Принято думать, будто моя страна многострадальна. Мол, соседи только и делали, что нападали на нее, грабили и уводили жителей в полон. Хотя реально за первые полтысячелетия своей истории Московия ни разу не вела войн на собственной территории — только на сопредельных. От держав, расположенных по соседству, ее армия не оставила камня на камне.
Сперва были покорены второстепенные татарские княжества. Потом кавказские ханства и кланы. Потом Вятка, Пермь и княжества остяков. Языческие державы Сибири и Дальнего Востока. Мелкие пограничные княжества Украины. Молдавия и Валахия. Прибалтийские замки, Русь и Польша. Казахские жузы и эмираты Средней Азии. Каждое из этих государств имело свою собственную историю, — но в тот момент, когда на границе появлялась армия Москвы, эта история заканчивалась навсегда.
Воинов в свою армию московские князья нанимали за деньги. Иногда даже за очень большие деньги. Да и на тех, кто мог бы описать эти победоносные походы, средств тоже не жалели. Толк в хорошем PR князья понимали за полтысячелетия до того, как появился сам термин PR.
Земли, которые сегодня я называю своей Родиной, впервые были объединены ханами Золотой Орды. Посмотрите на карту: то, что когда-то завоевал Батый, до сих пор входит в состав РФ. А то, до чего дотянуться он не смог (Украина, Закавказье, Прибалтика, Средняя Азия), — в наши дни опять заграница.
Созданная Батыем держава оказалась крепче гранита. Да, время от времени она трещала по швам и даже распадалась, но потом ее части все равно соединялись — как сливаются воедино шарики ртути из разбитого градусника. Самого яркого расцвета эта держава достигла при Иване Грозном. Московский царь дал Орде новую жизнь, а заодно и новую историю. Вести род от степных ханов Ивану уже не хотелось. Да и кто бы поверил, если безродный москвич объявил бы себя потомком божественного Чингиза? Нужно было что-то совсем из другой оперы. И, осознав задачу, приближенные царя засучили рукава.
Перепробовано было несколько вариантов. Род Грозного возводили к римским императорам, византийским базилевсам и паре совсем вымышленных народцев. Но в результате остановиться решили на русском прошлом. А чего? Вполне приличное прошлое, и нынешним хозяевам оно, похоже, ни к чему. Можно забирать и пользоваться. Идея Ивану понравилась. Историю соседней Руси, к которой его держава не имела никакого отношения, царь взял штурмом так же, как прежде его воины штурмом брали стены Казани и Новгорода.
Впервые новую схему отечественной истории внятно изложил ушлый украинский грамотей, которого звали Иннокентий Гизель. В своем сочинении «Синопсис» он объяснял: на прекрасных, медом и молоком сочащихся землях Руси издавна обитает православно-российский народ. Это совершенно особые люди: набожные, смиренные, никогда не нападающие на соседей, но и себя в обиду не дающие. К чему лишние слова? Если говорить откровенно, то именно русские, а никакие не евреи и есть избранный Богом народ. И точно так же, как когда-то Бог посылал Своих пророков библейским евреям, теперь Он посылает особых посланцев уже на Русь. Только теперь это не пророки, а князья и цари. Избранный народ управляется избранной династией, и, пока у власти остаются русские самодержцы, силы ада могут сколько угодно скрежетать зубами: шансов у них все равно нет.
Следующие двести лет «Синопсис» был единственным трудом по русской истории, доступным простонародному читателю. Книга выдержала больше тридцати изданий и переписывалась от руки чуть ли не до начала XX столетия. Купцы, крестьяне, деревенские попы и прочие низы общества читали Гизеля взахлеб. А для читателей пообразованнее все то же самое излагал официальный историк империи Николай Карамзин. Схему он позаимствовал у Гизеля, но стиль для ее изложения подобрал уже совсем другой.
На глазах у Карамзина Российская империя стала чуть ли не главной державой планеты. Турки дрожали, британцы заискивали, французы разевали рты от восхищения. Посольства с изъявлением полнейшей покорности присылали правители никогда прежде не слыханных стран. Петербургские императоры достойно продолжили дело Батыя. Их воины присоединяли к империи все новые территории. Непокорные вырезались, над остальными ставились надзиратели. А след в след за воинами шли историки, в задачу которых входило присоединить покоренные территории окончательно. Намертво пришить мясом к мясу. Переписать местное прошлое таким образом, чтобы покоренные жители сами, по собственной воле склонили бы головы перед далеким белым царем. С благодарностью припали бы к его руке и отныне желали бы лишь одного: служить. Отдать дарованную им Богом жизнь великой цели… великой и грозной державе… ну, то есть тем, кто во главе державы стоит.
Блеск империи слепил Карамзину глаза. Свою собственную жизнь он тоже желал бросить на этот же алтарь. Двадцать лет подряд из обломков героического прошлого он лепил примеры для еще более героического будущего, но справился-таки с задачей. Факты — это ведь такая штука… вы ведь понимаете: расставить их можно в любой последовательности… это как кирпичи: можно построить церковь, а можно ватерклозет. Карамзин расставил факты, как считал нужным. Он писал не беспристрастный труд, а новую библию новой веры: Русь свята, народ ее — мудр и непобедим, династия ее — богохранима.
Поколения историков рисовали картины никогда не бывалого прошлого, и эти картины в моей стране до сих пор помнят как «Отче наш», а если быть честным, то даже лучше, ведь «Отче наш» у меня в стране как раз никто и не помнит.
Последний раз картину немного подправили при позднем Сталине, в 1946-м. В тот раз упоминания о Золотой Орде были запрещены окончательно, и после этого взгляды на русскую историю больше уже не менялись. Да и вряд ли когда-нибудь изменятся.
Уйдя с Рюрикова городища, я заскочил в Новгород выпить кофе, а потом доехал до Перыни, оставил машину на обочине и дальше пошел пешком.
У дороги стоял огромный, но необитаемый особняк. Почти замок — с собственной крепостной стеной и башенками охраны. Выстроен он был каким-то не очень крупным местным бандитом, да только несколько лет назад тому, говорят, пришлось бежать в Голландию, и с тех пор вокруг тишина. Я обогнул особняк и прошел через небольшой сосновый бор. Впереди заблестела вода. Невысокий пригорочек, красивый вид на озеро Ильмень, на пригорке — старинная церковь. Все вместе называется «Перынский скит».
«Перынский» означает «посвященный древнему божеству Перуну». Сегодня место выглядит не ахти, хотя история у него такая, что закачаешься. Четыреста лет назад любознательный европейский путешественник Адам Олеарий посетил скит и записал потом в дневнике:
Когда еще русские были язычниками, они имели на этом месте идола, называвшегося Перуном, то есть богом огня. Божество это имело вид человека, с кремнем в руке, похожим на молнию, «громовую стрелу». В знак поклонения идолу жрецы жгли на этом месте неугасимый ни днем ни ночью огонь, поддерживаемый дубовыми дровами. И если кто-то из служителей по нерадению допускал, чтобы огонь погасал, то за этот проступок его карали смертью.
Как часто в жертву языческим божествам приносили людей, Олеарий не говорит. Но в том, что такие жертвы приносились, можно не сомневаться. Во-первых, археологи иногда находят тут обгорелые черепа и все такое, а во-вторых, любое язычество устроено так, что просто не в силах обойтись без человеческой крови. На то оно и язычество. Лишь Бог христиан желает поделиться с людьми всем, что имеет. Идолы желают, наоборот, лишь отобрать.
Пейзаж вокруг был чисто былинный. По колено в холодной воде стоят деревья. Воздух пахнет водой. Прежде чем идти дальше, я постоял, выкурил сигарету. Представить, как когда-то здесь горело пламя язычества, не получалось, хотя искры давних костров, думаю, тлеют тут и до сих пор. Вон, в бывшем бандитском замке окна светятся трупным фосфором: обитатели смотрят телевизор. А тот объясняет: каждый из людей обязан, просто обязан сделать то-то и то-то. Что это, как не апгрейд-версия древней веры? И неважно, чего именно ТВ станет от вас требовать, — купить ненужный хлам или жизнь отдать за родину. Суть от этого совсем не меняется: Бог желает что-то вам дать, идолы способны лишь требовать.
Я зашел в монастырские ворота. Гавкнула и задергалась на цепи мохнатая сторожевая собака. Возле келий сидел монах в черной рясе. Собаке он сказал, чтобы она замолчала, и та послушалась. Подойдя поближе, монах внимательно на меня посмотрел.
— Хотите осмотреть монастырь?
— Если вы не станете возражать.
— С чего бы это я стал? Проходите. Сейчас отопру храм. Этой церкви больше восьмисот лет. Она одна из самых древних в Новгороде.
