Хирурги кое-как заштопали ногу Энцо.
У дверей его палаты поставили троих милиционеров.
Останки Марьюса были брошены в общую могилу на тулузском кладбище. По ночам, лежа без сна в камере тюрьмы Сен-Мишель, я часто думаю о своих погибших товарищах. Их лица навсегда запечатлелись в моей памяти, так же, как их несокрушимое мужество.
На следующий день Стефан возвращается с акции, проведенной в Ажане; на перроне его ждет убитая горем Марианна. Стефан обнимает ее за талию и ведет в здание вокзала.
– Ты уже в курсе? - спрашивает она сдавленным голосом.
По лицу Стефана она понимает, что ему еще неизвестно о трагедии в кинотеатре "Варьете". Идя рядом с ним по улице, она рассказывает о гибели Розины и Марьюса.
– Где лежит Энцо? - спрашивает Стефан.
– В Отель-Дьё.
– Я знаком с одним хирургом, который там работает. Он вроде бы либерал, попробую поговорить с ним.
Марианна провожает Стефана до самого госпиталя. По пути они не говорят ни слова, каждый думает о Розине и Марьюсе. Подходя к больнице, Стефан нарушает молчание:
– А Розина… где она?
– В морге. Сегодня утром Ян навестил ее отца.
– Понятно. Вот что я скажу: гибель наших друзей будет напрасной, если мы не пойдем до конца.
– Стефан, я не знаю, существует ли он, тот "конец", о котором ты говоришь, и очнемся ли мы когда-нибудь от кошмара, в котором живем уже столько месяцев. Но если ты спросишь, страшно ли мне с тех пор, как погибли Розина и Марьюс, я тебе признаюсь, Стефан: да, мне страшно, страшно, когда я встаю по утрам, страшно весь день, когда я брожу по улицам, собирая сведения или следя за очередным врагом, страшно на каждом перекрестке, где меня могут засечь в любую минуту и арестовать, страшно от мысли, что другие Розины, другие Марыосы не вернутся с задания, страшно за Жанно, Клода и Жака, которым грозит расстрел, страшно за Дамиру, за Осну, за Яна, за вас всех, ставших мне родными. Мне все время страшно, Стефан, даже во сне. Но я боюсь не больше, чем вчера или позавчера, не больше, чем в первый день моей работы в бригаде, не больше, чем тогда, когда у нас отняли право на свободу. Так что знай, Стефан: я буду и дальше жить с этим страхом до того самого "конца", о котором ты говоришь, даже если мне и неведомо, где он и когда наступит.
Стефан подходит к Марианне и неуклюже, но крепко обнимает ее. И она так же неловко, стыдливо прижимается головой к его плечу; тем хуже, если Ян считает это опасной беспечностью. Измученная неизбывным одиночеством, она - если Стефан захочет, - позволит ему любить себя, позволит себе любить его, хотя бы краткий миг, пусть только это будет миг настоящей нежности. Ощутить покой и счастье, почувствовать рядом с собой, в себе мужчину, чьи горячие ласки скажут ей, что жизнь продолжается, что сама она - жива, как это просто и прекрасно!
Марианна поворачивает голову, и ее губы встречаются с губами Стефана; обнявшись, они долго стоят у входа в Отель-Дьё, где в темном подвале покоится Розина.
Прохожие замедляют шаг, с улыбкой глядя на эту парочку, слившуюся в нескончаемом поцелуе. Подумать только, даже среди ужасов войны у кого-то еще остаются силы на любовь. Весна к нам вернется, сказал однажды Жак, и этот запретный поцелуй на ступенях этой зловещей больницы доказывает, что, может быть, он и прав.
– Надо идти, - шепчет Стефан.
Марианна размыкает объятия и смотрит, как ее друг поднимается по лестнице. В тот миг, как он открывает дверь, она прощается с ним взмахом руки. Наверное, этим жестом она говорит ему: "До вечера!"
Профессор Рьено работал в хирургическом отделении больницы Отель-Дьё. Стефан и Борис были его студентами в те времена, когда они еще имели право учиться на медицинском факультете. Рьено не одобрял людоедские законы Виши; будучи откровенным либералом, он сочувствует Сопротивлению. Своего бывшего ученика профессор встретил приветливо и отвел его в сторонку.
– Что я могу для вас сделать? - спросил он.
– У меня есть друг, - нерешительно начал Стефан, - очень близкий друг, он лежит где-то здесь, у вас.
– В каком отделении?
– У него ногу оторвало взрывом бомбы.
– Значит, это в хирургии, - ответил профессор. - Его оперировали?
– Да, кажется, сегодня ночью.
– Видимо, он не в моей палате, иначе я бы увидел его на утреннем обходе. Я наведу справки.
– Профессор, хорошо бы найти способ, чтобы его…
– Я уже понял, Стефан, - прервал его профессор. - Я посмотрю, что можно сделать. Жди меня в вестибюле, сначала я узнаю, в каком он состоянии.
Стефан кивнул и спустился в вестибюль. На первом этаже он увидел знакомую деревянную дверь с обшарпанными филенками, ведущую в подвал. Стефан колебался: если его там засекут, то начнут задавать вопросы, на которые трудновато будет ответить. Но чувство долга пересилило боязнь риска, и он решительно толкнул дверь.
Внизу тянулся мрачный коридор, напоминавший длинную кишку - внутренности больничного здания. Скрученные провода на потолке переплетались с запотевшими трубами. Лампочки в настенных плафонах через каждые десять метров разгоняли темноту бледным светом; в тех местах, где они перегорели, коридор был погружен в полумрак.
Стефану темнота не мешала, он хорошо знал дорогу. В прежние времена ему часто случалось бывать здесь. Помещение, которое он искал, находилось справа. Он вошел.
Розина лежала на столе, больше в комнате никого не было. Стефан подошел к телу под простыней в пятнах почерневшей крови.
Неестественный поворот головы указывал на перелом основания черепа. Было ли это причиной ее гибели, или она умерла от других многочисленных ран, которые он видел на ее теле? Он молча постоял перед мертвой, собираясь с мыслями.
Стефан пришел, чтобы проститься с ней, передать последний привет от друзей, сказать, что ее лицо никогда не сотрется в их памяти, что они никогда не откажутся от борьбы.
"Если встретишь Андре там, где ты сейчас, передай ему от меня привет".
Стефан поцеловал Розину в лоб и с тяжелым сердцем покинул морг.
Когда он поднялся в вестибюль, его уже ждал профессор Рьено.
– Господи, где вы ходите, я вас обыскался. Ваш приятель вне опасности, хирурги зашили ему ногу. Только поймите меня правильно: это не значит, что он сможет ходить, но по крайней мере он выживет.
Стефан молча пристально смотрел на него, и старый профессор наконец сказал:
– Я ничего не смогу сделать для вашего друга. Палату постоянно охраняют трое милиционеров, они даже не впустили меня к нему. Передайте своим друзьям, чтобы не пытались проникнуть туда, это слишком опасно.
Стефан поблагодарил своего учителя и тотчас ушел. Вечером он встретится с Марианной и передаст ей то, что узнал.
Они продержали Энцо в госпитале всего несколько дней, а потом переправили в тюремную больницу. Милиционеры действовали так грубо, что в пути Энцо трижды терял сознание.
Его судьбауже была предрешена. Кактолько он выздоровеет, его расстреляют в тюремном дворе; но поскольку он должен был самостоятельно дойти до столба, где казнили подпольщиков, мы надеялись, что это произойдет не так скоро. Было начало марта 1944 года, ходили упорные слухи о предстоящей высадке союзников. Никто из нас не сомневался, что в этом случае казни прекратятся и нас освободят. Значит, нужно было изо всех сил тянуть время, чтобы спасти нашего товарища Энцо.
Со вчерашнего дня Шарль буквально кипит от ярости. Накануне Ян приехал к нему на заброшенный вокзальчик Лубера. Это был странный визит: Ян хотел попрощаться. Где-то в окрестностях города подпольщики организовали новую бригаду, ей требовался опытный руководитель, и Ян отправлялся туда, к ним. Это не его решение, таков приказ, и он должен ему подчиниться, вот и все.
– И кто же отдает такие приказы? - спросил Шарль, не помня себя от злости.
Французские партизаны в Тулузе, не состоящие в их бригаде, - такого еще не бывало, по крайней мере до прошлого месяца. И вдруг - нате вам! - образовалась новая сеть, а его команду оголяют! Таких, как Ян, раз-два и обчелся; многие их ребята погибли или арестованы, а теперь забирают и его, - нет, это просто несправедливо!
– Я знаю, - говорит Ян, - но так решили наверху.
Шарль кричит: знать не хочу твоего "наверху"! Сколько уж месяцев борьба ведется здесь, внизу. Уличные акции - это ведь мы их придумали. А теперь другие возьмутся делать то же самое - конечно, чего проще, по чужим-то следам!
На самом деле Шарль вовсе так не думает, просто ему тяжело расставаться со своим другом Яном, почти так же тяжело, как в тот день, когда он велел скрывавшейся у него женщине вернуться к своему мужу.
Разумеется, Ян - совсем другое дело, с ним он ни за что на свете не стал бы делить постель, будь он даже смертельно болен. Но для Шарля Ян не столько руководитель бригады, сколько близкий друг, и вот теперь он уезжает…
