В принципе, Марину устраивала сегодняшняя жизнь. Светочка поправлялась, и врачи говорили, что она будет жить полноценной жизнью, что мать очень радовало. Марина материально жила хорошо, она регулярно посылала матери деньги и получала от неё письма, полные благодарности и любви к своей дочери и внучке. Но Марина с ужасом вспоминала всё то время, которое она прожила после смерти своего мужа. Она корила себя, что не очень любила его и не уделяла ему столько ласки и внимания, которые он заслуживал. Ведь он любил её беззаветно и преданно, и если бы сейчас жил, сделал бы всё, чтобы вылечить дочь, и Марина занималась бы тем, чем она занималась.
И здесь в её мыслях наступала остановка. Появлялась стена, преграждающая ход не только мыслей, а и фантазировать дальше она не давала возможности. А стена эта была та действительность и та система, при которой жили люди в её стране. Ни она, ни её ребёнок никому не были нужны. Что мог сделать майор милиции, чтобы собрать ту сумму, которую она заплатила за операцию? Только брать мзду за укрывательство преступлений, и рано или поздно это всё равно закончилось бы катастрофой. Но брать взятки – лучше или хуже того, что делала она? Тогда, от безвыходности положения, в котором оказалась её дочка, и зная, что она может погибнуть, не познав радости жизни, Марина, видя, что вокруг творится, пошла на преступления и находилась в той системе координат, в которой возобладал материнский инстинкт – спасти своё дитя.
Сейчас она жила в обществе, в котором ценился каждый человек, сохранялось его здоровье, соблюдались права, наделённые ему Богом, и если он сам не мог в силу каких-то обстоятельств справиться с бедой, то государство приходило ему на помощь. Сейчас Марина с содроганием и ужасом вспоминала, как плакали мужчины, вымаливая её вернуть машину или деньги. А она с закаменевшей душой не хотела понимать, что отбирает у них последнее – её цель затмевала всё. А здесь, в
Германии, она занималась работорговлей. Что сталось с теми девочками и женщинами, которых она отводила, только отводила, успокаивала она себя. Нет, постоянно возвращалась она к тем мыслям, вспоминая прошедшее, не просто отводила, а брала за это деньги. Стоит ли её благополучие несчастий, принесенных ею людям. Наверное, нет! Но как только она думала о том, что могло произойти с её дочерью, если бы она этим не занималась, опять не находила для себя ответа.
Марина уже начала подумывать, а не пойти ли ей в церковь и там через священника обратиться к Богу и снять с себя грехи? Но зачем ей нужен посредник и церковь? Молись и проси у Бога прощения сама, может тебе и полегчает. Но что значит молись? Для того, чтобы молиться, нужна*вера*, а Марину, как и миллионы её сверстников, советская власть отлучила от Бога, пытаясь заменить его собой, и первое у них получилось, а ко второму они не пришли. Бога, Создателя никем и ничем заменить невозможно. Но Марина задавала себе вопрос:
"Если Он есть, то почему он позволяет нам делать то что мы делаем?"
И опять не находила ответа.
Подобные мысли занимали всё свободное время, и Марина вначале загружала себя работой, даже той, которая не входила в её обязанности. Ей говорили коллеги, что у них не положено делать то, чего от тебя не требуют, здесь так не принято, но она не понимая этого "лезла во все дырки". Тогда милая женщина, полячка, врач-психотерапевт объяснила Марине, что она может этим вызвать неудовольствие окружающих, давая руководству повод для того, чтобы изменить служебные обязанности в сторону их увеличения.
– Я когда училась у вас в Ленинградском медицинском институте, то видела, что вмешательство в чужие дела и чужую жизнь у вас поощряется, что даже у нас в Польше считается плохим тоном. Но таков, наверное, русский менталитет. Не знаю, хорошо это или плохо, учитывая ваш уклад жизни, но здесь это неприемлемо, и Вы постараётесь избегать этого. Вы, Мариночка не обижайтесь на меня, Вы мне очень симпатичны и я хочу, чтобы вам было хорошо.
– Спасибо фрау Недзельска, я учту.
– Называйте меня Ядвигой. Мне так приятней. Марина, мне кажется, что вас что-то мучает.
– Нет, нет, Ядвига. Я просто скучаю и думаю о маме, – постаралась уйти от правды Марина.
– А где Ваша мама?
– Она осталась в Одессе.
– Она пожилая женщина?
– Не очень. Ей всего за сорок, но она инвалид. В молодости попала под трамвай и лишилась ноги.
– Заберите её к себе.
– Я только об этом и думаю. Но пока не могу.
Ядвига посмотрела на часы и сказала:
– У меня сейчас шпрехштутде (время приёма). Заходите, нам будет приятно поговорить.
– Спасибо, – сказала Марина, а сама подумала, что не пойдёт она разговаривать с Ядвигой, потому что та может выудить у неё всё, что является её, и только её тайной, уж слишком проницательный у неё взгляд, смотрит в самую душу.
Марина пошла в городскую библиотеку, взяла несколько книг немецких классиков, но что бы она не читала, обязательно натыкалась на те нравственные вопросы, которые она себе задавала. Ответа на них она не получала. Только тогда, когда она смотрела передачи по телевидению, он могла отвлечься. Особенно ей нравилось, как в
Германии устраивают народные праздники, с застольями, но без пьянки, песнями и танцами. Горячительными, вернее поддерживающими настроение напитками, было вино и пиво. Немецкая музыка не отличалась особой изысканностью, но несколько песен были очень популярны и ласкали русскую душу. Почти во всех концертах исполнялась песня "Rosemunde", которую в Союзе исполняли как фокстрот. На всех праздниках считалось шиком спеть русскую песню. Особенно часто звучали "Очи чёрные", песни из репертуара Шаляпина и, конечно, "Дубинушка". Марина всегда смотрела с наслаждением такие концерты и на какое-то время отвлекалась от мрачных мыслей.
Как-то вечером она включила первый немецкий канал ARD и увидела конец передачи, в которой говорилось о криминале, связанном с проституцией во Франкфурте. Марину как током ударило это сообщение, и она еле дождалась последних известий на каком-то другом канале.
Вначале сообщили, что в одном из домов во Франкфурте на Майне, в районе Westend, обнаружены трупы шести девушек, задушенных телефонным проводом. Когда показали дом, Марина чуть не лишилась чувств. Это был тот самый дом, куда она доставляла девушек. Дальше она хоть и смотрела передачу, но ничего не соображала. В голове стучала одна мысль: "Это тот самый дом, это тот самый дом!"
Она досмотрела передачу, взяла Свету, и вышла в парк. Возле мостика через речушку сидел большой старый лебедь. Он уже не летал, а пользовался подаянием людей. На пробегающих собак, которые, как правило им не интересовались (воспитание), он шипел и вытягивал шею, угрожая своим громадным красным клювом с устрашающим бугром-наростом. Но если к нему подбегала молоденькая, детсадовского возраста собачка, лебедь мог её и ущипнуть так, что она взвизгивала и отбегала.
Света любила останавливаться возле лебедя, назвала его именем из известной сказки – Ганц, а Марина брала немного хлеба, и Света кормила его из рук, разговаривая с Ганцем. Он понимал, что Света обращается к нему, поворачивал голову набок и слушал. Их беседа забавляла проходящих мимо людей, особенно детей, и они останавливались посмотреть. Однажды какая-то девочка подошла к
Свете, но Ганц угрожающе зашипел и отогнал её. Девочка даже обиделась и отошла, недовольно ворча, что лебедь невоспитанный Vogel
(птица). От общения с природой, Марина немного успокоилась и пошла отдыхать. Она уложила Свету в спальне, а сама в комнате включила телевизор и слушала сенсационную передачу, которую показывали по всем немецким и иностранным каналам.
В дополнение к тому, что она увидела и услышала раньше, показывали и говорили, что по показаниям соседей, живущих напротив дома, что к дому, как правило, по вечерам подъезжали дорогие лимузины, ворота открывались автоматически, пассажиров их не было видно, а машины поглощал подземный гараж. В гараже обнаружено два автомобиля белого цвета марки "Opel" с одинаковыми регистрационными номерами, и что удивительно, с одинаковыми номерами шасси и двигателей. Предположительно, у одной из машин они перебиты и являются фальшивыми.
Предполагается, что это был элитный бордель, который посещали богатые люди, кому не выгодно было раскрываться по различным причинам. Это могли быть и политические деятели, и бизнесмены, скрывающие свои сексуальные забавы с молодыми девушками, предположительно выходцами из стран бывшего СССР, преимущественно славянками, и даже люди с тёмным прошлым, кто не желал иметь дело с правоохранительными органами. В доме кроме трупов девушек живых людей не было. Девушки были задушены обрезком телефонного кабеля в разных местах дома, снесены все в "Keller" – подвал и сложены в ряд.
На экране телевизора их показывали укрытыми белыми простынями, и только у двоих из них лица были приоткрыты и Марине показалось лицо одной девушки знакомым. Полиция обращалась ко всем людям, могущим пролить хоть какой-то свет на данное преступление, сообщить по телефону 110 всё что они знают. Полиция обещала тем, кто поможет выйти на преступников, крупное вознаграждение.
