Джейк размышлял, а я смотрела прямо вперед, на низкую бетонную подпорную стену, окружавшую парковку.
Я всегда не сразу узнавала его без собаки. Он потерял последнего из пяти спаниелей короля Карла два года назад и решил, что слишком стар, чтобы рискнуть завести еще одного.
— Собаки не понимают, когда мы покидаем их, — сказал он как-то раз, когда мы встретились на тротуаре у дома матери.
— Там мистер Форрест.
Я указала на щеголеватого старика на холме над подпорной стеной.
— Да, ее единственный друг, — откликнулся Джейк.
Вдали миссис Левертон погружали в «скорую». Медбрат держал какую-то капельницу, голова миссис Левертон торчала из-под простыни. Почти одновременно остановился дымчато-серый «мерседес», из которого вылез ее богатый сынок. С холма передо мной за происходящим наблюдал мистер Форрест. На нем были жесткие брюки в рубчик со стрелкой и серый фланелевый пиджак, под который, похоже, была надета целая куча свитеров и водолазок, чтобы не замерзнуть в непредсказуемую осеннюю погоду. Кашемировое кашне — он глубоко верил в кашемир — было плотно намотано на шею. Я знала, что ему по меньшей мере семьдесят пять. Он перестал заглядывать к матери вскоре после самоубийства отца.
— Думаю, нам надо уехать, — сообщил Джейк.
Я смотрела на мистера Форреста. Словно почувствовав, он повернул к нам голову. Его очки были теми же, что и всегда — в толстой квадратной черепаховой оправе, — и он мог разглядеть меня через слабо тонированное ветровое стекло чужой машины. Я сглотнула.
— Ты меня слышала? Я хочу, чтобы ты дала задний ход и уехала тем же путем. Быстро.
Кивок мистера Форреста в моем направлении стал одной из самых трудноуловимых вещей в моей жизни.
— Хорошо.
Я повернула ключ в зажигании. Осторожно дала задний ход и уехала.
О мистере Форрссте я ничего не сказала. Чувствовала, как воздвигается некая неотвратимость, но не хотела вглядываться слишком далеко.
— Поедешь в Уэстмор, — сказал Джейк, — а я позвоню Саре.
— И что ты ей скажешь?
— Ничего, Хелен. Я не знаю! — взвился он.
Мы ехали из города вдоль рельсов на подъездной дороге. Как беглецы. Это было ужасно. Мне ненавистна была мысль о том, что даже труп матери все еще обладает такой властью. Увидев прямо перед собой гравийную насыпь, я въехала на нее. Колеса прокрутились и замерли.
— Что ты творишь?
Я прижалась лбом к рулю. Оцепенела.
— Я должна вернуться.
— Черта с два.
— Что?
Никогда не видела Джейка таким злым.
— Я вернусь. Я расскажу им, что сделала. Ты будешь свободен и чист.
Слезы потекли по моему лицу, и я повернулась, чтобы выйти. Он перегнулся через меня, удерживая дверь.
— Не всегда дело только в тебе и твоей матери.
— Знаю, — прорыдала я.
— И нашим дочерям лучше бы не знать, что их мать убила их бабушку, после чего их отец запрыгнул в окно, точно какой-то рехнувшийся чертик из коробочки!
Поезд вырулил из-за поворота. Машинист громко загудел, увидев автомобиль так близко к рельсам. Машина качалась и дрожала, пока состав мчался мимо. Я завопила. Я орала все время, пока он проезжал мимо нас.
Когда все снова стихло, я печально уставилась на пустые рельсы. Глаза стали размером с булавочную головку.
— Я поведу, — сказал Джейк.
Я вышла и зашаталась, а Джейк обежал машину, прежде чем я успела сделать хоть шаг.
Он положил руки мне на плечи.
— Прости, если перегнул палку, — сказал он. — Я переживаю за девочек, понимаешь?
Я кивнула. Но мне казалось, здесь что-то не так. Дело не столько в девочках, сколько во всей его жизни. Его собаках. Его карьере. Ком-то, кого он назвал «малыш» по телефону.
— Твоя мать так много разрушила. Не знаю, что мы будем делать, но нам надо действовать конструктивно. Ты больше не в доме матери. Ты в мире.
Я снова кивнула.
Он обнял меня, и я позволила себе обмякнуть в его руках. Я подумала о трелях Сариного голоса на компакт-диске, который она записала для меня. О мечтах, которые она умудряется сохранять так, как я и вообразить не могу. Она приходила со мной в дом матери и описывала Манхэттен так, словно это было пирожное с кучей блесток. Но ей отключили телефон, и она обычно увозила от меня столько еды, сколько влезало в вещмешок со старомодной одеждой.
— Мэнни, — промямлила я в плечо Джейка.
Он ослабил объятие.
— Что?
— Мэнни.
— Кто такой Мэнни?
Внутри стало холодно. Сердце скользило в груди, как осколок льда.
— Он был у матери на побегушках, чинил всякую мелочовку по дому. То, что мы с миссис Касл не могли.
— И?
— С полгода назад я нашла использованный презерватив в своей старой комнате.
— Не понимаю.
— И мамина шкатулка с драгоценностями оказалась взломана.
— Он трахался в твоей старой комнате? С кем?
— Не знаю. Мы сменили замки. Миссис Касл знает об этом, и прихожане тоже. Я так и не заявила о пропаже драгоценностей.
— Зачем ты мне это говоришь?
Я смотрела на него и не знала, что сказать, чтобы это выглядело достаточно хорошо.
— О боже.
Он отвернулся и пошел прочь.
Я стояла у машины. Фактически я не думала о Мэнни с прошлой ночи. Помню, как положила руку на плачущего Будду, но выбросила ли его, или он все еще скромно сидит на моей полке?
Когда Джейк вернулся, лицо его было мертвенно-бледным.
— Мы сядем в машину, — сказал он. — Мы не будем говорить. Я отвезу тебя в Уэстмор. Когда с тобой свяжутся, ты удивишься. Не изображай горе. Когда полицейские до тебя доберутся, они уже узнают, что ты не стала бы горевать. Лучше изобрази оцепенение или что-нибудь в этом роде.
— Но я стала бы горевать, — возразила я. — Я горюю.
— Садись в машину.
Я села на пассажирское место. Джейк включил зажигание и осторожно подал назад по гравию, пока мы вновь не выехали на дорогу.
— Девочек я беру на себя. Не знаю, что им скажу. После того как подброшу тебя, я позвоню Эйвери и договорюсь пообедать с ним на неделе. Это подтвердит, что я приехал по делам.
— Джейк… — начала я.
— Хелен, я ничего не хочу сейчас слышать. Я не виню тебя за то, что ты сделала. Чего я хочу, так это уменьшить ущерб. У меня есть своя жизнь. Мэнни — твоя история. Я не стану заговаривать о нем, и я не знаю о нем. Будь что будет. Я не собираюсь сваливать вину на другого.
Мы доехали до Финиксвилль-Пайк. Проехали мимо дома Натали. Машина Хеймиша стояла на дорожке. Когда мы проезжали бывшую среднюю школу девочек, я взвилась.
— Итак, ты хочешь, чтобы мы выкрутились, но не намерен искать реальные способы это сделать!
— Ты убила ее, Хелен, не я. Никаких нас нет.
— Она была моей матерью!
— Вы как раз есть — вы вдвоем, тили-тили-тесто!
Мы пересекли четыреста первую и проехали мимо кладбища имени Хаима Соломона,[33] которое протянулось вдоль дороги на четверть мили. Осенний день становился превосходным. Воздух был бодрягцим и свежим, солнце то пряталось, то выглядывало из-за легкой дымки облаков.
— Когда ты начал работать на улице со льдом и листьями, я думала, дело во мне.
— Ты ошибалась.
— Ты перестал меня рисовать. Я чуть не сдохла. Как будто ты хлопнул дверью перед моим лицом и даже не задумался.
— Работа приводит меня в разные места, Хелен, вот и все. Рисование всегда было лишь дорогой к другим вещам.
— Не понимаю, как ты перешел от обнаженной натуры к ледяным хижинам и драконам из дерьма.
— В миллионный раз говорю, они были из грязи, а не из дерьма и нравились Эмили.
— Идеальная маленькая Эмили, — сказала я.
И в тот же миг пожалела о своих словах.
Справа от нас каркасный амбар гнил посреди ступенчатого поля. Мне хотелось подбежать к нему и исчезнуть, как в конце концов исчезнем все мы, как исчезли мои отец, а теперь и мать, утонули в невоспетой истории края.
— Извини, Джейк, — отчаянно попыталась я. — Я не хотела. Я беру свои слова назад. Я люблю тебя.
— Ты знаешь, через что заставила ее пройти? Как цеплялась за нее? Она рассказала мне, что ты забиралась к ней в постель по ночам и рыдала.
Я увидела себя. Мне было двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять. Эмили было всего семь, когда мы расстались. У меня не осталось ничего, кроме Эмили. Теплого тела, которое мне необходимо было обнимать.
— Ты бросил нас, — сказала я, тщетно пытаясь защититься.
— Мы бросили друг друга, Хелен. Вспомни, мы бросили друг друга.
— И ты бросил девочек. Возможно, я несовершенна, зато не свалила, чтобы стать каким-то трахнутым божком художественных кругов. При этом Эмили, похоже, вручила тебе приз за жизненные успехи.
— Я никогда его не хотел.
— Чего?
Машина замедлила ход. Джейк не смотрел на меня.
— Развода. Я никогда не хотел развода. Я предоставил тебе решать, но я никогда его не хотел. Твой отец это знал.
