Серёня все это прекрасно знал по собственному опыту и не хотелось ему становиться монстром. Деньги — вещь приятная, но зачем же из себя урода делать. Во всем надо меру знать. И в деньгах тоже. Серёню это денежное болото никогда до конца не затягивало. Знал он, что такое деловой азарт, но знал и тех, кого этот азарт довел до края. А, зная об этом заранее, надо быть круглым идиотом, чтобы ради обыкновенных денег сдохнуть от жадности, или от пули, или еще от какой-нибудь дряни.
Серёня деньги любил, вернее, уважал, но не до одури. Он понимал, что деньги — это свобода. За это и уважал. Но и свободы тоже должно быть в меру. А то зарвешься, все себе позволишь и тоже пропадешь — поминай, как звали.
Серёня вернулся с юга загоревшим и отдохнувшим. Как и положено человеку после отпуска. И настроение у него было самое замечательное. Но не было бы в нем этого чудесного душевного расположения, если бы не случайная удача (хотя случайностей в жизни вообще не бывает!). А удача его заключалась как раз в том, что встретились ему на пути люди, которые вызвались ему, Серёне, помочь. И от этого Серёня и помолодел, и спал теперь как убитый.
После возвращения в Москву Серёня прямо с вокзала помчался к своей «подмостовой» команде. Целый месяц его не было в городе, и он понимал, что лишний раз ему высовываться на рынке не стоит, незачем давать противнику в руки такой козырь, как его, Серёнино, возвращение. Пусть все думают, что он раз и навсегда испугался и удрал из города куда глаза глядят. А если узнают, что вернулся, то непременно доложат кому следует, и не успеет Серёня даже котенком мяукнуть, как уже некому будет отвоевывать свое право на жизнь и собственность. Поэтом на рынок он не пошел.
Бабка Маланья открыла ему дверь и чуть в обморок не грохнулась от счастья, когда на пороге возник её «любимчик» — так она за глаза звала Серёню. Всплеснув руками и запричитав, она не удержалась и расплакалась от полноты чувств. Но Серёня не дал ей закончить. Он усадил ее в кресло и сам сел напротив. Минуту он молчал, наслаждаясь чувством покоя и тихого домашнего счастья. Он и предположить не мог, что так привязался к этой пожилой и немногословной женщине.
Первой опомнилась бабка Маланья.
— Чего же это я сижу. Ты ведь с дороги. Надо тебя накормить, давай на кухню.
Сереня улыбнулся.
— А давай. Я от чая не откажусь. Да и чего посущественней тоже давай. Честно говоря — проголодался.
Наминая вкуснейшие Маланьины пироги, Серёня рассказал ей о своих приключениях все, без утайки. Не переставая жевать, он поведал ей и о своем случайном знакомстве, и о том, как «бородачи» предложили ему помощь, и еще кучу всяких мелочей, о которых может рассказать человек, только что вернувшийся с русского южного курорта, где он побывал в первый раз в жизни. Бабка Маланья лишь молча кивала головой, слушала, не перебивая, и только в самом конце Серёниного повествования перекрестилась и промолвила:
— Хорошему человеку по заслугам его и воздастся. Попомни мое слово.
Серёня, наконец, наелся. И рассказ его тоже закончился. Он вытер руки о чистое полотенце, перевел дух и спросил:
— Ну, а вы как здесь?
— А чего нам сделается. У нас все в порядке. Филиппыч молодец. Он аж помолодел от такой работы. Скачет, словно серенький козлик. Мечется между рынками, остатки снимает, прибыль считает. Профессор тоже при деле. Он теперь с поставщиками работает. Они его очень уважают. Девки наши все на своих местах. Николай учится прилежно — я сама за ним приглядываю. Но и так видать — парень толковый и старается. Одни пятерки из школы носит.
Серёня слушал её и улыбался. Маланья все о чем-то рассказывала и рассказывала, но Серёнины мысли бродили уже где-то очень далеко отсюда. «Красота! А жизнь-то налаживается. Надо Маринке после позвонить, а то тоже, наверное, волнуется. Как она там? Все же я ей много чего наобещал. Ничего. Что обещал — все сделаю. На том стоим. Но это все потом».
Перебив Маланью на полуслове, Серёня спросил:
— Можно я здесь немного поживу?
Маланья заулыбалась:
— Вот счастье-то какое. Услышал бог мои молитвы. — Кормить своего «любимчика» и будить его по утрам — это было заветным желанием бабки Маланьи.
К Маринке Серёня возвратиться не мог. В той игре, которая должна была начаться со дня на день, мелочей не было, и бородачи посоветовали ему пока не сообщать Маринке о своем возвращении. Серёня согласился, скрепя сердце.
Игра игрой, но по Маринке он, почему-то, очень соскучился. Ему хотелось, как раньше, залезть в кресло с книжкой или растянуться на диване перед телевизором, и только краешком глаза видеть или вообще одним только шестым чувством слышать, как Маринка тихонько копошится на кухне или возится в ванной с бельем. Серёня удивлялся сам с себя, но желание увидеть Маринку не проходило. Он вспоминал то время, когда жил у нее. Она умела быть приятной собеседницей или, наоборот, не мешать, не мельтешить назойливо перед глазами, как это делает большинство женщин, особенно, если мужчина в этом не нуждается. А она, каким-то непонятным Серёне образом, чувствовала, когда именно она нужна ему, а когда нет. Как она это угадывала, было для Серёни тайной за семью печатями. Интуиция, что ли. А может, деликатность. Мужчины очень ценят это качество в противоположном поле — оно ведь довольно редко встречается.
Бородачи ждали его только к вечеру. А пока можно позволить себе понежиться вот так в кресле. Словно дома. Дом! Это слово всплыло в его сознании, и Серёня понял, как же он соскучился по своему ДОМУ, как ему хочется залезть в любимую ванну-джакузи, поваляться под струйками, нежно щекочущими кожу, а потом зарыться с головой в ароматное полотенце и вдыхать чудесный восточный запах долго-долго, до помутнения в голове. И теперь Серёня точно знал — все это будет. Надо только постараться и все сделать так, как задумали его новые знакомые. А теперь уже, наверное, не просто знакомые. Серёня каждый день благодарил судьбу за то, что она свела его с этими людьми. Жизнь ведь не каждому делает ценный подарок в виде надежного дружеского плеча.
Азарт появился, когда «бородачи» показали Серёне план по возврату его предприятия законному владельцу. План был гениально прост — воздействовать на неприятеля его же методами.
Но простым это оказалось только на бумаге. Для начала необходимо было вернуть дом. Во-первых, надо было где-то жить, а свой собственный дом был для этого самым удобным местом. Не мог же он до скончания века арендовать диван у своей секретарши Маринки. Во-вторых, это было частью плана. И вот все началось.
Юрий неторопливо шел по утреннему бульвару. Он оставил машину в двух кварталах от офиса — ему хотелось прогуляться. Просто так. Потому что утро, потому что солнышко шныряло между зелеными листьями в поисках блестящих нитей паутинки, и, обнаружив их, тут же загоралось нежными блестящими искорками, словно кто-то рассыпал драгоценные камушки в зелени на ветках деревьев.
Ему некуда было спешить. До назначенной встречи оставалось еще полчаса. Он присел на влажную от утренней росы лавочку и задумался. Сколько еще таких дней ему осталось?
Ровно год назад с ним случилась необыкновенная история, и он до сих пор не мог понять, почему именно с ним. Стечение обстоятельств? Судьба? Да кто он такой? Обыкновенный актер в обыкновенном заштатном театре. Он, конечно, любил свою профессию, и театр был для него всем. Он любил приходить в театр до начала репетиции, прохаживаться по темной сцене, вдыхать терпкий запах кулис и чего-то необъяснимо приятного, такого, чего больше нигде не было. Запах театра был для него как наркотик. А разве может быть иначе? Если ты родился актером, то без этого запаха, без этого огромного зала, пустого днем и заполненного людьми и звуками под вечер, ты чувствуешь себя потерянным и одиноким.
Юрий скучал по сцене. Уже целый год он играл только одну роль. Конечно, грех жаловаться — гонорар за эту роль он получил такой, словно был звездой Голливуда. Но эта роль ему наскучила. Да и то, что ему говорили год назад серьезные с виду люди, с серьезными «красными» корочками, на поверку оказалось липой. Он им поверил, но позже понял, что здесь что-то не так. Он не был дураком, а тут не надо много ума, чтобы понять — он вляпался. Вляпался в какую-то некрасивую историю, связанную с большими деньгами и большим бизнесом.
Его, неплохого актера, наняли сыграть роль крупного бизнесмена, объясняя это все государственными интересами и государственной же важностью. Но месяца через два он начал подозревать, что его провели, как ребенка. Никаких доказательств такого подвоха у него не было. Так, одни подозрения. Но он привык доверять своему чутью.
И вот теперь, сидя здесь, на этом бульваре, он размышлял, как жить дальше во всем этом непонятном ему болоте, от которого уже было тошно, несмотря на большие деньги и необременительную работу.
