А мне-то хули плакать? Я на курорте, не в газовой камере. Мне каблуки нежалко, и ножки мне свои нежалко, я их стерла в кровь. Я улыбалась. Всем! И музыкантам, и тем арабам, что повисли на перилах, и всем пьянчугам, которые фоткали меня на телефон. Ха! Они думали, что я аниматор, пришла их веселить. А мне не жалко! Пусть пялятся. Пусть ключики в карманах теребят. Мне по фиг! Я живая! У меня есть жопа! И я буду этой жопой крутить!
А Лера фоточки смотрел. Ашот показывал какую-то дуреху, с которой он мутил по скайпу. Девахой похвалился и на ухо шепнул со страхом: «Жену уже полгода не ебал».
– А любовницу? – Лера знает, что спрашивать.
– И любовницу… месяца три.
Все покачали головой, как будто страшная заразная болезнь настигла и Ашота. Тут наконец-то Шимшон вспомнил обо мне.
– А где твоя красавица? – он спросил.
Лера не хотел говорить «у арабов».
– В Египте… – он буркнул в нос.
– У арабов?! – Шимшон поперхнулся. – Красивая женщина? Одна? У арабов? Она же летела…
– Летела, летела – и не долетела, – прогундел Лера.
Шимшон закашлялся. Подавился картошкой. Лера брезгливо морщился. Конечно, неприятно смотреть, как человек натужно кашляет, краснеет, задыхается, как у него выкатываются глаза, и такое петушиное стариковское «кхе-кхе-кхе» из него вылетает.
– А может, ей там нравится? – подначивал Ашот.
– Звони… – сквозь слезы шипел Шимшон и показывал, чтоб ему постучали по спине, – звони…
Ашот ему похлопал по горбушке и тоже кивнул Лерочке:
– Звони. А то всю жизнь будешь трахаться с ноутбуком.
Меня немножко отпустило. Я знала, что это ненадолго. Это временное облегчение, пока танцуешь. Но стоит сесть, и коленка снова начнет дергаться. Поэтому я не останавливалась. Я сманила дагестанского мальчика, самого молоденького. Хорошо двигался! Ловил меня вовремя. «Белии роси, белии роси…» – Лерочка в трубку услышал.
– Что делаешь, девочка моя? – он спросил. – Уже кайфуешь без меня?
– Танцую… – Я еще не отдышалась.
– Танцуешь?!.. – Он почему-то удивился, и друзья закивали: «Вот! Я же говорил!».
– Я тебя придушу! – Лера зашипел. – Я тебя грохну, маленькая… Танцует она…
– А что делать? – Я смотрела, куда бы сесть, наш диван был уже оккупирован, на столик разгружали очередной поднос.
– Что делать?! – Лера злился. – Слушай меня, заенка. Завтра утром берешь такси, едешь в Таба. Километров сто пятьдесят, не больше. Там переходишь границу и едешь в Эйлат. Минут двадцать примерно. В Эйлате садишься в самолет и звонишь мне. Лететь один час. Я тебя встречу в Тель-Авиве. Ты все поняла, моя девочка?
Да! Я все поняла. Что я тут дрыгаюсь? Дух предков вызываю. Я же знала – нельзя тормозить. Нельзя тормозить, когда выходишь на обгон. Я все поняла: нужно срочно заказать такси и ложиться спать, чтобы Лера меня завтра красивенькой увидел.
Счастье было, я помню точно, минут двадцать было счастье, пока я бежала из бара. Дождик нежный мелкий капал на плечи, освежал после танцев. А потом мы с Лерой уснули. Он упал на свои махровые синие простыни, а я свалилась к отельным лебедям.
Нам снился снег. Да, а нам обоим в эту сучью ночь приснился снег. Только Лерочкин снег был обычный, из детства, а мой был теплым и пушистым. Это после коньяка, после коньяка мне всегда сюрреализм снится.
Весь декабрь Лера просил меня: «Маленькая, покажи снег, покажи снег…». Я выбегала на улицу, ставила камеру на свои березки, у нас как по заказу мело и мело.
Зачем ему снег? Я не знаю. Он смотрел картинку и уже не помнил ни хруст, ни снежный запах. Забыл за двадцать лет. Как не забыть? Люди все забывают, мозг у людей слабенький, память у людей короткая. Никто ничего не помнит. А тут раз – уснул и вспомнил.
Веревку длинную вспомнил, прищепки деревянные, поленницы во дворе – в том маленьком городе, где в школу ходил. Белье с мороза вспомнил. Руками голыми снежок катал – вспомнил. Ветку нагнул – снежинки на лицо посыпались, холодное мокрое на щеках вспомнил. Мама на крыльцо выбегала: «Лера! Шарф!»… И во сне он это услышал: «Лера! Шарф!», «Лера, шарф!».
А я в лесу гуляла. В одной рубашке иду – нехолодно. А вокруг елки в снегу, пальмы в снегу, и лимоны в деревянных кадушках желтеют под снегом. Ну, я и стырила один лимончик. В карман положила. Гуляю дальше. Под ногами прохладное, нежное, как волна, босиком наступаю – приятно. А потом чувствую – кто-то смотрит на меня.
На поляне сидит неизвестный старик, курит сигару и качается в кресле. Не помню даже, была у него борода или нет, скорее, была. А взгляд его помню, сильный и пристальный, как у хирурга. Я хотела выйти поздороваться, но испугалась. Подумала, а вдруг он обиделся, что я сперла у него лимончик. Почему он смотрит так строго, как будто насквозь меня видит вместе с лимоном в кармане? «Может, выбросить? – я подумала. – Зачем он мне нужен?» Но нет, не смогла, не смогла выбросить свой лимончик, жалко стало – сил нет.
Снежинки посыпались с веток. Кресло скрипит и качается. Пепел шипит на снегу. «Шшшшь» или «Мышшшшь»… А я стою молчу, ногтями в кожуру впиваюсь, смотрю на старика. И вдруг он перестал скрипеть и спрашивает меня: «Вы кто?».
Это было под утро, мой будильник еще не звенел. Я проснулась от холода. Мое одеяло было мокрым, с потолка капало, я встала и наступила в лужу. Свет включаю – не включается. Пультом щелкаю – телек не работает. Весь номер в воде – а из крана не течет.
Я умылась минералкой, выглянула в галерею. На стене висел электрический щит. От него сыпались искры, рядом стояли арабы в резиновых костюмах, держали лестницу. А кругом вода! И я побежала. В одной сорочке, как была, в главный корпус.
Вся мебель на улице была перевернута, вода еще стекала блестящими ручьями, вдоль дорожек валялись убитые за ночь цветочки, мужская белая рубашка трупом распласталась на траве. Арабы с метлами и тонкими граблями вышли убирать газон.
По лужам, держась за левый бок, ковыляла наглая брюнетка. Она немного отстала от своего викинга, присела на лавочку. Тот обернулся:
– Дарлинг?
– Ты давай… – махнула она ему. – Давай во-о-от так вот кружочек пробеги, а я тебя тут подожду.
Брюнетка достала сигареты, смачно выпустила дым и улыбнулась мне:
– Гуд монинг!
– Что было ночью? – я у нее спросила.
– Ночью все было круто! – Она боднулась, хотя рогов на ней уже не было. – И по скайпу все было супер! Но отпуск вместе – это вешалка. Пить нельзя. Курить вредно. Дискотека сбивает режим. Я встаю в шесть утра. Чищу зубы, крашусь, надеваю новое белье и опять ложусь. Делаю вид, что так и было. Отрываемся! Я не могу…
На балкон из бунгало напротив вышел импозантный месье в очечках. Он делал смешные упражнения со своим планшетом. Держал его на вытянутых руках, поднимался на носочках, водил по воздуху – искал, где ловит.
– Связи нет! Месье, нет связи! – крикнула ему брюнетка.
Я не первая прибежала на ресепшен. Там собрался народ. Кто в халатах, кто в пижамах. Ранние пташки кричали:
– Когда все починят?
– Вам надо учиться сервису у турков! – блондиночки пропищали.
– Никто ничего пока не знает. – Портье дирижировал руками, чтобы все притихли. – Ночью прошел ураган. Перевал затопило. Город тоже в воде. Света нет. Связи нет. Дороги нет. Все экскурсии и выезды за пределы отеля отменяются. Аэропорт закрыт. Ближайшие вылеты переносятся на неопределенный срок. – Он выдохнул и улыбнулся: – Ничего страшного! Отдыхайте, господа!
И все опять к нему с вопросами, как глухие, по второму кругу, «а когда все починят», «а что случилось», «а почему такой дождь», «а почему нас не предупредили».
– А завтрак будет? – спросила толстушка. Похоже, она так и спала в своем сарафане с клубничками.
Портье опять улыбочку и руки вверх:
– И завтрак, и обед, и ужин, и дискотека! Все будет. В отеле есть автономный генератор.
Он все понятно объяснил, четким русским языком говорил, как будто диктант читал. Но до меня все равно не дошло. Я не могла поверить. Какой ураган? Да, ночью пошел дождь. Не дождь, а дождичек, я помню. Ветер подул, ветерочек, это я тоже застала. Но какой ураган? Я ничего не слышала, спала как убитая.
Я протиснулась к арабу поближе, пусть, думаю, еще раз скажет.
– А у меня такси! – я ему говорю. – У меня такси на семь утра! Я вчера заказала такси на семь утра!
– Леди… – Он подозрительно взглянул на мою ночную сорочку. – Какое такси? Куда такси? Я же сказал, дороги нет…
Я на часы смотрела, часы у него за спиной висели. Не помню, сколько там было. Ни цифры не видела, ни стрелки.
– Леди? – он спросил. – С вами все в порядке? Померить вам давление? Вам нужен кофе…
– Какой кофе? – я психанула. – Зачем мне кофе! Мне нужно в Израиль! Зачем мне кофе! Почему меня тут заперли? Почему? Я что, сюда кофе пить приехала?
Араб устало выдохнул и включил повтор:
– Леди… Ночью прошел ураган… Перевал затопило…
