После того как это величественное ощущение повторилось несколько раз, художника охватило всеобъемлющее чувство счастья, насыщенное и глубокое, как золото вечернего солнца или садовый аромат. Он упивался им, оно было сладким и тяжелым, но он не мог долго его переносить, оно было слишком сильным, его распирало, он был в напряжении и возбуждении, почти доходя до ужаса и бешенства. Это чувство было сильнее его, оно захватывало, уносило, он боялся утонуть в нем. А он этого не хотел. Он хотел жить, жить вечно! Никогда, никогда не желал он жить так искренне, как теперь!
Словно после опьянения он очнулся как-то один в тихой комнате. Перед ним стоял ящик с красками, а на мольберте – кусок картона; после нескольких лет перерыва он снова принялся за живопись.
Так и пошло. Мысль: «Зачем я это делаю?» – не возвращалась. Он рисовал. Он только и делал, что смотрел и рисовал. Он или блуждал, погруженный в образы мира, или сидел в своей комнате и изливал полноту впечатлений в картинах, которые одну за одной сочинял на своих маленьких кусках картона: дождливое небо над ивами, садовую стену, скамью в лесу, проселочную дорогу, а кроме того – людей, и зверей, и вещи, которые он никогда не видел, быть может, героев или ангелов, которые при этом были такими же, как стена и лес, и вели ту же жизнь.
Когда он вернулся к людям, разнеслась весть, что он снова рисует. Его считали порядком сумасшедшим, однако с любопытством ждали его работы. Он никому не хотел их показывать. Но его не оставляли в покое, его донимали и вынуждали. Тогда он отдал ключ от своей комнаты одному знакомому, сам же уехал далеко, не желая присутствовать при том, как другие будут рассматривать его картины.
Люди пришли, и поднялся большой шум, он был объявлен неслыханной гениальности художником, пусть и со странностями, зато живописцем милостью Божьей, и все такое прочее, что говорят обычно знатоки и ораторы.
Художник Альберт обосновался тем временем в деревне, снял в крестьянском доме комнату и распаковал свои краски и кисти. Счастливый, он снова бродил по долам и горам, а потом изливал в своих картинах то, что испытал и прочувствовал.
И тут он узнал, что дома уже посмотрели его картины. В трактире за бокалом вина он прочитал большую хвалебную статью в столичной газете. Его имя было жирным шрифтом набрано в заголовке, и все колонки были полны пышных эпитетов. Но чем дальше он читал, тем больше удивлялся.
«Как прекрасно светится на картине с дамой в голубом желтый фон – новая, неслыханно смелая, очаровательная гармония!»
«Замечательна и экспрессивная пластика в натюрморте с розами. А уж серия автопортретов! Мы осмеливаемся поставить их в один ряд с подлинными шедеврами психологического портрета».
Странно, странно! Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь рисовал натюрморт с розами или даму в голубом, и никогда, насколько ему было известно, не писал автопортретов. Зато в статье не было упоминаний ни о глинистых берегах, ни об ангелах, ни о дождливом небе, ни о других столь дорогих ему образах.
Альберт вернулся в город. Прямо с дороги он отправился в свою квартиру, там было полно посетителей. У двери сидел человек, и Альберту пришлось купить билет, чтобы ему позволили войти.
Там были его работы, прекрасно ему знакомые. Но кто-то прикрепил к ним таблички и написал такое, о чем Альберт не имел понятия. На некоторых значилось: «Автопортрет», были там и другие названия. Какое-то время Альберт задумчиво стоял перед картинами и их неизвестными названиями. Он понял, что этим картинам можно было дать совсем другие имена. Он увидел, что его садовая ограда кому-то показалась облаком, а расщелины его скалистого пейзажа могли для других обернуться человеческим лицом.
В конце концов, это было не так уж и важно. Но Альберт предпочел тихо исчезнуть из дома и никогда больше не возвращаться в этот город. Он нарисовал еще много картин, и дал им еще много названий, и был при этом счастлив; но он никому их не показывал.
Сергей Ромашко
Мелкий бисер
Герман Гессе пришел к нашему читателю с приличным опозданием и, так сказать, в «обратном порядке». О том, что его ранние вещи когда-то издавались на русском языке, было забыто, а смерть писателя в 1962 году прошла незамеченной для тогдашних литературных изданий. Лишь несколько лет спустя публика встретилась с «Игрой в бисер», последней большой вещью Гессе. Затем, после хорошо выдержанной паузы, последовал «Степной волк», написанный шестнадцатью годами ранее «Игры». Далее переводы ранних и поздних вещей шли уже в полном беспорядке. В результате прихотливый сюжет литературной биографии Германа Гессе, охватывающей более шести десятков лет, оказался вне поля зрения российского читателя.
Чтобы разобраться в творческой судьбе Германа Гессе, важно увидеть ее многомерность. Гессе всю жизнь был тем, кого называют литературным тружеником. Он писал постоянно и писал самые разные вещи, от романа до маленькой рецензии в ежедневную газету. И то и другое он делал со всей серьезностью и ответственностью, таково было его отношение к слову. Гессе любил говорить, что в литературе темы не делятся на масштабные и мелкие, все дело в том, как тема раскрыта; точно так же можно сказать, что и жанры не бывают важными и малозначимыми. Во всяком случае, для Гессе это было так, и над путевой зарисовкой в полторы-две странички он мог работать долго, несколько раз возвращаясь к ней и переделывая.
С юных лет Гессе был погружен в мир книг. «Каждый час, проведенный не над хорошей книгой или журналом, кажется мне потерянным», – писал он в начале жизненного пути. Гессе прекрасно знал историю литературы и уже в зрелом возрасте даже написал небольшую книжечку «Библиотека всемирной литературы», в которой изложил свое представление о наиболее значимых литературных произведениях, чтобы помочь любителям литературы ориентироваться в безбрежном книжном море. Сам он, во всяком случае, чувствовал себя среди книг зачастую уютнее, чем среди людей, и путешествовал в литературном пространстве и времени гораздо более уверенно, чем в реальности (повесть «Поездка в Нюрнберг» – красноречивое тому свидетельство). Дело было не только в замкнутости Гессе и разного рода идиосинкразиях, но и в том, что у него просто было неважное здоровье. Попытка совершить путешествие по Азии именно поэтому оказалась неудачной: тропический климат был Гессе явно не по силам и ему пришлось вернуться с полдороги – результат достаточно горький для человека из миссионерской семьи, с детства слышавшего рассказы о дальних странах и желавшего по-настоящему изведать их самому.
Свою физическую оседлость Гессе возмещал странствиями литературными. Уже в начале творческой деятельности он с увлечением перебирает эпохи и страны, успешно соединяя свои познания в литературе и истории культуры с фантазией, чтобы создавать сказки, легенды, новеллы, в которых обращение к литературной условности рождало иллюзию ощущения реальной обстановки, реального действия, относящегося к определенному времени и месту. Он отправляется в египетскую пустыню времен первых христианских отшельников, в барочную Венецию, в древний Китай. Число этих литературных путешествий росло, и настал момент, когда Гессе стал подумывать о том, чтобы объединить эти миниатюры в один томик вариаций на литературные темы. Но началась Первая мировая война, пережитая Гессе как страшная трагедия человеческой истории, на это наложился глубокий личный кризис, и в такое время разного рода литературные игры казались ему слишком мелкими, чтобы тратить на них время. Идея все же была осуществлена гораздо позднее, в 1935 году, когда в издательстве «Фишер» вышел сборник «Книга россказней» («Fabulierbuch»), объединивший многие из литературных фантазий, написанных на протяжении двух десятков лет. К этому времени были уже опубликованы «Сиддхарта», «Степной волк» и «Паломничество в страну Востока», началась работа над «Игрой в бисер». Появление «Книги россказней» напомнило, что многие из мотивов, разрабатывавшихся в то время Гессе, впервые вошли в его творчество именно через эти маленькие стилизации-выдумки.
Литературная игра у Гессе, человека чрезвычайно тщательного, была делом основательным. За каждой, даже самой маленькой, вещью просматривается солидный фон знаний. Если Гессе пишет о южной части древней Малой Азии, что она была разбойничьим гнездом («Осада Кремны»), так это и в самом деле было так: в античную эпоху те места слыли прибежищем пиратов и прочего опасного люда, а время, о котором пишет Гессе, было периодом кризиса Римской империи, когда целые провинции становились мятежными территориями под властью самозваных правителей. Так фантазия и знание превращаются у Гессе в причудливый сплав, в котором резонируют мечты писателя о гармонии внутреннего мира человека, для которого наука и искусство, эмоции и разум сосуществуют в единстве равновесия.
