. Я выброшу из дома твои любимые книги. Я перестану поливать твои цветы, чтобы они засохли. Я никогда не притронусь к блюдам в ресторане, которые ты заказывал. Я перестану быть собой, потому что ты зачал, воспитывал и любил меня. Я ненавижу тебя!» Вот какую речь я для него приготовила. К сожалению, я еще недостаточно сильная и самостоятельная. Но я пришла к вам, чтобы почерпнуть силу, чтобы стать смелой и решительной и выполнить все задуманное.
Агния не хотела вникать в слова азиатки, чтобы успеть подготовиться к своему выступлению. Но у нее не получилось не вникать, потому что сказанное задело за живое. Агнии даже стало не по себе, ведь она-то любила своего отца. И, можно сказать, пришла сюда отчасти из-за этой любви. Но было немыслимо говорить об этом после такого яркого выступления азиатки, которое явно понравилось председательствующему, судя по его реакции. В итоге Агния разволновалась, приготовленные слова вылетели из головы, и, когда пришел ее черед, сказала коротко:
– Я не верю людям, какими бы словами они не прикрывались. Жизнь обошлась со мной жестоко и беспощадно. Я хочу мстить.
В этот момент, сама не ожидая от себя, Агния сняла защитные очки. По залу прокатился шепоток, настолько неожиданным и шокирующим было уродство – язва над глазом. Кроме того, удивил необычный цвет глаз Агнии – светло-серый, почти бесцветный. Оттененные огненными волосами, глаза казались совершенно прозрачными и светящимися.
– Приветствую тебя, уязвленная красота, – с видом ценителя, обретшего шедевр, сказал Маршалл.
После сего он объявил аудиенцию законченной, поблагодарил собравшихся и в завершение сказал:
– Ваши заявления будут рассмотрены. О результатах вы будете извещены. Ждите. Пожалуйста, не проявляйте излишней активности: не тревожьте нас вопросами, не пытайтесь наведываться сюда без приглашения и не давайте этого адреса кому-либо. Специфика данного места такова, что, даже зная адрес, невозможно найти дом, если идешь сюда без нашего приглашения. Но если вы все-таки дерзнете самостоятельно найти этот дом, то в ближайшем будущем у вас разовьется рак мозга. После того как погаснет и зажжется свет, все свободны. Девушку, выступавшую последней, прошу задержаться. Спасибо.
Слушая предупреждения Маршалла про дом-невидимку и рак мозга, Агния начала было думать, что это всего лишь ловкий психологический трюк, но тут ее огорошили слова человека в кресле, обращенные непосредственно к ней…
Светильники на короткое время потухли. Когда зал вновь наполнился светом, занавес на сцене, как и до начала аудиенции, оказался плотно закрытым.
Не смотри на меня,
я ничего не помню.
Не смотри на меня,
я ничего не знаю.
(«Смысловые галлюцинации»)
17 августа 2006 года на город Сочи, как и обычно, сошла мягкая, влажная южная ночь. Вечерний город мерцал огнями и с высоты напоминал тлеющие угли остывающего костра. В центре города и на его окраине, у побережья, сверкала ночная жизнь: рестораны и бары манили музыкой и запахами, в отсветах огней лоснились загоревшие плечи и лица отдыхающих. В других частях города царил покой. Там было безлюдно и тихо.
Городскую панораму созерцал некто, одиноко стоявший на смотровой площадке. Со взгорья Заречного микрорайона открывался восхитительный вид на город. В центре города можно было различить силуэт Успенской церкви. Пели цикады, и благоухало свежевыпеченным хлебом – чуть ниже смотровой площадки расположился хлебозавод.
В это же время на другом конце Сочи, на одном из пляжей, некто стоял по щиколотку в морской воде, напряженно всматриваясь в мерцающий мрак городского пейзажа. Наблюдатель не обращал внимания на находившихся на берегу любителей ночного купания.
Эти двое – на смотровой площадке вверху и у моря внизу – словно искали кого-то взглядом. Одновременно они замерли, что-то увидев. И начали движение…
* * *
За несколько часов до того из Абхазии в Сочи прибыл инок Лазарь – человек необычной судьбы. Для деловой и криминальной России это был авторитет Жан Замоскворецкий, убитый в одном из московских ресторанов в начале 2002 года. Небольшой круг монахов абхазских гор знал Замоскворецкого как недавно постриженного инока Лазаря. Было известно, что Лазарь тайно приехал в Абхазию более четырех лет назад со стариком Архипычем. Среди братии ходили слухи, что Лазарь имел отношение к криминальному миру, но покаялся и теперь вынужденно скрывался. Полностью историю Лазаря знал духовник пустынножителей иеросхимонах Салафиил, однако он ее никому не рассказывал.
По приезде в Абхазию Архипыч и Лазарь исповедались у старца Салафиила и получили благословение остаться. Они оборудовали себе келью в погребе разрушенного дома в вымершем после грузино-абхазской войны горном поселке. Там Архипыч и Лазарь жили в уединении, духовно руководствуясь советами отца Салафиила. Весной 2003 года Архипыч мирно скончался. После этого Лазарь перебрался в пустынь старца Салафиила, жившего с учениками в девственных горных лесах. Осенью того же года отец Салафиил постриг Замоскворецкого в иночество…
