Бывший выпускник МФТИ в годы дикого предпринимательства не растерялся. Пережив неудачу семейной жизни и забыв о дипломе инженера, торговал всем, что покупалось. Кроме оружия, наркотиков и живого товара. Ходил под крышами, оказывался на «стрелках», бывал и бит, научился давать взятки ненасытным чиновникам. Когда более-менее улеглись над страной шторма, Бадьин выплыл из бурных волн владельцем небольшого предприятия и этой вот дачи. Участок по Ленинградке с просторной избой свалился на него после прохождения по длинной цепи долгов одного из бывших компаньонов. Предприятие изготавливало пищевые добавки к кормам для домашних животных. Бадьин поначалу изумленно качал головой — откуда что берется? Но дело есть дело. В конце концов, добавки, прокат или тушенка — все продается и покупается по одним законам. Тем более, что на этом рынке конкуренции со стороны зарубежных компаний пока не предвиделось. Слишком дорогая получалась у них продукция. Наша ничем не уступала, но стоила раза в три дешевле. Бадьин торопился успеть выжать из ситуации максимум. На личную жизнь давно махнул рукой. Царевны не попадались. Зато лягушек развелось в избытке. С ними надолго не связывался.
Лишь изредка, словно на зов из прошлого, Бадьин оглядывался в начало осени, в солнечный грибной лес, пытаясь разглядеть улыбку Валентины. И однажды его поразило воспоминание: ведь они ни разу не разговаривали, даже словом не перемолвились. Чертов дед появлялся как из-под земли, пресекая любую попытку контакта, точно бдительнейший из телохранителей. Вспоминалась лишь улыбка женщины. Практически незнакомой…
Как-то в октябрьский вечер Бадьин даже набрал их номер. Гульнул после удачной сделки, рука вступила в предательский сговор с памятью. Ответил дед. Долго соображал, что за пьяный мужик звонит.
— Ну и чего надо?
— Да так, — замялся Бадьин. — Чего-то вспомнилось… Хорошо за грибами ходили…
— Опять, что ли, заблудился? — хмыкнул дед.
Бадьин задумался.
— А пожалуй, что и так. — И с пьяной решительностью брякнул: — Валентину позовешь?
— Щас, — буркнул дед. — Разбежался. Ишь кобели…
— Муж, что ли, дома? — нахально осведомился Бадьин. — Налетался-наплавался?
— Налетался, — зло отрезал дед. — До того налетался, что к другой улетел. Кобели неугомонные! Ты тут еще… Напился и звонит, орел! Что тут тебе? Этот… интим по телефону?!
— Погоди, не бросай трубку, — взмолился Бадьин. — Погоди… Я, что ли, в этом виноват?
— Все вы одним миром…
— Погоди… Как… она-то? Позови, слышь, Иваныч, позови, а?
В трубке ненадолго стихло. Иван Иваныч словно размышлял. Затем все же ответил отказом.
— Не будет она с тобой разговаривать. Не будет. Забудь об этом, — решительно сказал дед.
Дело должно развиваться. Хоть в какую сторону. Иначе окуклится, скукожится, завянет. Вместе с тобой.
Поздней осенью Бадьин выехал в Старую Руссу. Минеральные добавки к кормам неожиданным образом вышли на минеральную воду. В Старой Руссе старый курорт целебных вод влачил довольно жалкое существование. А перспективы тем не менее проглядывались весьма неплохие. Требовались, известное дело, инвестиции. Бадьин в группе бизнесменов оказался в древнем городе.
Поразили тишина, храмы, колокольные звоны. Случайно узнал, что именно здесь Достоевский написал «Братьев Карамазовых». История открывалась не с забытых школьных страниц, а дышала тайной из каждого полутемного переулка.
Дальше — больше. Пропуская дежурные официальные церемонии, Бадьин бродил по городу. Старательно уходя от каменных домов, погружался в неширокие улочки. Дряхлые домишки по окна уходили в землю, недоуменно поглядывая на пришельца из-под раскидистых кустов сирени.
В конце одной из улиц как-то мелькнули голубоватые купола невысокого храма. Бадьин двинулся по разбитой асфальтовой дорожке. Подойдя к храмовой ограде, прочитал, что церковь возведена в память святого великомученика Георгия Победоносца. В представлениях Бадьина святой никак не связывался с образом великомученика. Наоборот, этот богатырь вся и всех сокрушал.
В пустынном храме Бадьин почувствовал себя неловко. Конфузясь, расспрашивал девушку, продающую свечи, словно экскурсовода. Облаченная в косынку, скуластенькая и совершенно спокойная, та словоохотливо и как-то даже утешительно объясняла. Поставив по ее подсказке свечи, на выходе Бадьин купил икону Чудотворной Старорусской Божьей Матери. Чуть было не сказал «Сдачи не надо», когда девушка отсчитывала с пятисотенной. Неловко покрутив бумажки в руке, наконец заметил ящичек для пожертвований.
Ближе к Новому году дела вновь пошли в затишье. Знакомые предприниматели разлетались на зимние каникулы. В основном за рубеж, в теплые страны, к ласковым лучам и волнам.
Возвращаясь по вечерам в новую, но так и не отделанную квартиру, Бадьин автоматически в дверях вновь давал клятву заняться ремонтом. Затем шел на кухню, останавливался, привалившись к косяку, вглядывался в икону, любовно пристроенную в красном углу. Знающие люди рассказали, как правильно обойтись с образом.
Три рюмки водки снимали напряжение дня. Закусывал маринованными опятами. Сам мариновал. Сам и собирал. В лесу около дачи. В светлом осеннем лесу. Под ясным взглядом Валентины…
Ну ее к черту, эту Турцию! Бадьин принял еще рюмочку. Решимость возросла, затем окрепла. Осторожно сняв икону, прихватив пару бутылок водки, банку грибов, еще какой-то снеди, Бадьин вышел из кухни.
Внедорожник спокойно справился с небольшими заносами. Похоже, утром проходил бульдозер, более-менее расчистил подъездные пути к дачному кооперативу. Безлюдные темные дома угрюмо нахохлились под снежными шапками. Фонари горели лишь на перекрестках, радужными искрами рассыпая свет на нетронутом снегу участков. Выше, в бездонной мгле, мерцали звезды, грозя морозной ночью.
Бадьин вылез из теплой машины, вдохнул полной грудью. От обжигающего свежего воздуха даже поперхнулся. Срочно печь натопить!
И только тут он разглядел на обочине следы. Слегка припорошенные. Может быть, суточной давности. Сторожа, наверное, делали обход.
Электричества не было. Пришлось повозиться, подключиться к генератору, стоящему в подвале. Ладная кирпичная печь жадной тягой начала страстно пожирать сухие березовые полешки, заготовленные еще осенью. Той осенью…
Бадьин прикрыл поддувало, наполовину задвинул вьюшку. Рев пламени немного стих. «Ну, с наступающим!» Холодная водка легко прошла в горло, следом юркнул маринованный опенок. Икона, лежащая на столе, глянула укоризненно.
Бадьин закурил и вышел на террасу. Промерзшие доски заскрипели, жалуясь на заброшенность и одиночество. К редким кустарникам на участке, петляя, подбирались заячьи следы, разбегались в разные стороны. Уходили и к забору с соседним участком…
Почудилось? Неверные световые блики пробивались сквозь занавеску крайнего окна дома Иван Иваныча. Бомжи, что ли, обосновались? Да только в этой дощатой халабуде что за спасение от стужи? Бадьину стало противно от мысли, что чьи-то грязные руки шарят по комнатам, где жила Она… Она? А он ни разу и не был у них в избе…
Бадьин не стал вызывать сторожей. Прихватив топор, сунул ноги в холодные валенки, стоящие в прихожей, накинул тулуп и направился к соседнему участку. К соседскому дому вели следы. Ступая в них, Бадьин почти бесшумно добрался до крыльца, сунул руку за пазуху, проверил малокалиберный, оснащенный патронами со стальными шариками. Затем извлек из кармана тулупа сильный фонарь.
Дверь открылась почти бесшумно. Бадьин включил фонарь и вступил в тихий холод прихожей. В свете фонаря замелькали развешанные на стенах и под потолком пучки каких-то трав, запахло осенним лесом. Луч уперся в плотную дверь из свежеструганой древесины. Дверь под рукой даже не дрогнула. Дивясь собственной смелости, Бадьин пару раз решительно ударил обухом в косяк. Не особо рассчитывая на ответ и размышляя (не позвать ли все-таки сторожей?), ударил еще пару раз.
Дверь неожиданно открылась, чуть не выбив фонарь из руки Бадьина. Он машинально шагнул назад, выставляя перед собой для защиты и топор, и слепящий луч. В ярком свете застыл нелепо одетый человек, прикрывающий глаза ладонью. Казалось, одевался он в спешке, натягивая на себя все, что попадалось под руку. Из-под короткой куртки торчал подол свитера, из-под него — подол какого-то халата. Шапка была нахлобучена на платок, завязанный на подбородке. В другой руке человек держал зажженную свечу.
— Какого тебе тут надо? — выдохнул Бадьин.
Человек не отвечал. Зато откуда-то из глубины дома донеслось хриплое, простуженное:
— Кого несет? Да заходи быстрей, дом застудишь, черт! Носит неладная!
Нелепо одетая фигура так же молча повернулась и двинулась в дом, освещая себе дорогу свечой. Бадьин не поверил ушам своим:
