— Слушай, Кордер! — крикнул он, врываясь в отдел ковров, чтобы поделиться с другом этой ужасной новостью. — Меня уволили.
Кордер, скатывавший зеленую дорожку, прервал свое занятие, медленно выпрямился и без труда прочитал на лице мистера Бантинга следы пережитого им потрясения.
— Вон что! — проговорил он, наконец, негромко.
— Да, да, вот сию минуту. Послезавтра могу убираться на все четыре стороны. — Он умоляюще посмотрел на Кордера. — Что же мне делать, Джо?
— Вентнор! — негромко произнес Кордер, обращаясь не столько к мистеру Бантингу, сколько к зеленому рулону дорожки. — О негодяй, проклятый негодяй! Что ж теперь делать? Юнцы с мужчинами стоят уж вровень. Я очень огорчен, Джордж. — Он крепко стиснул руку своего приятеля.
Тут чувства, распиравшие мистера Бантинга, вырвались наружу. Верхняя часть его жилетки начала бурно вздыматься и опускаться, лицо сморщилось, и все черты расплылись, как растаявший воск.
Кордер провел его в свой кабинет и притворил дверь.
Но вот он появился снова с красными, опухшими глазами, — любопытное зрелище для окружающих. В уборной он умылся и побыл еще некоторое время в полном одиночестве, пока, как ему казалось, все следы волнения не исчезли с его лица. Так протекли самые горестные минуты его жизни.
Теперь он лежал в постели. Лежал и, не отрываясь, глядел в темноту, а воображение снова развертывало перед ним картину за картиной, разукрашивая их все новыми трагическими подробностями. Время от времени рука жены тесной обвивала его плечи.
Он откашлялся и заговорил.
— Нужно будет завтра же приняться за дело — перекопать газон.
— Зачем, Джордж, голубчик?
— Насажать овощей. Картошки. Чтоб было что есть.
— Да мы и так не умрем с голоду.
Его поразила эта удивительная беспечность. — Нужно подумать о детях. Как мы сведем концы с концами?
— Ничего, проживем.
— Тебе легко говорить — «проживем» — возразил он с оттенком раздражения. — Но как?
— Спи, милый. Старайся не думать.
— Нет, ты скажи, как? — настаивал он. — Я должен думать. Мы не можем полагаться на мальчиков. Они, видно, ничего не в состоянии заработать. Никакой-то в них энергии, никакой предприимчивости. Я просто не знаю, что будет. — И он беспокойно ворочался в постели, перевертываясь с боку на бок и проклиная вполголоса все время сбивавшиеся простыни.
— Можно бы открыть небольшую торговлю скобяным товаром, — проговорил он вдруг, раскрывая ход своих мыслей.
Досада на себя за проявленное малодушие снова начала его терзать. Все слова, которые он мог бы сказать и не сказал, назойливо вертелись в его мозгу. Он сжал кулаки, все тело его напряглось.
— Чорт возьми! Хотел бы я...
— Тише, тише, милый. Не мучь себя понапрасну. Постарайся уснуть.
Мистер Бантинг испустил утомленный вздох и нехотя откинулся на подушках. Уснуть! Смешно... Как может он уснуть! Но разве ей или вообще кому-нибудь это втолкуешь? Он одинок, совершенно одинок.
— Атлас! — пробормотал он. — Титаны терпеливости приемлют удары, что назначены слабейшим. Титаны терпеливости. В самую точку; нельзя выразиться точнее. Ах, Кордер знает, он все понимает, Кордер. — И, с нежностью думая о Джо Кордере, мистер Бантинг, наконец, крепко уснул.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ МИСТЕР БАНТИНГ В РОЛИ ЗРИТЕЛЯ
Было что-то сугубо английское в том, как семейство Бантингов встретило разразившуюся катастрофу, хотя сам мистер Бантинг приписывал это просто недостатку здравого смысла. Прежде всего они, повидимому, толком даже не понимали, что их действительно постигло несчастье, и во всяком случае не были им чересчур подавлены. На следующее утро все (за исключением самого мистера Бантинга) с обычным благодушием уселись за стол, разговоры велись о чем угодно, только не об этом неожиданном повороте фортуны. Такие единодушные усилия игнорировать неприятную действительность были, по мнению мистера Бантинга, совершенно неуместны. Столь же неуместной казалась ему и царившая за столом веселость; все это заставило мистера Бантинга сомневаться, обладают ли его дети достаточными умственными способностями, чтобы оценить серьезность положения. Только трагически неумолимый ход событий, которые — он ясно это видел — надвигались на них черной тучей, мог открыть им глаза.
Все же он нашел нужным обратиться к своим сыновьям с небольшой речью о необходимости улучшить свое служебное положение. Это, сказал он, очень существенно, абсолютно необходимо и должно быть сделано во что бы то ни стало. В ответ они понимающе кивнули, повидимому, проникшись сознанием, что этим действительно следует заняться.
Когда они ушли на работу, мистер Бантинг с сосредоточенным видом иога, приступающего к процессу самоуглубления, принялся обдумывать свое отчаянное положение. Его раздумья были, однако, прерваны в самой ранней стадии возгласом миссис Бантинг, хлопотавшей по хозяйству:
— Ну что пользы так унывать Джордж? Все равно ничего не поделаешь. — И она посоветовала ему «немного приободриться».
Он громко рассмеялся.
— «Приободриться»! — Когда все это на нас надвигается!
Что именно «все это», он и сам точно не знал. Воображение рисовало ему мелодраматические картины бедности: потухший очаг, пустую кладовку, комнаты, из которых вынесена вся мебель. Он видел все это и проникался смутным страхом перед грозящими лишениями и позором и перед последующей окончательной нищетой. Сколько раз приходилось ему видеть, как подобные несчастия обрушивались на голову когда-то состоятельных людей. В эти первые дни после своего увольнения он был словно загипнотизирован страхом и не мог найти в себе мужества обуздать его и спокойно обдумать свое положение.
Только железным усилием воли удалось ему заставить себя выйти из дома и предстать перед населением поселка в новом для себя качестве праздного человека. Он заранее чувствовал ужасную, неловкость при одной мысли о предстоящих встречах. Но обстоятельства сложились так, что ему не пришлось рассказывать никаких небылиц. Сосед-полковник, увидев его на улице, перебежал через дорогу, чтобы пожать ему руку и поздравить с заслуженным отдыхом. — Ваша жена сообщила мне. Теперь мы сажаем розы и читаем Омар Хайяма? Лучший удел человека! — Миссис Оски тоже поздравила его: он правильно сделал, что послушался совета своей супруги. Пастор остановил его и заметил что-то насчет «бремени и тягот нашей жизни». Все это было очень неожиданно, и он не был уверен, что его ответы всегда попадали в точку, но во всяком случае это было приятно — при условии, конечно, что он сумеет и дальше выдержать марку.
В первые недели его праздного существования очень много времени у него ушло на то, чтобы освоиться со своим положением и предугадать час, когда должна будет состояться его решительная схватка с судьбой. Его стол покрылся счетами, банковскими книжками, пачками акций и приходо-расходными сметами. Закладная была выкуплена, платить за Джули в школу больше не требовалось, и вопрос о дорогостоящих карьерах тоже, наконец, отпал. Деньги, вырученные им за продажу земли, он положил на книжку из четырех процентов годовых, и у него еще оставалась арендная плата за коттеджи. Подоходный налог платить не придется, за дом тоже. Платить ничего не надо, кроме обычного налога на недвижимость. Когда он несколько прояснившимся взором окинул эту картину, она совершенно неожиданно показалась ему в общем не столь уж мрачной. Его дела были значительно лучше, чем он предполагал. Правда, до той поры, пока сыновья станут на ноги, все время будет происходить небольшая утечка капитала, но, как бы то ни было, мистер Бантинг видел, что он может выдержать длительную осаду.
Было бы несправедливо утверждать, что мистер Бантинг был огорчен этим открытием, но оно его слегка удивило. Не раз замечал он с некоторой гордостью, что в самых важных житейских вопросах он обычно оказывался прав. Уже много лет подряд он твердил, что находится на краю банкротства. Вначале он говорил так из педагогических соображений, но затем столько раз это повторял, что и сам тому поверил. Непривычная мысль о том, что он является, в скромном масштабе, человеком обеспеченным и может делать, что ему угодно, — если не считать его обязанностей перед сыновьями, — первое время никак не укладывалась у него в голове. Но ведь вот цифры. Он позвал миссис Бантинг, и она подтвердила их правильность. Она и сама пришла к сходным выводам, произведя такие же вычисления в уме. Они проживут.
— Да, но только-только, — сказал он, вспомнив про неотвратимую утечку капитала.
— Теперь дело за мальчиками. Неужто они не могут хоть немного встряхнуться? Что, у них совсем нет самолюбия, что ли?
— Я уверена, что они постараются, милый.
