— Люди повсюду одинаковы. — Я положила себе розового риса. — Как связь? Провода режут?
— Есть пара случаев.
Я вздрогнула, и он торопливо добавил:
— Не здесь.
— Телефоны работают?
— Более-менее, — ответил Мартин после секундной паузы и потянулся за добавкой карри. Замкнулся.
Зная по опыту, что подробностей от него не добьешься, я перевела разговор на другую тему:
— Мы с Билли ходили сегодня на прогулку.
— Да?
— Наткнулись на Эдварда и Лидию.
— Повезло вам.
— Невыносимые люди.
Некоторое время Мартин задумчиво жевал.
— Парадоксально, но мир держится и на их самоуверенности.
— Ты, должно быть, шутишь.
Мартин отправил в рот очередную порцию карри.
— Британский империализм объединил мусульман и индусов в борьбе против общего врага. Но теперь англичане уходят и застарелые религиозные распри закипают с новой силой.
— Отсюда и необходимость разделения.
Мартин кивнул:
— Эту идею, иметь свою страну, поддерживают многие мусульмане, особенно их лидер, Джинна. Но времени до августа осталось совсем мало. Люди сбиты с толку и напуганы, а экстремисты с обеих сторон играют на обострение.
— Почему бы англичанам просто не уйти, и пусть индийцы разбираются сами?
— Им некому передать власть, нет центрального правительства. Британцы правили здесь столетиями. У Ганди есть Индийский национальный конгресс, состоящий преимущественно из индусов, у Джинны есть Мусульманская Лига, но цели у них разные. — Рассказывая, Мартин не забывал и есть. — Добиться компромисса трудно, потому что индусы и мусульмане привержены своим религиям. В этом их идентичность.
— Кстати, о религии. Рашми проводит для нас пуджу.
— Что?
Я не собиралась ничего ему рассказывать, но хотела увидеть его реакцию. Будет ли он извиняться? Смутится? Посмеется?
— Рашми говорит, что в нашей постели нет секса. Она молится Шиве. — Я потянулась к тарелке, втайне надеясь, что он возьмет меня за руку.
Мартин, фыркнув, положил вилку.
— Отлично.
— А по-моему, забавно. Разве нет?
— Да уж, весело. — Он раздраженно потер лоб, как будто сама мысль о сексе со мной была оскорбительна. Смущенная и уязвленная, я не могла вот так взять и отступить от затронутой темы.
— Сегодня встретили человека из ашрама. Билли схватил его за нос, как папа делает. — Я невольно улыбнулась. — Его зовут Гарри. Интересный мужчина.
— В Масурле есть ашрам? — рассеянно спросил Мартин.
— Нет, мы встретили его в городе.
— Что?
— В Симле. Там же, где наткнулись на Эдварда и Лидию.
— Ты ездила в Симлу с Билли?
Я вскинула бровь:
— А что тут такого?
Мартин отодвинул тарелку:
— Я тебе не верю.
— Мы просто прогулялись.
— Повсюду беспорядки, протесты, а ты тащишь Билли на прогулку? — Он постучал пальцем по голове, показывая, что кто-то здесь ведет себя как ненормальный.
— Ох, ради бога. Симла — спокойное, тихое место. Или ты считаешь, что мы должны сидеть дома как пленники?
— Это спокойствие может взорваться в любую минуту. — Голос его поднялся на пару децибел. — И я полагаю, что вы с Билли должны держаться подальше от неприятностей.
Я отложила вилку и пристально посмотрела на него:
— Мы жили в большом городе с высоким уровнем преступности. Мы ходили по магазинам и в кино. Гуляли по центру. Ездили в автобусах. Бывали в ресторанах, на озере. И мы никогда даже не думали о том, что надо опустить жалюзи и забиться в уголок. Мы читали в газете об ужасных вещах, но продолжали жить своей жизнью. И вот теперь, приехав через полмира в это чудесное место, ты хочешь, чтобы мы сидели взаперти?
— Городская преступность и гражданская война — не одно и то же. — Мартин швырнул на стол салфетку. — Не думал, что мне придется это сказать, но выхода нет. Я запрещаю вам выходить в город.
— А как же мои занятия?
— Занятия у тебя в деревне. Недалеко — можно.
Оттого что он определил границу, стало только хуже. До стены гарема гулять можно, до забора с колючей проволокой — да, но дальше — ни шагу. Я взялась за края стола, словно для того, чтобы не взвиться, не разлететься на кусочки, и громко произнесла:
— Не говори ерунды. Никакой войны здесь нет. Война закончилась. Понимаешь? Война закончилась.
Мартин вскочил, опрокинув стул. Я вздрогнула, а он уже стоял надо мной, сжимая кулаки, и мышцы у него на шее бугрились, жилы натянулись струнами. За спиной раздался всхлип. Я повернулась и увидела Билли. Он сонно тер глаза, в другой руке поник Спайк.
— Вы чего кричите?
— Все хорошо. — Я встала, подхватила сына на руки. Он сразу же опустил голову мне на плечо.
— Извини, сынок, — пробормотал, поднимая стул, Мартин. — Все в порядке.
Я отнесла Билли в спальню, уложила в постель. Он посмотрел на меня:
— Не люблю, когда вы с папой кричите.
— Знаю, Персик. Прости, что разбудила. — Я подсунула ему Спайка.
— Мне страшно, когда кричат.
— Не бойся. Все хорошо. — Я поцеловала его и опустила сетку. — Больше никто кричать не будет. Обещаю. А теперь засыпай.
Билли обнял Спайка. Я вышла и остановилась в коридоре. Если вернуться в столовую, мы снова разругаемся, снова раскричимся. Я прошла в спальню и закрыла за собой дверь, только близость сына помешала мне хлопнуть ею как следует.
На следующее утро я обнаружила Мартина на диване, где он и провел ночь, укрывшись кораллово-бирюзовой накидкой. Посмотрев на него, храпящего и небритого, я заметила на сервировочном столике наполовину пустой стакан со скотчем. Сколько еще? Сколько еще так будет продолжаться?
Преподобный Локк был долговязым англичанином, бледное, рыхлое лицо и католический воротничок маскировали натуру забавную и остроумную. Когда утром того дня я открыла ему дверь, он церемонно поклонился и широко улыбнулся, без всякого смущения продемонстрировав редкие зубы.
— Миссис Митчелл! — Это прозвучало как объявление.
— Хорошо, что вы зашли, святой отец.
Я открыла дверь шире, и он, входя, помахал моей карандашной запиской:
— Желаете провести в отношении нас следствие? Ищете скелеты?
— Вовсе нет. Меня заинтересовала история Индии.
— Смею предположить, скелеты вы найдете в любом случае, хотите того или нет. Люди, знаете ли… — Он изобразил какие-то круги в воздухе, словно предмет сей слишком странен и непостижим.
— Не хотите ли чаю?
— Замечательно! — Преподобный опустился в зеленое кресло, а я заглянула в кухню и попросила Рашми приготовить чаю. — Так что вы о нас думаете? — спросил отец Локк, когда я вернулась. — Только не говорите, что вы прожили здесь слишком мало и никакого мнения еще не составили. Каждый приезжающий в первую очередь составляет мнение, по-другому не бывает. — Он удрученно покачал головой. — Знаете, когда-то это выглядело довольно оригинально. В прошлом веке мы составляли отчеты, возлежа на подушках и потягивая кальян, а шотландцы тогда носили тартановые тюрбаны и отращивали бороды на манер сикхов. Но к 1830-м это закончилось. Теперь все такие респектабельные. Просто стыд.
Рашми принесла поднос с чаем и, поставив его на стол, не удалилась, а отошла в сторонку, разглядывая гостя и пытаясь понять, что за человек заявился средь бела дня к замужней леди в отсутствие супруга.
— Спасибо, Рашми, — сказала я и выразительно глянула на нее.
В конце концов ее подозрения, должно быть, рассеял белый воротничок преподобного Локка.
— Идем, бета, — сказала Рашми, и они вместе с Билли удалились на веранду.
— Наверно, начало прошлого века и впрямь интересное время, но меня занимает другой период. Недавно мне довелось услышать о восстании сипаев в пятьдесят седьмом. — Я налила чай и подала чашку преподобному.
— А, восстание сипаев. — Отец Локк взял чашечку и отпил глоток. — Видите ли, это для нас оно восстание или мятеж, индийцы же называют те события Первой войной за независимость. — Он скрестил ноги и поставил блюдечко с чашкой на колено. — К 1857 году недовольства скопилось немало. Возмущение вызывали и нарушения кастовых обычаев, и оскорбительное поведение офицеров, и чрезмерный пыл миссионеров. Поводом для взрыва стала поставка патронов, гильзы которых смазывали то ли коровьим, то ли свиным жиром. Каким именно, так и осталось неясно. Возможно, и тем и другим. — Отец Локк снова широко улыбнулся, застав меня врасплох. — Какой смысл оскорблять чувства только индусов или только мусульман, если можно одним махом задеть и первых, и вторых. — Улыбка погасла. Гость присмотрелся к чаю. — Понимаете, патрон был запечатан и сипаю нужно было его надкусить. А это нарушение табу. Власти, конечно, своей вины не признали. Сипаям сказали, что если им что-то не нравится, то пусть пользуются для смазки свечным воском, но было уже поздно. Сипаи решили, что это часть заговора, имеющего целью заставить их нарушить традицию и обратить в христианство. Потому, собственно, и поднялись.
