— За работу, братья, пора делать вино.
Он подал знак брату Олбану, который, нажав кнопки, запустил оборудование. С конвейера начали сходить бутылки канского вина.
Аббат схватил первую бутылку и с гордостью поднял ее перед камерой.
— А знаете, — сказал он, — хотя мы занимаемся этим уже давно, каждая бутылка до сих пор кажется мне своего рода маленьким чудом.
— Откуда берется это вино, отец настоятель? — спросил Уоллес. — Как нам стало известно, это вино отнюдь не вашего производства.
Аббат ухитрился принять неподдельно печальный вид и покачал головой:
— Я знаю, Майк, некоторым людям, особенно нашим конкурентам, трудно поверить, что настолько хорошее вино может производиться в таком бедном монастыре, как наш. Но могу вас заверить, что каждая капля вина в этой бутылке сделана из выращенного нами винограда, а потом выдержана и разлита именно здесь, в монастыре Каны.
— А можно попробовать? — спросил Майк Уоллес.
Аббат нерешительно ответил:
— Майк, вы ставите меня в несколько неловкое положение. Как вам известно, существует очень длинный список очередности заказов на наше вино. Эту бутылку вообще-то следовало бы отправить человеку, который не поленился позвонить по телефону ВОСЕМЬСОТ-ПЕЙ-КАНУ. Но, как учит нас наш основатель, святой Тад, гостеприимство сродни благочестию, поэтому мне трудно отказать.
Аббат откупорил бутылку и наполнил два бокала. Потом демонстративно покрутил вино в бокале и пристально изучил его в поисках «ножек» и других признаков высокого качества. Когда стало уже невозможно оттягивать роковую минуту, он пригубил вино. Это был великолепный спектакль. Аббат подержал жидкость во рту и, закрыв глаза, убедительно изобразил наслаждение, а потом геройски проглотил.
— М-м-м, — произнес он. — М-да, вот это я и называю… вином.
Майк Уоллес выпил глоток из своего бокала — и начал давиться от кашля. Отвернувшись и стараясь вести себя как можно сдержаннее, он выплюнул все на пол.
— Ну и ну… кхе-кхе. Что это такое?
— Чересчур терпкое, не правда ли? — весело сказал Аббат. — Это «Кана нуво». Лично я люблю крепкий, насыщенный букет вина из только что открытой бутылки, но люди, не привыкшие к такому вкусу, возможно, предпочитают дать вину подышать.
— Я бы дал ему пару лет, — сказал Уоллес. Он сковырнул с зубов крупную оранжевую песчинку. — А это что такое?
— Послушайте, Майк, — сказал Аббат, — как я уже говорил Диане Сойер, нельзя требовать, чтобы мы выдавали свои профессиональные секреты.
Майк принялся с пристрастием допрашивать Аббата, который прекрасно справлялся со своей ролью, ухитряясь не только дипломатично уклоняться от ответов на вопросы, но и вставлять номер 800-ПЕЙ-КАНУ в середину каждой потенциально губительной фразы.
Наконец Аббат взглянул на свои часы — а прошло уже минут тридцать, — и сказал:
— Час пятнадцать. Как время-то летит! Я обещал его преосвященству кардиналу, что позвоню ему до его отъезда в Кастель-Гандольфо. Но мы, кажется, уже все обсудили. Позвольте мне проводить вас до выхода, господа.
Но господа из БАТО никуда пока не собирались. Они следили за бутылками, сходившими с конвейера.
— Вам нужно наполнить тысячи ящиков, святой отец, — сказал старший агент БАТО. — Мы еще побудем здесь. Но из-за нас тут задерживаться не стоит. Идите, звоните по телефону. — Он ухмыльнулся. — Мы сами справимся.
— Мы тоже, — сказала продюсер Уоллеса.
— Как вам будет угодно, — сказал Аббат беззаботным тоном. — В таком случае прошу меня извинить. Оставляю вас в надежных руках братьев Запа и Майка.
Глядя, как Аббат удаляется, я не мог не восхищаться его спокойствием перед лицом неминуемой гибели. Он казался истинным последователем святого Тада. Что до меня, то я обливался потом. С минуты на минуту у нас должно было кончиться вино, и мне не хотелось оказаться перед камерой «Шестидесяти минут», когда это произойдет. Я попросил брата Майка позаботиться о наших гостях и сообщил всем, что должен ненадолго отлучиться.
— Я обещал брату Тео помочь ему с фильтрами, — сказал я.
Дойдя до дальней стены разливочной, я открыл дверь в фильтровальную. Возле главного чана собрались с десяток монахов, угрюмо уставившихся на прикрепленную сбоку вертикальную стеклянную трубку. Это был индикатор высотой от дна до края чана, показывавший уровень жидкости внутри. Я посмотрел на оранжево-красный столбик вина в трубке. Он показывал, что осталось меньше четверти чана, и продолжал опускаться.
— Вот-вот кончится, — сказал брат Боб, лихорадочно листая страницы своего требника — явно в поисках наития свыше. — Есть желающие еще раз послушать последние слова святого Тада?
— Пожалуйста, только не это, — сказал я. Потом достал собственный требник и раскрыл его, надеясь найти что-нибудь другое, столь же соответствующее нашему скорбному положению, как вдруг наткнулся на давно знакомое место. Я невольно улыбнулся.
— А теперь слушайте внимательно! — сказал я и начал читать.
«На третий день был брак в Кане Галилейской, и Матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак.
И как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них.
Было же тут шесть каменных водоносов… вмещавших по две или по три меры.
Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили их до верха».
— Смотрите… индикатор! — воскликнул брат Бенедикт. — Он больше не опускается!
Мы подняли преклоненные в молитве головы. И в самом деле: казалось, уровень столбика в стеклянной трубке замер на отметке одной восьмой общего объема.
— Они что, линию остановили? — спросил брат Боб. Однако по-прежнему было слышно, как в соседнем помещении дребезжат движущиеся на конвейере бутылки.
— Читайте дальше! — сказал брат Бенедикт.
Не совсем понимая, что происходит, я продолжал:
«И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли.
Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, — а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, — тогда распорядитель зовет жениха и говорит ему: всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее, а ты хорошее вино сберег доселе».
— Поднимается! — вскричал брат Боб. — Поднимается!
Мы смотрели в изумлении: уровень повышался. Столбик миновал отметку одной четверти объема, потом отметку половины — и продолжал подниматься. Никто не проронил ни слова. Один за другим монахи перекрестились и опустились на колени, сложив руки в молитве и не сводя глаз с этого поразительного зрелища. По щекам брата Олбана ручьями текли слезы. Он непрерывно шептал одно и то же слово: «Чудо… чудо…» Казалось, изменяется даже цвет вина. Наконец-то канское вино приобрело насыщенный, густой цвет, сделалось темно-красным.
Пока они молились, я помчался к Аббату, чтобы обо всем ему рассказать. Люди из «Шестидесяти минут» и агенты БАТО по-прежнему наблюдали за бутылками, сходившими с конвейера. Прикидываться учтивым было уже ни к чему.
— Ну что, ребята, веселитесь? Можете оставаться здесь, пока не надоест. Там, откуда берется это вино, его еще много. Если вам что-нибудь понадобится, брат Майк к вашим услугам.
Я уже направлялся к выходу из винодельни, как вдруг до меня дошло, что брат Майк, который должен был присматривать за ними, исчез.
— А где брат Майк? — спросил я.
— Умчался куда-то минуту назад, — сказала продюсер «Шестидесяти минут».
Свернув за угол винодельни, я увидел брата Майка на стальной лестнице, ведущей в верхнюю чановую. Он стоял там с ломиком в руке и, судя по всему, пытался взломать дверь.
Я бегом поднялся по лестнице.
— Какая-нибудь проблема, брат?
Брат Майк, как всегда, ответил односложно:
— Ага. Еще какая!
Навалившись на ломик, он чуть приоткрыл запертую дверь. После чего подобрал подол рясы и достал из ножной кобуры черный пистолет.
— Федеральный агент! — крикнул он, уставившись на дверь, и сильно ударил по ней ногой.
Дверь распахнулась. Внутри, на приставной лестнице, стоял над чаном Аббат. В одной руке — пластмассовое ведро с «Каска-адом», наполненное «Канской красной» краской. В другой — толстый шланг, при помощи которого он наполнял чан… водой.
Я в ужасе уставился на него.
— Ессе homo[42], — сказал я. — Первым чудом Господа нашего на земле было превращение воды в вино. Ваше чудо — превращение вина в воду.
Тем временем «брат» Майк продемонстрировал нам начищенный до блеска жетон, на котором значилось:
БЮРО АЛКОГОЛЯ, ТАБАКА И ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ.
— Специальный агент Сподак, — объявил он. — Вы арестованы за мошенничество.
Он убрал свой пистолет и знаком велел Аббату вытянуть руки, на которые тут же надел наручники.
— Простите, святой отец.
