Я уверен, в том разговоре с Гроссом Саша произнес какую-то фразу, которая его погубила.
Но как мне, перепуганному президенту, превратиться сейчас в рассудительного логика и восстановить услышанное? Если бы не окурок, упавший на мое плечо, я бы помнил сюжет куда лучше. Но дрянь, выплюнувшая бычок, ввела меня в ярость и вышибла из памяти нюансы. А мне нужно вспомнить именно нюансы, поскольку общий смысл я впитал хорошо.
Коломиец Саша, мой начальник отдела продаж, угнетенный невыносимой атмосферой, собирался идти ко мне и свидетельствовать против человека, который, по его мнению, мог погубить и меня, и компанию. Звучала при этом фамилия: Факин.
Коломиец говорил, что Факин быстро сошелся с Лукиным, об этом же мне говорила и мой секретарь, Риммочка. Впрочем, не стоит искать крайних — об этом говорили все. Как раз тот редкий в компании случай, когда говорят все , и это является истиной. Теперь мне припоминается и последний разговор с Лукиным, в котором примеривший себе корону начальника отдела менеджер ходатайствовал передо мной о назначении Факина своим заместителем. Он просил принять это как факт.
Господи, как же вспомнить тот разговор!..
Невероятно мешают шлюшки за тем столиком. Пять ртов трясут губами, и я уверен в том, что в случае необходимости этот рот не будет знать никаких ограничений в выборе слов.
Стараясь абстрагироваться от их бессмысленного щебетания — так трещат сороки над осколком стекла, я напрягаю память.
Говорю тебе наперед — через месяц Факин задавит Лукина, и продажи рухнут. Ты бы видел, что он предлагает в качестве новой концепции сбыта…
Помню, это помню. Но тут ни слова о том, что могло бы говорить о Коломийце как о носителе секретов.
Я имею в виду, что Факин не тот, кто есть на самом деле. И я найду доказательства этому. Прямо сейчас…
Да, Коломиец говорил это. Да только в этих его словах, напротив, доказательство того, что он ничего не имеет на Факина. Или на кого-то еще.
— …Мой босс, — доносится до меня, — сделал мне в Лондоне подарок. Он познакомил меня с Лагерфельдом.
— А Лагерфельд разве не немец?
— Березовский тоже не англичанин, а живет в Англии. Так вот, он познакомил меня с Карлом. Ниче так пацан. Есчесно, я себе его другим представляла. На гуманоида похож. Мы пожали друг другу руки, а с Каримом он переговорил о каком-то деле.
Я голову готов дать на отсечение, что в ближайших трех фразах телка непременно употребит выражение «я не думала, что». Для меня «я не думал, что» есть верный признак того, что человек говорит в несвойственной ему манере. То есть лжет.
— Они все как-то странно одеваются. Но блеск, не вопрос. И парфюм такой, знаете… помните, Прохоров в Куршевеле вечеринку в «Ле Кав» устраивал? Кажется, тот же букет. Я не думала, что этот терпкий аромат сейчас в моде…
Я хочу знать, откуда эта сволочь появилась и с какой целью. И когда мне будут известны ответы на эти вопросы, я пойду к Лисину и…
Ничего. Пустые слова.
Ты напрасно веселишься. И тебя коснется. Догорая, свеча вспыхивает и освещает помещение. Но потом гаснет навсегда…. Очень скоро начнутся перемены, по сравнению с которыми моя и Гудасова попытка убрать Факина покажутся детской невинностью…
И — очередное подтверждение того, что у Коломийца ничего не было. Стоит ли дальше напрягать память? Для меня два подряд доказательства одного факта уже есть канон истины, а тут их три. Едва я успел так подумать, как медленно, но отчетливо всплыло:
У меня уже есть о чем поговорить с Игорем…
Я дернул головой, пытаясь вытряхнуть из нее несуразицу, да заодно стряхнуть бред, оседающий на нее с соседнего столика.
Ты сказал, у тебя уже что-то есть?
— А мне тоже босс подарок к лету сделал. Мы в июле едем в Ниццу.
«Вот, сука! Ну, кто там тебя ждет?!»
Да.
На Факина?
К сожалению, нет. Но кто знает, не связан ли он…
Ты имеешь в виду, что причина не в одном человеке, а в нескольких?
Именно это я и хочу сказать.
И ты говоришь, что у тебя на этих людей что-то есть? Какие-то доказательства их злого умысла, направленного на «Глобал»?
Ты все правильно понимаешь…
— Мы будем кататься на яхте. Он мне говорил название, я не помню, — говорит еще одна сказительница, приготовившаяся следовать в Ниццу и повествующая об этом из кабака на Большой Никитской.
Ей только остается изумить всех новостью о том, что босс ее, яхтовладелец, как раз здесь с ней и познакомился. Он всегда так и живет — то в «Македонии» отдохнет, то в Ницце. В общем, богатый мужчина.
Я хороший руководитель, но плохой сыщик. У меня не было времени заняться оперативным образованием, а потому мне кажется, что я сейчас уловил что-то важное для дела, но, проворачивая этот короткий диалог снова и снова, я не нахожу видимых причин заподозрить хоть что-то.
Единственное, что снова вселяет в меня уверенность в важности того разговора на лестнице, это неадекватность Коломийца. Он то, словно боясь проговориться, говорит о том, что у него ничего нет, то вдруг срывается и оглашает новость, которую тогда я принял бы за паранойю, а теперь это для меня совсем не новость. Коломиец за несколько минут до своей смерти говорит о том, что «Глобал» угрожает группа людей. Сейчас я знаю, что так оно и есть, но Коломиец узнал об этом ранее. И об антенне, и еще о чем-то… Антенна — ладно, об этом действительно все знали, кроме меня. Но об угрозе «Глобал»?! А не сыграл ли здесь свою роковую роль случай? — Коломийцу нечем было крыть и, чтобы не выглядеть перед Гроссом, который не был инициатором этого разговора, маньяком, обиженным половинным жалованьем, спонтанно толкнул идею, которая пришла ему в голову как самая успешная и реальная? Саша на это способен, когда обстоятельства жмут…
— М-да… — бормочу я и заказываю кофе. На табличке перед входом написано: «Лучший кофе на этой улице». Если не знать прикола, то сие заявление явно не располагает к заказу. Но вся соль в том, что напротив тоже есть кафе, названия которого я не помню точно так же, как и нимфа за столиком напротив не помнит названия яхты своего босса, да только по другим причинам, и на вывеске этого кафе вывеска: «У нас лучшие сорта кофе в мире».
В мире, понимаете… А здесь — всего лишь на этой улице . Но я полгода назад впервые прочел и то, и другое и вошел сюда. Вот это я называю активной рекламой. И придумал это не креативный директор с высшим образованием и доходом в шесть тысяч в месяц, а, скорее всего, бармен с восемью классами из «Македонии», подрабатывающий на чаевых.
Так где же петелька в том разговоре, за которую я могу зацепиться крючочком подозрения?
Я приподнял чашечку и глотнул дымящийся напиток. Кофе был горячим. Больше о кофе ничего нельзя было сказать.
Ну, не могли, не могли они убить Сашку в таком экстренном режиме без этого разговора! Ничто к тому не располагало! Он умер через семь или десять минут после прощания с Гроссом, и тот, кто прожег мой «Зегна», этот разговор слышал! Он услышал в разговоре то, чего не услышал я, и мгновенно сообразил, что мероприятие по сдаче в плен «Джейсон бразерс» под прямой и явной угрозой.
Да что же испугало девчонку, курящую двумя этажами выше меня ненавистные мне «KISS»?!.
— …Так ты думаешь, у него к тебе любовь? — спросила та, что считает немцем Лагерфельда, у той, которая не считает Березовского англичанином.
— Есчесно, мне очень хочется в это верить. Я не думала, что все будет так серьезно.
И тут…
Рука моя дрогнула, чашка вырвалась из пальцев, и лучший кофе на Большой Никитской мгновенно впитался в кремовую скатерть.
Надо было сразу заказывать кофе. Это действительно лучший кофе в мире. Лишь глотнув его, я услышал в разговоре начальника отдела продаж с туповатым кладовщиком то, что убило Коломийца.
Оставив на столе деньги за выпивку и испорченную скатерть, я поднялся и быстро вышел из кафе.
Садиться за руль я не стал. Выйдя на дорогу, я просто поднял руку, и через секунду передо мной остановился «Рено» с шашечками на борту.
— Можете курить, — подсказал водитель, глядя, как я ощупываю свои карманы.
— Боже упаси, — ужаснулся я и назвал адрес «Глобал».
Моя компания, вопреки суждениям о целесообразности компактности и близости административного здания к производству, была разбросана по всей Москве. Офис и склад готовой продукции располагались вместе, само же производство было в другом районе, и это доставляло немало хлопот. Удаление от управляющего офиса, тем более в таком городе, как Москва, открывает перед сотрудниками-вольнодумцами немалые перспективы. Я даже слышу, как они говорят там, в цехах: «Ты на Лисина не ссылайся, здесь свои правила. До царя-батюшки далеко, а потому делай, что велят». И это «делай» чаще всего не вписывается в мою концепцию управления. С этим приходится смиряться, поскольку моя компания в этом смысле не уникум.
