«Выполняя Закон кармы, я обязуюсь предпринять следующие шаги:
1) Сегодня я ежеминутно буду следить за тем, чтобы каждый мой выбор был сделан сознательно…
2) Делая выбор, я каждый раз буду задавать себе два вопроса: «Каковы последствия того выбора, который я делаю?» и «Принесет ли этот выбор удовлетворение и счастье не только мне, но и тем, кого этот выбор касается?»»
Аббат умолк и перечитал все это про себя. Потом продолжил:
«3) Затем я попрошу свое сердце направлять меня и буду руководствоваться его сигналами о довольстве и недовольстве. Если выбор не вызовет ощущения беспокойства, я сделаю его не задумываясь».
Аббат с серьезным видом закрыл книжку.
— Полезное упражнение, — сказал брат Джин.
— Да, — сказал Аббат, — полезное. Мое сердце довольно выбором, который я намерен сделать.
Он взял обе книжки и с силой швырнул их в камин. Я смотрел, как пламя превращает «Пить и жить в достатке» в «СТА ДИП ОПРА», а потом в золу. Вскоре сгорели дотла и «Семь духовных законов преуспевания».
— Есть в доме требник? — спросил Аббат. — Помните, это такая книжка, где приведены слова Спасителя нашего?
Я протянул ему свой. Он взял его, раскрыл и прочел вслух последнюю информацию Брокера нашего о положении дел на бирже, только на сей раз продолжил дальше, закончив словами Иисуса, сказанными после того, как Он опрокинул столы меновщиков: «не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? а вы сделали его вертепом разбойников».
С этими словами он взялся за свой край стола и поднял его так, что с другого края соскользнули все книжки. Один за другим боги самосовершенствования с глухим стуком упали на мраморный пол.
Через несколько часов, проведенных в новых безуспешных попытках выпросить по телефону деньги и вино, я отправился на поиски Аббата. Нашел я его не где-нибудь, а в винодельне, в верхней чановой. Впервые за целую вечность он проявил интерес к вину местного производства. Принимая во внимание последние события, с виду он был на удивление спокоен.
— А знаете, Зап, это было здорово! Я и понятия не имел, что сожжение книг может доставлять такое удовольствие. Теперь я хорошо понимаю Савонаролу[40].
— Вы были в ударе, — сказал я. — А здесь-то что вы делаете?
— Решил посмотреть, сколько у нас осталось этого домашнего пойла. — Он заглянул в чан с канским вином, которое по капле текло в сливоналивное устройство. — М-да, марочное канское. Крепкое, немножко ржавчины, столбнячных бактерий и бурых водорослей. Разве мы не собирались что-то с этим сделать?
— Нас отвлекли.
Аббат посмотрел на индикатор. В чане было чуть меньше семисот галлонов.
— Если перелить все это вниз, в главный чан, — спросил он, — как долго мы сможем поддерживать бесперебойную работу поточной линии?
— Минут сорок пять.
Аббат задумался.
— Возможно, этого времени хватит. А долго им не надоест смотреть, как бутылки сходят с конвейера?
— Будем уповать на то, что БАТО и «Шестьдесят минут» страдают неустойчивостью внимания. И что они не потребуют дегустации.
— Да пусть себе дегустируют! Это решит наши проблемы.
— Каким образом?
— Все отравятся — и дело с концом.
Аббат слез с приставной лестницы. Открыв вентиль, мы перелили вино в нижний чан.
— Все-таки и до этого наконец дошло, — сказал он. — Разливаем по бутылкам собственное вино.
— В суровые времена требуются суровые меры.
— Я все еще пытаюсь вытрясти деньги из этого немецкого скупердяя. Отец Ганс по-прежнему твердит, что они над этим работают. Теперь понятно, почему на канонизацию уходит двести лет. Я сказал им, что приезжает Майк Уоллес, но, похоже, в Ватикане этому не придают особого значения. Наверно, Майк давненько не брал «интервью из засады» у Папы Римского.
— А что, если уговорить наших сицилийских друзей оказать на них давление? — предложил я. — Бьюсь об заклад, про мафию-то Святой Престол слышал.
— А ведь это мысль! — сказал Аббат, вытирая руки. — Позвоню-ка я мистеру Корелли.
Во время обеда в трапезной царила мрачная атмосфера. Даже брат Боб не решался шутить насчет Кисангани. Только Аббат казался веселым — а может, он просто пытался не дать нам упасть духом. Когда опустела последняя тарелка, он встал и подошел к аналою.
— Братья, — сказал он, — я еще не прекратил попыток договориться о завтрашней доставке вина. Однако перспективы у нас, можно сказать, туманные. Кана нуждается в чуде. В подлинном чуде. Подобном тем чудесам, о которых мы читаем в Библии. И на сей раз, братья, мы попробуем сотворить его старомодным способом — будем молиться о том, чтобы оно свершилось.
— Какая муха его укусила? — прошептал брат Боб.
Аббат объявил, что ночью мы отслужим всенощную у подножия горы Кана.
— Всенощную при свечах, — уточнил он, — только пламя будет более ярким и согревающим.
Следуя его указаниям, мы вынесли содержимое нашей библиотеки по самосовершенствованию во внутренний двор, где свалили все в большую кучу. Аббат обрызгал ее из кропила[41] горючей жидкостью для зажигалок. Брат Джером открыл ящик «Фижака» — Маравилья не смог увезти с собой все вино — и налил каждому по бокалу. Потом Аббат зажег спичку и бросил ее на кучу. Когда загудело пламя, он поднял свой бокал.
— Братья, монахи Каны, я предлагаю выпить за наш Костер Нелепостей!
Тост был встречен возгласами одобрения. Все выпили. Брат Джин подошел к Аббату, достал свой экземпляр «Пробуди титана в душе» и бросил его в огонь:
— Это разбудит его — раз и навсегда.
Брат Тео бросил в костер «Семь привычек». Бывшие оппоненты в богословском споре обнялись.
С бокалами в руках мы стояли вокруг согревающего костра и пели нашу вечерню. В воздухе была разлита некая странная умиротворенность. Возможно, мы были преисполнены того душевного покоя, который ощущали древние мученики накануне казни. Но с другой стороны, не исключено, что дело было в «Фижаке».
Гости приехали незадолго до полудня на следующий день, который в Кане уже стали называть «великой черной пятницей». Аббат был просто воплощением радушия:
— «Шестьдесят минут», разрешите мне представить Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия. БАТО, разрешите мне представить «Шестьдесят минут». А теперь, дамы и господа, прошу за мной.
Когда мы шли в винодельню, Майк Уоллес втянул носом воздух:
— У вас что, был пожар?
Аббат подмигнул ему:
— Нет, всего лишь сожгли заживо пару еретиков. Мы тут весьма старомодны.
«Шестьдесят минут» тотчас включили свою камеру. Аббат тотчас включился в свою обычную телеигру.
— Приятно заниматься богоугодными делами в такой погожий денек, — сказал он, помахав рукой выходящим из автобуса паломникам. — Да благословит вас Бог! Да благословит вас Бог!
Когда мы подошли к подножию горы Кана, он громко приветствовал другую группу — совершавшую восхождение.
— Молодцы! — воскликнул он. — Взбирайтесь на каждую гору!
Он затянул песню из «Звуков музыки». Когда он запел слова о том, что надо идти вслед за каждой радугой, Майк Уоллес не выдержал.
— Насколько мне известно, вам предъявил иск паломник, который был тяжело ранен на вашей горе, — сказал он.
— Никому не известно, сколь неисповедимы пути Господни и безмерна милость Его! — ответил Аббат. — А вот и наш Грот Божьей благодати, где столь многие паломники сбрасывают с себя бремя…
— А где же костыли? — спросил Уоллес.
— В тех случаях, когда паломники считают нужным оставлять здесь такие личные вещи, как костыли, инвалидные коляски, трости, очки, приборы для искусственного дыхания — что мы никоим образом не рекомендуем им делать, Майк, — мы передаем эти предметы в дар благотворительным обществам. Мы не утверждаем, что наше вино излечивает телесные недуги. — Он кивнул в сторону двоих угрюмых федеральных агентов. — Это было бы противозаконно. Конечно, у нас свободная страна, и если люди сами говорят, что посредством нашего вина они излечились от страшных болезней, вряд ли мы вправе затыкать им рот. Ну, вот мы и в сердце Каны — в нашей винодельне.
Мы вошли в разливочную, расположенную в нижнем этаже. Там стояли без дела десятки монахов в рабочих фартуках.
— А почему простаивает оборудование? — спросил Уоллес.
Аббат с удивленным видом ответил:
— Да ведь уже полдень, мистер Уоллес, священный час для ордена святого Тадеуша. Именно в полдень наш основатель в предпоследний раз подвергся умерщвлению плоти. Он стоял возле дома терпимости в Алеппо и громко обличал греховные мысли внутри.
— Ну и что?
— Оказалось, что внутри был султан.
Аббат преклонил голову и сказал:
— Давайте помолимся.
Все монахи преклонили головы. Аббат начал громко читать по-латыни отрывок из требника. Дочитав полуденный текст, он сразу перешел к следующему и прочел тексты, рассчитанные на ближайшие три недели, стараясь тянуть время как можно дольше. Федералы и «Шестьдесят минут» явно начинали терять терпение — чего Аббат и добивался. Наконец он закрыл свою книгу и сказал:
