— И сейчас, в данный момент, оружие при себе? — спросил я.
— А как же, — ответила Харриет, — береженого Бог бережет.
— Вам знакомо творчество писателя Джона Стейнбека? — спросил я.
— Нет, а что?
— Был такой выдающийся американский писатель, с которым мне довелось познакомиться. Он объездил всю Америку, бывал в довольно опасных местах, вот я и спросил его: «Скажите, а вы носите с собой оружие?» — «Нет, — ответил огненно-рыжебородый Стейнбек, сверкнув синими глазами, — никогда» — «А почему?» — «Потому что оружие дает тебе фальшивое ощущение безопасности и силы. Ты лезешь туда, куда не следует, вместо того, чтобы убежать подальше». Прав был Стейнбек, как вы думаете?
— Не знаю. У каждого своя правда, — ответила она.
Что ж, она права, но опять-таки, не в смысле Второй поправки, не в смысле защиты свободного государства, а в смысле самозащиты.
Уже позже, в Вашингтоне, мы попытались встретиться с каким-нибудь представителем НАСО. Звонили много раз, но нам было отказано, поскольку они проверили меня по Интернету и выяснили, что я противник общедоступности оружия, а раз противник, то нечего и разговаривать. Там же встретились с Карлом Финнеем, который возглавляет Комиссию Брейди.
30 марта 1981 года психопат по имени Джон Хинкли выстрелил шесть раз в президента Рональда Рейгана, в которого попала лишь одна пуля. Несколько человек были ранены, среди них пресс-секретарь Белого дома Джеймс Брейди. Пуля попала ему в правую переднюю долю головного мозга, выжил он чудом, но стал инвалидом на всю жизнь. Его жена Сара создала Комиссию Брейди, цель которой ограничить и контролировать распространение огнестрельного оружия в США. Разумеется, у Комиссии гораздо меньше средств, чем у НАСО. Финней говорит:
— Надо понимать, что применение оружия, насилие — это часть американского наследия, пионеров, завоевания Дикого Запада. Кроме того, люди боятся, очень высок уровень преступности, люди не считают, что полиция обеспечивает им защиту, вот они и стремятся иметь оружие. Ну и потом, мы все немножечко ковбои, мы все романтики шестизарядного кольта.
Где-то на полпути между Эль-Пасо и Хьюстоном мы остановились, чтобы заправиться и, как было заявлено всей командой, «пописать». Таких остановок на нашем пути (шестнадцать тысяч километров!) было, как вы понимаете, множество. И все они шли по совершенно одинаковому сценарию: вся группа выходила из машин и бросалась, словно саранча на урожай, в магазин, неизменно имевший место при бензоколонке. Дальше шел интенсивный поиск чего-нибудь: сувениров, бейсбольных кепок, прохладительных напитков, маек, словом, «штучек».
Главным в этом деле был звукооператор Иван Нехорошее. Уже все пописали, все всё ощупали, купили, давно заправили машины — но Ивана нет, потому что Иван застыл у прилавка, где продают солнцезащитные очки. Он мерил их и мерил, внимательно рассматривая себя в зеркале, и неизменно покупал одну пару. Сколько он их купил за наше путешествие, не берусь сказать, но не сомневаюсь, что в результате он смог бы открыть собственный бутик очков. Он выходил из магазина в новых очках совершенно невообразимого стиля и цвета, вызывая всеобщий хохот, который его вовсе не смущал. Он улыбался своей девичьей нежной улыбкой и ждал следующей остановки.
Однажды — как раз между Эль-Пасо и Хьюстоном — когда мы ждали Ивана, откуда-то вынырнул Брайан:
— Слушайте, я тут встретил настоящего ковбоя, он готов дать нам интервью. Будем?
И мы поехали на ранчо к Марку Муру, настоящему ковбою: высокого роста, плечистый, голубоглазый, белозубый, он встретил нас в настоящей ковбойской шляпе, ковбойских же сапогах, джинсах и клетчатой рубашке. От него веяло спокойствием, говорил он неторопливо, совершенно откровенно (что вообще оказалось характерным для американцев), это был человек, который живет в ладу с собой. Когда-то Марк работал служащим банка, до этого торговал подержанными машинами, но, как он нам сказал, тяга к земле, к тому, что делали его предки, оказалась сильнее.
Мы долго говорили с ним — о том, что сегодня многие не имеют представления о том, откуда взялся тот бифштекс, который они едят, о том, что молодежь больше интересуется модными кроссовками, чем своей историей, о подлинных и мнимых ценностях. Но больше всего меня поразил его взгляд на Америку и то, что его тревожит:
— Как вы относитесь к войне в Ираке?
— Что вам сказать, лучше воевать с ними там, чем здесь, на нашей земле.
— Неужели вы считаете, что кто-то вторгнется в Америку? Ведь Америка самая сильная страна в мире.
— Да, боюсь. Сила у нас есть, но мы подгниваем изнутри, в этом наша слабость, и когда нутро развалится, тогда нападут на нас.
— Что же вас так беспокоит?
— А то, что из всего изгнали Бога. Теперь хотят с нашего доллара убрать слова «На Бога мы уповаем», а ведь это для нас главное, это и есть то, откуда взялась Америка, сюда бежали люди, которые хотели свободы вероисповедания, если лишить нас Бога, нет больше Америки.
— А вы допускаете, что человек имеет право не верить в Бога?
Марк на мгновение задумался, потом хохотнул и сказал:
— Имеет право, но мы имеем право доказать ему с помощью Библии, что в Бога надо верить.
— Но все-таки имеет право американец не верить?
— Да, американец имеет право верить или не верить во что хочет. У нас даже есть атеисты.
— Скажите, Марк, не опасаетесь ли вы, что наступит день, когда не будет больше ковбоев, что техника и цивилизация сделает их лишними?
Он задумался, потом сказал:
— Скорее всего, так. Конечно, всегда будут люди, которые любят землю, лошадей, скот, которые хотя бы по уик-эндам будут заниматься этим, но я думаю, что мы, ковбои, вымирающее племя.
А жаль. Славные это люди. Мы попрощались, залезли в машины и тронулись в путь. Я обернулся и махнул на прощание рукой Марку. Он снял шляпу, махнул ею в ответ и остался стоять на своей любимой земле, держа одной рукой под уздцы молодого жеребенка. Картина так и осталась в моей памяти.
Глава 13
День печали, день счастья
Мне кажется, полезно предварять собственные впечатления о том или ином американском городе впечатлениями тех людей, которые, собственно говоря, вдохновили меня на эту поездку. Иногда мне кажется, что я хорошо знаком с ироническим Ильей Ильфом и чуть романтическим Евгением Петровым. Совсем недавно мне подарили первое издание «Одноэтажной…» 1937 года: обложка цвета хаки, плохонькая желтая бумага; на титульном листе красными чернилами выведен инвентарный номер 38477, также стоит печать: «Фабрика красн. Пролетарий. БИБЛИОТЕКА». Над этим еще печать: «БИБЛИОТЕКА Крапивина Николая Ивановича».
На левой от титульного листа странице каллиграфическим почерком написано: «Б. А. Воронцову в день рождения. 28.8. от тестя». И подпись: «Крапивин».
То ли Крапивин взял из библиотеки фабрики «Красный пролетарий» книжку и «зачитал» ее, а потом подарил своему зятю, то ли зятю не очень понравилась книжка и он подарил ее библиотеке — в общем, дело темное. Но она оказалась в конечном счете у меня!
В ней нет ни предисловия, ни послесловия. Лишь нижняя треть 370-й, последней, страницы отрезана. Не текст, а то, что могло быть написано кем-то после текста. Тайна, да и только.
Одновременно мне подарили издание 1942 года с фотографиями Ильфа. Оно куда как более красочно оформлено: внутренняя обложка представляет собой карту США, на которой жирной красной линией обозначено путешествие Ильфа и Петрова. Кроме того, в самом конце книги вклеена еще одна карта с тем путешествием. Но и в этой книге нет ни предисловия, ни послесловия. Кроме того, поражает, что вышла она в 1942 году, когда положение СССР было крайне тяжелым. Почему вышла, кто распорядился?
Есть у меня и первое американское издание, носящее странное, на первый взгляд, название «Маленькая золотая Америка». Объяснение простое: книга «Золотой теленок» была издана в США издательством «Фаррар и Райнхарт» под названием «Маленький золотой теленок» и имела успех. Поэтому издательство решило сыграть на этом и воспользоваться словами «маленький» и «золотой».
Правда, на титульном листе указано оригинальное русское название книги — ODNOETAZHNAYA AMERIKA — и дан соответствующий перевод этого названия. Переводчик книги, некто Чарльз Маламут, очень неплохо справился с весьма сложной задачей. Американское издание тоже вышло в 1937 году (на несколько месяцев раньше, чем русский оригинал вышел в СССР), и тоже не имеет ни предисловия, ни послесловия. Но самое поразительное то, что и в последнем, пятом, томе собрания сочинений Ильфа и Петрова, в котором публикуется «Одноэтажная…», тоже нет ни предисловия, ни послесловия. Складывается впечатление, что никто не хотел браться за это, хотя ума не приложу, почему.
Все это написано лишь для того, чтобы убедить вас, читателей, в моей искренней, я сказал бы, нежной любви к этим авторам, чьими наблюдениями я столь щедро украшаю свою книжку.
