Здесь интересная часть послания оканчивалась, и Эмма не дала себе труда продолжать чтение. Почему это его сестра с подругой «делят очаг», вместо того чтобы делить дом или квартиру? Вероятно, этим «очагом» и всем, что он символизирует, Том рассчитывал растрогать читателей, отсюда и просьба быть приглашенным именно «к очагу», и «прелестный зеленый пустырь», также вызвавший у нее улыбку. Что же касается «скромной трапезы в семейном кругу», то нетрудно вообразить смятение, которое вызвал бы в таком семейном кругу неожиданный визит Тома, или же тщательные приготовления к «скромной трапезе» в случае, если о таком визите было бы известно заранее. Бедный Том, несмотря на все эти ухищрения, надеяться ему особенно не на что. После нескольких приглашений он опять будет предоставлен себе самому и собственным своим запасам — готовому рису — «просто объедение», незаменимым «рыбным палочкам» и мясному пирогу с почками, разогреваемому прямо в упаковке. В противном случае ему придется довольствоваться нечастыми обедами с Адамом Принсом и ожиданием ее, Эммы, перебегающей улицу с кастрюлей в руках. Но на Тома одновременно с Грэмом ее не хватит, возможности оказать Тому практическую помощь она для себя не видит. Нет, мнение о том, что мужчины беспомощны, ошибочно и старомодно, и процветать оно сейчас может лишь в таком богом забытом захолустье. Но как бы там ни было, Тома ей жаль и даже обидно за него, а раз испытав подобные чувства, не знаешь, куда они могут завести.
Направляясь к лесной сторожке, Эмма решила, что не будет каждый раз приносить Грэму еду. Иногда ему придется довольствоваться лишь ее обществом, беседой с ней и всем тем, что он может теперь ждать, а она предоставить. Еще раньше, обдумывая это, она решила надеть новое платье цвета, который, возможно, был ей более к лицу, чем ее всегдашние тусклые серо-черные тона. Ведь знакомство с Клодией и контраст между ними забыть было трудно. Вот она и выбрала цветастое сине-зеленое платье необычного для нее молодежного фасона и модной расцветки. Чувствовала она себя в нем довольно неловко, в особенности после того, как встреченный ею Адам Принс при виде нее чуть было не присвистнул. Она надеялась, что Грэм не решит, будто она нарядилась специально для него, и вместе с тем понимала, что, если он так решит, средства разубедить его у нее в запасе нет.
Но когда она подошла к сторожке и увидела, как Грэм в садике читает газету (похожую на «Гардиан»), ей стало ясно, что он чем-то поглощен и не в том настроении, чтобы обращать внимание на ее наряды. Подняв глаза от газеты и заметив ее, он сказал:
— А ты слышала, что умерла Эстер Кловис?
— Мисс Кловис? Умерла? Нет, конечно, я не слышала… В газете написано? Некролог?
— Да, и весьма обстоятельный.
Эмма тоже присела на траву, чувствуя потребность разделить с ним приличествующую такой новости паузу, подумать о кончине всемогущей Эстер Кловис, великой женщины из их социологического прошлого. Лохматой Эстер Кловис с ее твидовыми пиджаками больше не существует.
— Разумеется, будет панихида, — сказал Грэм. — Я велю Клодии пойти.
«А прилично ли использовать для этой цели покинутую жену?» — подумала Эмма, но промолчала.
— Наверно, и мне следует пойти, — сказала она. — Мисс Кловис когда-то помогла мне со стипендией. А ты разве не пойдешь? — О своем знакомстве с Клодией она ему так и не сообщила, а теперь, похоже, момент упущен.
— Да некогда мне, ты только взгляни, — Грэм показал на кипу папок и кучу разбросанных машинописных листов.
Эмма потупилась. Могла бы и сама сообразить.
— Как идет книга? — спросила она, чувствуя некоторую наивность вопроса.
— Строго говоря, она вообще не идет, — ответил он, — так что, как видишь, я не имею права по любому поводу срываться в Лондон.
— Причислять мисс Кловис к «любым поводам» не совсем справедливо.
— Ну, ты понимаешь, что я хотел сказать. Во всяком случае, смысл моего приезда и пребывания здесь в том, чтобы я продолжал работать над книгой. Ты сегодня очень соблазнительна, — сказал он, внезапно обратив на нее внимание. — Новое платье?
— Почти, — сказала Эмма. Ей не очень понравилось, как он выразился, а вспомнив реакцию Адама Принса, она подумала, что, видимо, платье выбрала не слишком удачное. Не забыть объяснить это маме, перед тем как опять облачиться в свое каждодневное скучное одеяние.
— Я тоже подумываю о книге, — сказала она, чтобы переменить тему, — на материале нашего поселка хочу сделать нечто вроде обзора. Тут благодатная почва для исследования, и тема открывает большие возможности, не то что мой очерк о городах-новостройках.
— Тема не новая, — лениво и равнодушно бросил Грэм и пододвинулся к ней поближе. — А люди здесь ходят? Нас могут увидеть?
С каким-то рассеянным видом он принялся целовать и обнимать ее. А Эмма думала о мисс Ликериш и о том, что было здесь во время войны.
— Надеюсь, мы услышим, если кто-то появится, — сказала она.
— Хорошо, правда? — сказал он и добавил: — По-моему, я заслужил маленький перерыв в занятиях, — как будто быть с ней могло означать для него лишь это и ничего более.
Адам Принс во время своей послеполуденной прогулки (предпринятой исключительно для здоровья, так как гулять он не любил) вышел к сторожке и увидел, как, по его выражению, «тискались» на траве Грэм и Эмма. Зрелище это вызвало у него отвращение. Кто бы мог ожидать такого от мисс Ховик, хотя теперь понятно, зачем это она вдруг надела новое платье. Картина эта подействовала на него, как он посчитал, раздражающе, и он повернул обратно, дабы обрести равновесие с помощью стаканчика успокоительного.
Эммино старое платье из серой хлопчатобумажной ткани в высшей степени подходило для панихиды по мисс Кловис, а так как жара спала, Эмма надела еще и плащ, тоже вполне подходящий для панихиды; такие плащи, хотя Эмма этого и не знала, были униформой мужчин-социологов 50-х годов. До начала службы она не столько любовалась строгой красотой церкви XVIII века, сколько выглядывала вокруг знакомых. Она углядела профессора Дигби Фокса, который должен был выступить с речью, его жену Дейрдре, престарелого доктора Эпфелбойма, чья спина теперь согнулась, но характер, судя по всему, сохранил несгибаемость, а также сухощавую седую даму, разговаривавшую со священником (неужели это Гертруда Лидгейт, подруга мисс Кловис?). Множество других людей, менее заметных в толпе, пришли сюда, видимо, испытывая потребность почтить усопшую, потребность не менее сильную, чем страх, который она внушала им при жизни. Но где же Клодия Петтифер? Пока что Эмма ее не заметила, но можно было еще поглядеть по сторонам во время речи Дигби Фокса, которую она слушала вполуха. Дигби Фокс говорил, что элегантную и продуманную обстановку этой церемонии сама Эстер для себя вряд ли выбрала бы, но что эта обстановка уместна здесь, как созвучная той высочайшей взыскательности, которой мисс Кловис требовала от своих подопечных… вряд ли возможно забыть ее советы молодым ученым, стоявшим на пороге самостоятельных исследований, равно как и замечания, казавшиеся зачастую слишком резкими, и ту суровую критику, которую она обрушивала на те работы, которые не отвечали меркам высочайшей взыскательности… Здесь Дигби запнулся, начал как-то мямлить и мяться, словно боялся, что мисс Кловис может заглянуть через его плечо в написанный им текст или же слышать его откуда-то сверху. Эмме было жаль его, тем не менее, пока он барахтался так, она отвлеклась и увидела, что с краю, почти напротив нее, сидит Клодия. На ней было черное пальто из какой-то блестящей материи, темные очки, а мелко вьющиеся волосы прикрывала маленькая, плотно облегающая голову шляпка.
«…Единственное, что, как мы уверены, — продолжал Дигби, — пришлось бы ей по вкусу, это такая кончина — кончина внезапная, можно даже сказать, беспардонная в своей внезапности, так отвечающая ее собственному стилю, этой ее манере неожиданно прекращать то, что, по ее мнению, затянулось».
Речь окончилась. Присутствующие встали и запели «Кто доблестен»; голоса поющих благодарно и облегченно взмыли вверх.
Эмма решила, что с Клодией она может перекинуться словом у выхода из церкви. Интересно, вспомнит ли она, что они встречались на вечере в колледже? Клодия стояла одна, возможно поджидая кого-то, и, когда Эмма подошла к ней, недоуменный взгляд за темными стеклами очков обескураживал, но Эмма превозмогла себя.
— Мы встречались этим летом на вечере в колледже, — напомнила она.
— Ах да, конечно! Красное или белое на выжженной лужайке! Не то что сегодня…
Дождь лил как из ведра, и обе дамы раскрыли зонтики. Потом, к изумлению Эммы, Клодия вдруг ухватила ее за руку и быстро-быстро потащила за собой прочь от церкви в переулок напротив, к маленьким ресторанчикам.
