— Ты сказал «нет»?! — Фрэнк сделал вид, что ужасно удивлен: поднял глаза к потолку, развел руками и сокрушенно покачал головой. В этот момент, сам не знаю почему, мне пришла в голову совершенно неподходящая мысль. «Все верно, — подумал я. — Он же американец, а американцы сколько индейцев покрошили. Наверное, столько же, сколько испанцы в своей Южной Америке. А может, даже больше. Только это ведь они не со злости. Просто от невежества. Получается, что невежество иногда бывает хуже намеренного зла».
— Кенжи, извини, я не расслышал. Ты сейчас вроде бы что-то сказал. Кажется, это было слово «нет». По крайней мере, я услышал именно «нет». Или мне послышалось? — Фрэнк медленно помахал ножом у меня перед носом.
Я валялся на полу у самых его ног. Когда тело находится в подобострастной позе, в голову приходят только подобострастные слова. Я попытался немного изменить позу, но под нависшим над тобой ножом особо не разгуляешься. Пришлось повторить еще раз с пола:
— НЕТ!
Фрэнк перестал улыбаться и погрустнел.
— Кенжи, ты ничего не понимаешь, — сказал он, указывая мне ножом на промежность девушки номер пять. Слова эти прозвучали неестественно, он словно повторял заученную роль.
«Ну все, — подумал я, — сейчас он меня убьет».
— Ты не понимаешь, что нет ничего приятней, чем секс с женщиной, которая вот-вот умрет или только что умерла. Только так и можно испытать настоящее наслаждение. Мозги у нее уже умерли, поэтому она не сопротивляется, а писька все еще живет, — все это Фрэнк пробормотал себе под нос, словно вспоминая, не забыл ли он выученный лет десять назад текст.
Из влагалища девушки номер пять, запутавшись в лобковых волосах, торчала какая-то белая нитка. Это была веревочка от тампона. Такого я еще ни разу в жизни не видел. Мертвой женщине уже не нужен был тампон. Эта белая веревочка, свисавшая с черных завитков в ее промежности, символизировала собой смерть. Белые руки безвольно повисли вдоль безжизненного тела, красноватая кожа вокруг половых губ начала потихоньку блекнуть, словно покрываться пеплом.
— Кенжи, ты меня разочаровал, — сказал Фрэнк и, резко развернувшись, подошел к скулящему дядечке. Примерившись, Фрэнк одним легким движением отрезал ему правое ухо своим тонким ножом. А так как дядечка закрывал лицо обеими руками, то вместе с ухом Фрэнк частично оттяпал ему большой палец правой руки. Но у дядечки уже не было сил плакать громче. Он достиг своего предела. Вздохнув со скучающим видом, Фрэнк отрезал дядечке второе ухо, словно это было и не ухо вовсе, а плавленый сырок. Ухо беззвучно отделилось от головы и, упав на пол, смешалось с сигаретным пеплом, волосами и прочим мусором. Разумеется, что и это я тоже видел впервые в жизни.
— Ладно, не хочешь ее трахать, не трахай, — сказал Фрэнк. — Тогда подними это ухо с полу и засунь ей его между ног. Хоть это-то ты можешь для меня сделать? — Голос его стал еле слышным и совсем печальным.
— Ты когда-нибудь засовывал ухо девчонкам в письку? — спросил меня Фрэнк.
Я не ответил.
Фрэнк с абсолютно ничего не выражающим лицом положил нож на диванчик, наклонился и поднял ухо с полу. Свернул его в трубочку и попытался запихнуть во влагалище девушки номер пять. Похоже, он не заметил тампона. Ухо вошло внутрь только наполовину и дальше не двигалось.
— Фрэнк! — заорал я.
Но он не оторвался от своего занятия, а лишь еще сильнее надавил на свернутое в трубочку ухо.
Я поднялся с полу и еще раз позвал его:
— Фрэнк! Слышишь, Фрэнк! У нее месячные, там внутри тампон. У тебя ничего не получится.
Фрэнк пристально посмотрел на меня, кивнул и вытащил свернутое ухо из влагалища. Намотав веревочку от тампона на палец, он с силой потянул вниз, и на пальце у него повис разбухший от крови ватный цилиндрик. Из девушки номер пять потекла кровь, оставляя на диванной обшивке черные следы. Фрэнк завороженно смотрел на все прибывающую лужицу крови под диваном. И тут дядечка «Мг. Children» вдруг взвыл не своим голосом и попытался встать на ноги. Не думаю, чтобы он собирался убежать, просто у него прошел болевой шок и способность чувствовать боль снова вернулась к нему. От этого воя Фрэнк словно пришел в себя. С кровавым тампоном в одной руке и с отрезанным ухом в другой он подошел к содрогающемуся от боли дядечке и, заключив его в крепкие объятия, одним рывком свернул ему шею. Раздался сухой звук, будто треснула ветка, и дядечка со свернутой набок головой осел на диван и сполз по нему на пол. В этом действии не было ни капли драматизма. Убить таким образом — это все равно что поднять упавшую с вешалки шляпу и повесить ее обратно.
Фрэнк взглянул на меня, взял с диванчика нож. Медленно приблизился ко мне с видом ребенка, которому уже наскучила игра. И когда он уже приставил нож к моему горлу, вдруг зазвонил мобильник. Я молниеносно выхватил его из кармана и нажал на кнопку соединения. В любую секунду Фрэнк мог перерезать мне горло.
— Привет, Джун. Да, это я. Сейчас? Мы в Кабуки-тё. Ага. Ага. Конечно, вместе с Фрэнком, — громко сказал я по-английски. Фрэнк немного отвел нож в сторону. Потом я добавил: — Перезвони мне через час, если я не отвечу — иди в полицию, — и выключил мобильник. За секунду до того, как нажать на кнопку, я услышал, как Джун в трубке закричала: «Кенжи, Кенжи, стой! Не вешай трубку!» Но я уже не успел среагировать.
У самого моего горла поблескивал нож. Первый раз я видел нож, которым были зарезаны четыре женщины подряд. Тонкое лезвие было шириной сантиметра два, длиной сантиметров двадцать. «Гораздо длиннее, чем мой пенис во время эрекции», — подумал я, сам не знаю почему. На лезвии ножа, у самой рукоятки, была выгравирована маленькая рыбка. Специальный такой нож для разделывания рыбы. На кремовой рукоятке из слоновой кости были сделаны небольшие углубления для пальцев.
Мне показалось странным, что Фрэнк совсем не запачкался в крови. Его руки и пальцы были чистыми, несмотря на возню с кровавым тампоном и отрезание чужих ушей. Получается, что, даже запихивая отрезанное ухо в умирающее влагалище, Фрэнк ни на секунду не забывал следить за тем, чтобы не испачкаться. Ни на одежде, ни на лице — нигде не было ни единой капли крови. По-видимому, он умеет взрезать горло так, что кровь почти не течет. Ведь не текла же кровь, когда он резанул той женщине чуть ниже голосовых связок. А в фильмах почему-то всегда кровь бьет фонтаном.
Нож, приставленный к моему горлу, вдруг задрожал. Фрэнк начал что-то бормотать хриплым голосом. Я зажмурился. Стоило мне закрыть глаза, и сразу же на первый план вышли запахи. От тяжелого запаха крови меня замутило. Стало трудно дышать. Этот запах напомнил мне запах металла — металлическую пыль, пеленой повисшую в воздухе на заводском складе, куда в детстве я ездил вместе с отцом. Вспомнив отца, я вспомнил и о маме. Она ужасно расстроится, если я умру. Мне вдруг стало так жалко маму, что я еле сдержался, чтобы не разреветься. Плакать ни в коем случае нельзя. В нашем мире есть люди, которые могут убить тебя только затем, чтобы посмотреть, как ты плачешь и молишь их о пощаде. И хотя в случае с Фрэнком все было намного сложнее, мне не хотелось подливать масла в огонь своими слезами.
Я продолжал стоять с закрытыми глазами, но тут Фрэнк легонько похлопал меня по плечу.
— Ладно, Кенжи. Пошли отсюда, — сказал он мне на ухо. Он сказал это совершенно обыденным тоном, как если бы имелось в виду, что здесь он уже порядком повеселился и теперь не прочь пойти в какое-нибудь другое местечко.
Этот его тон внушил мне надежду, что сейчас, когда я открою глаза, я увижу, что все это было не наяву, а в страшном сне. Что Маки продолжает свою пустую болтовню о престижных барах и первоклассной выпивке, что «Мг. Children» переругивается с девушкой номер пять, девушка номер три поет песню Амуро Намие, официант все так же трясет надо мной своим пирсингом, а хозяин с явным неудовольствием на лице стоит за стойкой и выписывает нам счет.
— Кенжи, открывай глаза. Пора сматываться отсюда.
Я отвернулся, чтобы не видеть его лица, и открыл глаза. Это не был страшный сон. Все произошло на самом деле. Я увидел прямо перед собой перерезанное горло девушки номер пять и неестественно вывернутую шею дядечки «Mr. Children».
Фрэнк выпустил меня наружу и, плотно прикрыв за нами дверь, опустил железные жалюзи до самой земли.
— Ну как? Страшно было? — спросил он таким тоном, будто мы только что в первый раз прокатились на Американских горках и теперь делимся впечатлениями.
— Немного, — ответил я и сам удивился своему ответу.
Но что поделаешь — мне хотелось только одного: вытеснить из сознания все, что было, и расслабиться. Поэтому я невольно делал вид, что ничего не произошло, а если и произошло, то уже почти забылось.
Ножа в руках у Фрэнка не было, но чуть раньше я успел заметить, как он быстрым движением вложил длинное и тонкое лезвие в ножны, привязанные к лодыжке. Я помнил эту сцену во всех деталях. Хотя, с другой стороны, после пережитого кошмара я не очень-то доверял собственной памяти.
