Соня пустила ядовитый шепоток: «Сердце соколье, а смелость воронья. В постели от Ильи никакой услады…» И надо же такое сказать про парнину ядреного, крепкого. Старика за такие слова и то самолюбие заест.
С чего бы Соне про Илью молву пустить острее пальмы-рогатины? Разговор председателя с Соней с глазу на глаз тут ни при чем. Не здесь причина перемены Сониных чувств. Отсушила от Ильи Соню Андрониха.
Ходила Соня гордо, не клонилась ее голова на высокой белой шее, но схилил молодую женщину несчастный случай. Ночью остановился у деревенского берега промхозовский катер. Пошла Соня харч отпустить мужикам с водосплава. Поскользнулась в потемках невзначай… Салазками по льду скользнули по масленой половице ноги в лосиных тапочках. Выплеснулась боль в крике…
Только через неделю вернулась в Улангай Соня из райбольницы. Робкая, с притушенными глазами. Малиновые ее губы, полные, цветущие, приувяли. Не будет у нее ребенка от Ильи…
Не икалось Илье, когда он с Таней был на озере Ащал. Не долетели до него проклятия Андронихи, когда отсушивала бабка красу Сонину от раба Ильи. Отсушивание на Соню возымело действие. Возможно оттого, что колдовала теперь Андрониха в новой бане-лекарне, срубленной по весне квартирантом Павлом Скворцовым, который приехал звероводству учиться по направлению дальновидного председателя Сахалинцева.
3
На том месте, где стояла карамушка ветхая с землистой крышей, стоит теперь баня не хуже, чем у деда Чарымова. Радуется взор Андронихи: какая у нее баня – краса и гордость! В теплом предбаннике поставила бабка большой остекленный шкаф (магазинную витрину отдала ей Соня). А в шкафу на полках – пузырьки разной конфигурации, бутылки: и медицинские, и из-под водки, склянки всякие. Туеса, набитые сухой травой лекарственной, хранятся в нижних отделениях шкафа. На видном месте, поблескивая, лежит большущий шприц с запасом игл, купленный в ветеринарной аптеке Медвежьего Мыса. Шприц этот на пациентов действует устрашающе и одновременно сильно возвышает докторский авторитет Андронихи. На самом деле пользуется шприцем старуха только для разлива настоя – зелья по узкогорлым флаконам.
В новой чудо-бане чисто побелены стены. Здесь вот и утворила Андрониха отсушивание.
– Была любовь в сердечушке – крестом не откреститься, пестом не отбиться. Грудушки набухли – переполнились молоком. Маялась она, святая матерь, тяжко. Без детей сухота. Без детей перхота. Злая шаманка Юганиха напустила порчу на Сонюшку. Плыла эта порча поверху, непогодой к берегу прибило, ветром в дом занесло. Прокралась змеей в нутро женское доброе. Убила-погубила дитя андельское…
Соня мылась на полке из деревянной шайки, схваченной ржавыми обручами. Смывала любовь свою наговоренной водой. Молитва творилась шепотом. Многих слов Соня не разобрала. Трижды шайку наполняла Андрониха свежей водой: первая вода при сухой молитве, вторая – шипящими угольями с заговором, третья – колдовским танцем, который позаимствовала Андрониха лет сорок назад у знакомого тунгусского шамана.
Свесив ноги, Соня сидела на полке. Кряхтя, Андрониха подняла на полок четвертую шайку.
– Окуни лицо, утопи приблудыши-морщинки.
Окунулась Соня в прохладную речную воду.
– Опусти белы титеньки в намолитвенную воду.
Исполнила и это Соня. Засмотрелась искоса на Андрониху, прислушалась к ее шепоту.
– Вода проточная-быстроточная, забери с лица, с алых губ поцелуи немилого. Отмой с красы женской следы ручищ поганых ясашного тунгуса…
Лицо старухи одухотворенно, в глазах шаманская силища. Чувствует Соня в груди облегчение, будто вытягивают старухины слова накипевшую горечь из сердца.
– Хорошо ли, Сонюшка? Видишь, водица была зеркальной, а сейчас мутнющая.
В бане светло. Действительно, вода была чистой, а тут словно кто в шайке ил взмутил. Дивилась Соня: ну и бабка, настоящая колдунья…
– Легче вроде, – говорит она тихо.
– Вся нутровая амуристость, вся любовь мутью вышла. Вишь ты! Сразу на лицо посвежела. Озеночки лазоревыми стали. А сейчас поднимись, да и сядь-ка в шайку…
Проточную воду, впитавшую всю скверну женскую, поставила старуха на пол и стала кружиться вокруг шайки в диком танце.
Ей бы в руки бубен – настоящая шаманка! Но вместо бубна она держит в руке голик-веник, вместо священной одежды на голом теле один только скачущий на впалой старческой груди серебряный крест на потемневшем от времени шнурке.
Любовный дух должен от заклинаний скорежиться в незримый клубок, вылететь вон и забиться в щель или гнилую колодину.
– Куда ты, сгинь! – рука с голиком била и хлестала по углам невидимую, отсушенную любовь, мутызгала Андрониха дух любви до беспамятства.
А когда старуха после тяжелого шаманского танца присела на приступку полка у ног Сони, из рамы выпало стекло. Само выпало, без вмешательства рук человеческих. И выпорхнул тенью из бани маленький, мягкий, наподобие мышонка клубок.
Соня вздрогнула и невольно перекрестилась. Как тут не поверить в силу присушивания и отсушивания.
– Все, Сонюшка, медвежьим мылом умою тебя. Не ошельмовать тебя теперь Илье.
Мыло у Андронихи варено действительно из медвежатины. Приправлено запашистым соком багульника. Приятно Соне лежать на полке. Старушечьи руки обихаживали Сонину спину, живот и грудь.
И кажется Соне, что с медвежьим мылом втирается в ее душу вера в красоту своего тела, в то, что появится у нее мужчина милее и ласковее Ильи.
4
Любит Югана редкой красоты таежные места. И кому, как не ей, показать Андрею эти чудные края. Очень давно не бывал Шаманов на охотничьей тропе. Пусть отведет душу, пусть испытает глаз на меткость, руки на силу, сердце на храбрость.
Груженую лодку с подвесным мотором ведет Андрей по узкой извилистой речушке. К борту привязан за уключину большой облас, долбленный из осины. В обласе нарта, лыжи-голицы, лыжи-кисы, пальма и охотничий лук с запасом стрел. Есть у Юганы ружье, но порox может отсыреть, а пистоны могут испортиться. В тайге нет магазина. Тогда пригодятся лук и пальма, которым Югана и сегодня больше доверяет.
Не хотела Лена отпускать мужа в тайгу. Однако что поделаешь, если рвется у человека душа в урманы. Вырос он среди эвенков-кочевников, впитал их обычаи, страсть и любовь к дикой тайге. И хотелось Лене, чтобы этой золотой осенью на охотничьих тропах оттаяла душа Андрея.
Речка Колотушка впадает в Юган за сотню километров от Улангая. Вот он, мыс на устье. Пристала к нему лодка, вышли на берег Югана и Андрей. Сильга с Черным унеслись в прибрежные заросли: засиделись – пусть разомнут ноги, пусть полают, голос попробуют. Уже полдень – обедать можно.
Потом пошла Югана к кедру, что растет на мысу. Топором вытесала четыре березовые колотушки, понесла их в дар священному дереву.
– Вот тебе колотушки, – сказала Югана кедру, связала приношение красным ситцевым лоскутом и повесила на сук. – Югана будет на тропе зверей. Пусть шайтан гонит на нее лося и оленя… Можно и медведя, – помолчав, добавила старая эвенкийка. – Ты, главный шайтан, на Андрея тоже гони зверя. Держи колотушку в обеих руках, стучи, зыкай. Жена твоя тоже пусть помогает…
С шайтаном Югана договорилась быстро – будет он помогать бить кедровую шишку и зверей гнать на промысловиков. Издавна тунгусы да остяки этот обычай соблюдают, поэтому и назвали речку Колотушкой. Теперь можно Югане говорить с главным духом охотничьего промысла.
– Шаман нынче будет шишковать… Ты, дух охотничьего промысла, хорошо слушай Югану: он знает законы урманов, без твоего разрешения не станет бить зверей. Он знает: грех убить медведя. Но медведи, как и люди, бывают хорошие и плохие. Нынче летом артельную корову задрал амикан, у старика Пивоварова пасеку зорил… Разные медведи прокудили. Югана думает, их можно убивать. Пусть шайтан гонит на Андрея и того медведя, который Андрониху калечил. Убивать надо людоеда.
Тут Югана маленько обманула духа промысла. Андрониха ходила по малину. Там не «калечил» ее медведь, а лишь слегка испугал. Но больше медведь сам перетрусил, когда Андрониха зыкала в ведро суком и криком исходила.
У Юганы нет секретов от духов – она с ними разговаривает как со старыми знакомыми.
Поговорила Югана с лесными духами, все обсказала обстоятельно, перед дорогой выкурила трубку и тихо запела:
Речка Колотушка искрутилась кишкой.
У кручейной реки длинная дорога.
Едешь против течения – заводь друг.
Едешь вниз – речка друг…
Андрей смотрел на другой берег узкой речушки. Там журчал маленький водопад, падал с обрыва в пенистую шапку. У подножия водопада плескались щуки, охотясь за чебаками и ельцами, которые любят жировать у кормовых ручьев.
– Любят чебак да подъязок озерную букашку, – кивнув головой в сторону ручья, сказала Югана. – Там, где падает в реку ручей, всегда много рыбы.
