Однако в этом и заключалось мое второе решение. Теперь мой кот был по-настоящему болен, и я был потрясен тем, что первой мыслью, которая пришла мне в голову, стало: «Хочу самостоятельно заботиться о Нортоне». Я не желал оставаться в стороне, быть отделенным от него. Не думал о том, как будет надежнее и безопаснее. Стремился к одному — чтобы делать все, что полагалось. И начать немедленно.
Как только Иветта переступила порог, я сообщил ей, что у Нортона рак и что теперь я хочу ставить капельницы сам. Попросил никому не говорить — не о вопиющем для меня решении, а о том, что у кота онкология. Понимаю, звучит глупо, но я не хотел, чтобы об этом знали. Как бы ни казалось странным, я стремился оградить Нортона от вмешательства в его личную жизнь. Он был необычным котом — о нем не только постоянно спрашивали, люди проезжали сотни миль, чтобы с ним познакомиться! Если я обедал с друзьями, меня почти наверняка спрашивали, как поживает Нортон, бывал ли где-нибудь в последнее время и не происходило ли с ним чего-нибудь особенного? Похоже, как если бы у меня был сын-подросток. Не по годам развитый сын-подросток. Люди живо интересовались каждой деталью жизни Нортона, и я понимал, что такой же интерес будет проявлен к его болезни. Я поверил Дайане Делоренцо, которая сказала, что непосредственной опасности нет и кот вот-вот не умрет. Поэтому я, как во всех других обстоятельствах, сделал для него то же, что сделал бы для себя, — решил помалкивать о болезни, чтобы кот, насколько возможно, продолжал вести нормальную жизнь и чтобы люди не испытывали к нему жалости.
Я заплатил Иветте, но сказал, что на этот раз все проделаю сам. Она начала устанавливать капельницу, намереваясь показать, как проводить процедуру, но я отказался: в этом не было необходимости — она учила меня много раз. Я четко помнил, что требовалось. Оставалось взяться за дело и довести до конца. Иветта отошла в сторонку и ждала, но я попросил ее не задерживаться и уйти — хотел поставить капельницу сам. Мое решение ее совсем не возмутило, я же ясно понимал, что у меня ничего не получится, если за мной станут наблюдать. Теперь это касалось только меня и кота. И никого больше.
Иветта ушла, качая головой (прочувствовали, мотив качания головой проходит через всю мою жизнь?). А я остался с Нортоном и чертовым пластиковым сосудом.
Я много раз наблюдал, как это делала Иветта, и теперь повторял ее действия. Она совершала процедуру в ванной. В небольшом замкнутом пространстве ей было удобнее и, по ее словам, комфортнее коту. Легче закрепить сосуд, чтобы жидкость свободно текла, и там можно было удобно сидеть. Я не мог не согласиться. Следовательно, больше никаких обеденных столов для малыша. Я положил капельницу в наполненную горячей водой раковину, чтобы жидкость согрелась. Затем прикрепил сооружение к перекладине, по которой скользила душевая шторка. Пока все шло нормально. Выбор был сделан в пользу красной иглы. Пусть процедура займет больше времени, но я не был уверен, что мне удастся ввести в кота зеленую штуковину, не лишив при этом жизни его (или себя). Присоединив трубку и изготовив иглу, я посадил Нортона на колени, как это делала Иветта. Наклонился над ним и минуту-другую шептал в его загнутое ухо. Не просто всякую ласковую чушь — сказал, что по-настоящему его люблю, что никогда его не обижу, и попросил: пожалуйста, ну, пожалуйста, будь паинькой, не убегай, пока я не закончу, даже если у меня не все гладко выйдет, потому что это очень важно, и мне нужна твоя помощь.
Неужели я в самом деле верил, что он меня понимает?
М-м-м… да, верил.
Ладно, черт возьми, признаюсь. Как на духу — я был на сто процентов убежден: он понимал все, что я говорю.
И до сих пор так считаю.
Потому что дальше он вел себя так. Я собрал его шкурку в щепоть левой рукой, как меня учили, и ввел иглу (при этом услышал легкий хлопающий звук, давший мне знать, что я все сделал правильно). Открыл краник, жидкость потекла в его тельце. И пока продолжалась процедура, кот спокойно сидел у меня на коленях и, слегка откинув голову, мурлыкал.
Секунд через тридцать я начал успокаиваться. Не предполагал, что это будет стоить такого напряжения, и теперь словно выходил из транса. Понял, что сижу в своей ванной, мурлыкающий кот у меня на коленях, и я сумел сделать то, чего боялся полтора года. Я начал ласкать Нортона и, пока продолжалась процедура, поглаживал ему бок и голову, приговаривая, какой он славный парень. От души поблагодарил его за терпение, и он — только не подумайте, что я шучу — в ответ мяукнул. Тихо, очень нежно, и я понял, что он мне ответил. И еще должен сказать, что не только уверен, что он понимал меня, — я тоже его понял.
Он сказал мне «спасибо».
После этого все пошло как по маслу. Эти процедуры превратились для меня из отрезков времени, которые надо было пережить, в минуты, которых я искренне ждал. Летели дни, теперь капельницы требовались Нортону чаще двух раз в неделю. А потом — ежедневно. И эти десять минут стали моим любимым временем дня. Мы удалялись в ванную и закрывали дверь. Нортон устраивался у меня на коленях и, свернувшись в удобной для него позе, начинал мурлыкать. Он мурлыкал, я с ним разговаривал — говорил, какой он замечательный кот и как я его люблю. Затем вводил иглу. Со временем я научился использовать большие зеленые иглы, вместо маленьких красных. Знаете, я стал настоящим профи, и он мурлыкал все громче. Мы сидели пять минут, пока в его организм поступал лечебный раствор. Я говорил без остановки, а кот иногда мяукал в ответ. Или, лизнув руку, прятал нос в изгибе моего локтя. Не было случая, чтобы у меня не возникло теплого чувства, что мы оба там, где нам больше всего нравится, и занимаемся тем, чем должны заниматься: проводим время вместе, стараясь облегчить ему жизнь.
И вот еще что.
Я нисколько не сомневаюсь, что Нортон мне помогал. Он сознавал, как я нервничаю. Понимал, что боюсь сделать ему больно, или как-нибудь напортачить. Как беспокоюсь за него. И поддерживал меня. Не только спокойно сидел — всеми силами демонстрировал дружелюбие, показывал, что я все делаю правильно и ситуация под контролем. Кот понимал, что я ему помогаю, — ежедневные капельницы облегчали его состояние и повышали настроение. Я замечал это, как только открывал краник капельницы, и он отвечал мне тем же. Некошатники могут мне не поверить (хотя любой некошатник, дочитавший до этого места, тоже человек с причудами — может, и поверит). Однако готов поспорить: как только эта книга выйдет из печати, я начну получать письма с рассказами о том, как кошки помогали хозяевам в трудных ситуациях. Но если даже не начну, не сомневаюсь: Нортон, пока я ставил ему капельницы, руководил мною и показывал, что надо делать. Внушал, что у меня получится.
Я вообще привык к тому, что Нортон замечательный учитель, — всю свою жизнь он вбивал важнейшие уроки в мою твердолобую башку.
Но я не ожидал, что он окажется настолько гениальным учителем.
И еще я не ожидал, что эти уроки были только началом.
Надо было что-то решать с его лечением, которое выходило за рамки освоенной мною капельницы, помогавшей коту справляться с почечной недостаточностью. Рак — серьезная штука. С этим не поспоришь.
Я отправился к Дайане, которая очень доходчиво объяснила, какие процессы происходят в организме моего кота. Познакомила с результатами анализа крови, отметила, какие показатели выше, а какие ниже нормы, что еще в норме, где кроется непосредственная опасность и с чем надо немедленно начинать бороться. Пункционная биопсия подтвердила диагноз — лимфома. Но все свидетельствовало о том, что опухоль не распространилась за пределы печени. Это было хорошей новостью. Но Дайана все же посоветовала показать Нортона ветеринару-онкологу. До этого я не слышал, что существует такая профессия, но ответил, что с готовностью запишусь на прием. Она предупредила, что коту скорее всего потребуется химиотерапия.
Вернувшись домой — дорога в нашу новую квартиру из ветлечебницы на Вашингтон-сквер проходила через парк, и у нас вошло в привычку, возвращаясь от ветеринара, задерживаться у собачьей площадки, чтобы понаблюдать за резвящимися псами, при этом Нортон сидел в своей наплечной сумке — так вот, вернувшись домой, я сразу позвонил Марти Голдштейну. Рассказал, что у Нортона рак, и Марти, как обычно, не только успокоил, но и утешил. Сказал, что как бы это странно ни звучало, но поскольку дела с почечной недостаточностью относительно стабилизировались, Нортон во всем остальном, если не считать рака, здоров. У него хороший аппетит, все органы функционируют, рак не распространился за пределы одной небольшой области.
— Он же хорошо себя чувствует? — спросил ветеринар.
Я посмотрел на свернувшегося рядом со мной на столе кота и ответил утвердительно. Да, он чувствовал себя вполне прилично. Марти сказал, что переговорит с Дайаной и попросит переслать ему по факсу результаты последних анализов. А от меня хотел, чтобы я привез Нортона на осмотр. Насколько мне было известно, Марти удалось достигнуть чрезвычайных успехов в лечении рака животных. Посоветовав не тревожиться, он повторил, что у Нортона много шансов на относительно долгую жизнь. Паниковать не стоит. Я рассказал ему про назначение к онкологу, и он ответил, что это обязательно следует сделать, но предупредил, чтобы я не приступал к лечению, предварительно не посоветовавшись с ним.
