Когда вечером мне позвонила Карли и сказала, что узнала эту новость от подруг, я был просто ошеломлен, и это при том, что я уже знал, что они геи — вот насколько я преуспел в отрицании действительности! Отец еще не вернулся с работы, и машина была у него, поэтому я схватил велосипед и, не помня себя, понесся в гору, на которой стоял дом Сэмми, а внутри у меня самыми низкими нотами рояля ухал страх. Когда Люси открывала мне дверь, Уэйн с Сэмми были в гостевой комнате и смотрели комедийный сериал. От одного взгляда на меня, взмокшего и охваченного паникой, с ее лица сползла улыбка.
— О нет, — проговорила она, закрывая глаза. Казалось, что она сейчас упадет в обморок, и я протянул руку, чтобы подхватить ее.
— Он не вынесет этого снова, — сказала она, пытаясь справиться с подступающими слезами, а у меня в голове пронеслось: «Снова?»
Поскольку ни Уэйн, ни Сэмми не смогли найти сил даже для того, чтобы сообщить мне, что они помирились, то уже потому, что я не удивился, увидев их вместе, они поняли: что-то случилось.
— Что случилось, Джо? — неуверенно спросил Уэйн, а Сэмми просто в страхе глядел на меня.
— Они узнали, — сказал я, задыхаясь после отчаянной велогонки. — Все узнали.
— Что узнали? — переспросил Уэйн, но было ясно, что он понял. С минуту никто ничего не говорил, а потом Сэмми произнес: «Чертов Мьюзер», — и откинулся назад в смиренном унынии. В это время по телевизору героиня поцеловала парня, а потом отвесила ему звонкую пощечину, после чего послышался закадровый смех.
— Я просто хотел вас предупредить, — сказал я, — ну, до того, как вы завтра придете в школу.
— Черт, черт, черт, черт, черт, — негромко произнес Уэйн безо всякого выражения на лице.
— Уэйн, — сказал Сэмми.
— Черт! — закричал Уэйн, вскочив на ноги. — Мне нужно отсюда убираться.
— Я с тобой, — сказал Сэмми, собираясь встать.
— Нет, — сказал Уэйн. — Я хочу побыть один.
Он взял с кухонного стула свою куртку и выскочил за дверь.
Глаза Сэмми наполнились слезами.
— Беги за ним, — сказал он мне. — Его это может убить.
— А как же ты?
Сэмми поднял на меня глаза, по щекам у него текли слезы, и я в жизни не видел ничего более жалостного.
— Все и так знали, что я — педик, — сказал он негромко, и мне на мгновение захотелось его просто удушить. Вместо этого я развернулся и побежал к дверям, бросив на ходу Люси что-то нечленораздельное. Люси же как стояла в прихожей, так и продолжала стоять, уставившись в стенку с застывшим выражением на лице.
Когда я выскочил на улицу, Уэйна уже не было. И велосипеда тоже.
На дорогу до дома у меня ушло полчаса, и, к моему удивлению, дома я обнаружил отца, дожидавшегося меня на кухне с хмурым видом. Удивил меня не хмурый вид, а тот факт, что отец меня дожидался.
— Только что звонил тренер, — медленно заговорил он, рассеянно сжимая свои крупные пальцы так, что суставы хрустели.
— Ну и?..
— Он сказал, что Уэйн Харгроув — гомосексуалист. Он и тот парень, который работал летом на прессе.
— Какого черта ему было тебе с этим звонить? — спросил я.
— Он хотел подтверждения.
— Тренер что, на свидание его хочет пригласить?
— Джо, хватит паясничать, — мрачно сказал отец. — У тренера целая команда мальчиков, он за них отвечает. Дело-то серьезное.
— Это никого, на хрен, не касается, — сказал я.
Он пристально посмотрел на меня, а потом слегка наклонил голову, внезапно сраженный новой мыслью.
— А ты, часом, не голубой? — спросил он, глядя на меня искоса.
— А что это ты вдруг заинтересовался моей сексуальной жизнью?
— А ну отвечай, живо! — заорал он, ударив кулаком по столу.
Я облокотился о кухонную дверь и вздохнул.
— Папа, — тихо сказал я, — у меня девушка есть.
Он удивленно уставился на меня.
— Серьезно, что ли? — произнес он, на мой взгляд, уж слишком скептически.
— Спасибо за доверие.
— Ну, я же не знал, — сказал он с облегчением.
— Даже не знаю, почему эта тема ни разу не всплыла во время наших долгих задушевных разговоров.
— Как ее зовут?
— Прошу тебя, — сказал я, направляясь наверх, — не утруждайся.
— Куда это ты собрался?
— Травку курить. Вот видишь: ты много чего про меня не знаешь.
Я увидел отражение его лица в напольном зеркале в прихожей: он стоял с открытым ртом и в оцепенении смотрел мне в затылок. Ясно, что должно пройти еще несколько лет, прежде чем он снова затеет со мной серьезный разговор.
Уэйн объявился примерно в час ночи — он кинул мне в окно несколько камешков. Я спустился, чтобы открыть ему, и мы на цыпочках поднялись в мою комнату. Он рухнул на мою кровать, все еще дрожа, кожа у него на лице задубела от мороза.
— Никак не могу собраться с мыслями, — сказал он, нервно подпрыгивая на кровати и дуя на руки, — то мне кажется одно, а то другое. Иногда я думаю, что через пару дней все само собой пройдет, а иногда — что жизнь никогда уже не будет прежней.
Я с грустью склонялся к последнему, но подумал, что сейчас говорить этого не стоит.
— Может, тебе несколько дней не ходить в школу? — сказал я. — Пока все не уляжется.
— Все будут про это говорить, перешептываться у меня за спиной.
— А как же Сэмми?
— Да пошел он куда подальше, — яростно произнес он, — это же он во всем виноват. Я ему говорил, что в моей комнате опасно, а ему хоть бы хны.
С меня было довольно подробностей.
— Послушай, — ты же звезда баскетбола. Если такого козла, как Мыша, держат в команде только потому, что его папаша шериф, то уж тебя-то…
— Мыш не спит с мужчинами, — возразил Уэйн.
— С женщинами он тоже не спит, насколько всем известно, — сделал я слабую попытку пошутить.
— Плохи дела, Джо, — сказал Уэйн, откидываясь на мою кровать. — Это как гребаный кошмарный сон.
— Что ты хочешь сделать?
Уэйн прикрыл глаза рукой и медленно выдохнул.
— Я хочу проснуться, старик, — сказал он, грустно качая головой. — Просто хочу к чертовой матери проснуться.
На следующее утро я оказался центром всеобщего внимания: и пока я пересекал школьный двор, и потом в коридоре, когда я шел к своему шкафчику, — повсюду меня преследовала пугающая тишина. Ученики стояли группками и шептались, но как только я приближался, все замолкали и таращились на меня, и взгляды были всевозможные: от вопросительных до обличающих. Уэйн решил денек отсидеться в моей комнате, и, еще не дойдя до шкафчика, я уже понял, что это было правильное решение. За те две минуты, что я провел в школе, я начал задыхаться от взглядов и шепотков, — можно только пытаться представить себе, каково было бы Уэйну. У шкафчика меня ждала Карли, и я чуть не разрыдался, когда она меня поцеловала.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Не очень.
— Хочешь, прогуляем школу и сходим куда-нибудь?
Именно этого мне и хотелось, но я покачал головой.
Пока Уэйн и Сэмми залегли на дно, я считал себя обязанным быть здесь и отслеживать ситуацию. Кроме того, это было и в моих интересах: лучше пусть все видят, что я как ни в чем не бывало занимаюсь своими делами и скрывать мне нечего, чем заодно, по ассоциации, сочтут геем. Карли взяла меня за руку и крепко ее сжала.
— Наверное, сегодня лучше от тебя не отходить, — сказала она, и я почувствовал, как к глазам у меня подступили горячие слезы. Я поцеловал волосы Карли и сжал ее руку по дороге в класс и вдруг страшно разозлился на Уэйна и Сэмми. Все шло так хорошо, зачем нужно было взять и все на фиг испортить?
В середине второго урока меня вызвали к Дугану. Перед дверями его кабинета ошивались Шон с Мышем.
— Это правда, про Харгроува? — спросил Шон, преграждая мне путь к Дугану.
— Что правда? — спросил я.
— Говорят, что он — дон Педро, — сказал Шон.
— Не знаком с такой терминологией.
— Ну, этот, меньшевик, — с готовностью пояснил Мыш. — Пидор.
— Уэйн — не пидор, — пылко ответил я.
— Нам один надежный источник сообщил, что твой дружок — гомосек, — сказал Мыш, недобро ухмыляясь. По языку и литературе у него было два, но в области оскорбительных кличек для геев он был ходячим словарем.
— А чего ты так возбудился, Мыш? — сказал я. — Ты так много рассуждаешь про пидоров, что остается только гадать, какова твоя роль в этой меньшевистско-большевистской схеме.
С лица Мыша сползла улыбка, он угрожающе шагнул вперед и взял меня за грудки.
— Что ты сказал? — проскрежетал он сквозь сжатые зубы.
— Какое слово непонятно?
Он швырнул меня к шкафчикам, да так, что у меня зубы хрустнули.
— Козел недотраханый, — сказал он.
— Ну вот, опять он про козлов да про траханье, — сказал я, обращаясь к Шону. — Однако, тенденция.
