— Мы встречались этим летом на вечере в колледже, — напомнила она.
— Ах да, конечно! Красное или белое на выжженной лужайке! Не то что сегодня…
Дождь лил как из ведра, и обе дамы раскрыли зонтики. Потом, к изумлению Эммы, Клодия вдруг ухватила ее за руку и быстро-быстро потащила за собой прочь от церкви в переулок напротив, к маленьким ресторанчикам.
— Хотите выпить со мной или закусить? — сказала Клодия. — Так мы уже и до завтрака дотянули. Зайдем сюда?
Она почти втолкнула Эмму в дверь, за которой их встретил и провел к столику улыбающийся грек.
— Надеюсь, вы терпите греческую кухню? — спросила Клодия. — Мне необходимо было куда-то деться, а тут как раз это подвернулось…
— Вы увидели кого-то, кого вам не хотелось видеть?
— Вот именно! Я еще в церкви его заприметила. Мне очень повезло, что вы ко мне подошли. Вам шерри? Что касается греческих напитков, день и без того отвратительный… Вы знали Эстер Кловис? А меня отправил на панихиду муж. Она поморщилась, сняла темные очки — в ресторанном полумраке было очень плохо видно — и заговорщически улыбнулась Эмме.
— В такую погоду у меня волосы вьются, как у барана, — сказала она, снимая шляпку. — Хотя, казалось бы, куда уж больше…
Значит, модная прическа ее естественна: у нее просто такие волосы. Дружеская откровенность ее тона была для Эммы неожиданной, но может быть, она так держится со всеми и не видит причины вести себя с Эммой по-другому. Лестно это или унизительно? Неясно, потому что если не считать того эпизода на траве, разве они с Грэмом не просто добрые друзья?
— Возьмем муссаку, или вы хотите мясные тефтельки, кебабы, или как их там?.. — Клодия обращалась к ней с вопросом.
Эмме вспомнилась Дафна, которая сейчас, возможно, готовит какое-нибудь греческое блюдо где-то на окраине Бирмингема или завтракает «на прелестном зеленом пустыре» (нет, в такую погоду вряд ли), и она поймала себя на том, что улыбается.
— Сестра нашего ректора каждый год ездит в Грецию, — сказала она, как бы оправдываясь, — но сейчас она поселилась со своей подругой на окраине Бирмингема.
— Бирмингем… — повторила Клодия. — Грэму предлагали однажды работу в Бирмингеме. По стаканчику винца?
Эмма не удивилась тому, что поначалу Клодия проявила некоторую безучастность. Разговор о «сестре ректора» хоть кого озадачит. Но слово «Бирмингем», видимо, задело в ней какую-то струну, и Эмма подумала, не принадлежит ли Клодия к тому типу женщин, для которых мир существует лишь в плане личных ассоциаций.
Прибыла еда — муссака («так будет вернее») со стаканом красного вина.
— Бедный старый Дигби Фокс! — заметила Клодия, принимаясь за еду. — Его речь была не слишком вдохновенной.
— По-моему, он выразил общее к ней отношение, — сказала Эмма. — Мне мисс Кловис казалась фигурой несколько устрашающей.
— Это, должно быть, когда вы с Грэмом учились в Лондонском экономическом, — совершенно спокойно заметила Клодия. — Ну, как ему живется в сторожке?
— Думаю, превосходно, — сказала Эмма, как о вещи ей не слишком известной. — Я заходила к нему разок-другой.
— Сладкое закажем? Наверное, и выбирать-то особенно не из чего… Ванильное мороженое или консервированные фрукты с кремом… обычная история. А может, пахлаву? Рискнем?
— Нет, спасибо, мне больше ничего не надо, — сказала Эмма. Как неприятно, однако, что Клодию, кажется, больше интересует сладкое, чем отношения Эммы с ее мужем!
— А что это — пахлава? — спросила Клодия у склонившегося к ней официанта.
Ответ «это очень вкусно» ничего не прояснил.
Клодия поглядела вокруг — не ест ли кто-нибудь пахлаву. В конце концов она решилась, но когда пахлаву принесли, тут же начала сокрушаться.
— Она выглядит в точности как муссака, — пожаловалась она. — Ведь правда же? Может, она и есть муссака, только с другой начинкой. Похоже, это моя ошибка, — весело заключила она тоном компанейской школьницы. — Как предусмотрительно вы ничего не заказали! Неужели вы предусмотрительны, я имею в виду — вообще предусмотрительны, в других вопросах?
Эмме показалось, что серьезного ответа, даже если бы она и захотела его дать, Клодия вовсе не ждет от нее — просто она болтает, а предусмотрительна Эмма или нет, ей в высшей степени безразлично. Помолчав, она ответила:
— Я не вышла замуж, из чего вы можете делать собственные выводы.
Но Эммино безмужие также по-настоящему не заинтересовало Клодию, которая и здесь немедленно перевела разговор на личный свой опыт.
— Иногда я думаю, что вышла замуж слишком рано, — сказала она. — Правильнее было бы сначала обеспечить себе карьеру, а потом уже думать о замужестве. По-моему, проще будет поделить счет надвое, — добавила она, изучая поданный счет. — В конце концов, ели мы одно и то же.
«Только ты ела пахлаву, а я нет», — подумала Эмма, но дело кончилось тем, что счет был скрупулезнейшим образом поделен, а достаточная сумма чаевых обговорена.
Когда они выбрались со своими зонтами на улицу, дождь все еще шел. Выяснилось, что идти им в разные стороны, поэтому они расстались, пробормотав все положенные любезности. Так неожиданно они встретились и так мило провели время. Однако Эмма понимала, что, хотя она и помогла Клодии избежать какой-то нежелательной встречи, сама она от их беседы не получила ничего. Но неужто она и вправду воображала, что они затеют серьезный разговор о Грэме?
Лишь пройдя по улице так далеко, что возвращаться было бы уже затруднительно, Эмма поняла, что в припадке какого-то непонятного волнения она вместо своего взяла зонтик Клодии. А зонтик у Клодии был хуже. Интересно, что бы могла значить такая ошибка?
— Завтрак голодающих? — переспросил тещу Мартин Шрабсоул. — Сегодня?
— Да, у мисс Ли. Это куда меня приглашали тогда на утренний кофе, — сказала Магдален. — Мне очень хочется пойти. У нее всегда так вкусно.
— Ну, вероятно, сегодня чересчур вкусно не будет, — сказал Мартин тоном спокойным, доброжелательным, так что легкий упрек в нем был почти неразличим. — Ведь предполагается завтрак в поддержку голодающих третьего мира, верно?
— Разумеется. Там и не будет ничего, кроме хлеба домашней выпечки, сыра, фруктов и кофе, — очень скромный завтрак.
— Моя любимая еда. И намного питательнее той, что потребляет население некоторых областей Африки или Индии.
— Ах, Мартин, но что-то есть нам же все-таки надо, — сказала Эвис, также собиравшаяся на этот завтрак. С каких это пор Мартин так сочувствует голодающим третьего мира? Видимо, заботится он не столько о них, сколько о здоровье мамы. — А потом, мы ведь вносим деньги.
— Да, кладем деньги в миску, — пояснила Магдален, — и мисс Ли возместит свои расходы. Это только справедливо.
— По-настоящему вам следовало бы есть там какое-нибудь пюре из бобов или рис, а запивать его водой, — уныло упорствовал Мартин, но Эвис заметила, что бобов подходящего сорта все равно, наверно, не достать.
Но завтрак у мисс Ли и вправду оказался не столь восхитительным, как обычно. По каким-то там неясным причинам мисс Ли не смогла спечь домашний хлеб и заменила его покупным, белые, волглые и мягкие, как вата, ломти которого, разумеется ничуть не похожие на пищу голодающих третьего мира, как это ни странно, были ей сродни своей отвратительностью.
Хлеб ели молча, потом кто-то спросил, какие вести от Дафны и хорошо ли устроилась она в новом доме со своей подругой.
— Смеем надеяться, что хорошо. А если и нет, нам об этом не сообщат.
— Мисс Бленкинсоп немножко любит командовать, правда? — сказала Эвис. — Она вечно хочет все делать по-своему.
— Ну а Дафна из таких, что вечно станут уступать, — сказала мисс Гранди, которая и сама не раз оказывалась в схожей ситуации. — Оно и удобнее.
— По крайней мере, Дафна обрела самостоятельность, — сказала Эвис. — Ей так необходимо было почувствовать себя независимой, выбраться из ректорского дома.
— Возможно, жизнь с ректором в этом огромном доме действительно не была пределом ее мечтаний, — сказала Магдален, в качестве новенькой отважившаяся на обобщающее замечание, — и возможно, я не знаю каких-то обстоятельств, но что же теперь он, то есть ректор, будет делать, если она уехала?
— Сегодня, например, он придет к нам на завтрак, как мы условились, — сказала мисс Ли. — Всего лишь завтрак голодающих, понимаю, и все же для него одной заботой меньше.
— Это послание в приходском журнале… — сказала Магдален, — неужели кто-нибудь…
Но тут появился Том в сопровождении Эммы и «этого человека из лесной сторожки».
— Двое мужчин, — шепнула матери Эвис. — Если бы знать заранее, мы бы уговорили Мартина прийти… Господи боже! — Последнее относилось к доктору Геллибранду и его жене Кристабел, с чьим приходом завтрак, грозивший вылиться в заурядное собрание местных дам, превращался в событие светской хроники: старший доктор, ректор, заезжий ученый…
