Ирина Крицкая
У женщин грехов не бывает!
© Крицкая И., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
Лера чешет по Ашдоду. Несет пузцо свое домой. На светофоре он вспоминает, что в баре у него шесть бутылок «Хеннесси», и прибавляет шаг. Приятно, люди! Да что уж мы, не знаем, что ли… Страсть как приятно, когда в баре у тебя шесть бутылок коньяка. Друзья у Лерочки хорошие. Когда летят на Святую землю, всегда покупают для него бутылочку. Ну, естессственно, в дьюти фри.
И у меня еще осталось. Немножко. Господа! Ваше здоровье!
В Израиле сейчас восемь вечера, температура воздуха плюс тридцать, и все вообще пучком. Солнце уходит за линию многоэтажек. За те дома, что стоят возле моря, балконами на пляж. Туда и двигает Лера. Старый больной еврей, так он любит себя называть. Кокетничает, говнюк.
Ему недалеко, минут за пять допрыгает. Пять минут, не больше, от «Русского ресторана», где служит Лерочка, до его апартаментов на Аришоми, 36. Там у него все рядом. Все без напрягов в этом тихом городе. Только название неудобное для нашего серьезного языка. Задохнешься, пока скажешь «Ашдод».
Кому-то, может быть, Ашдод и «тьфу», дыра для русских репатриантов, а Лерочке тут нравится. Двадцать лет он шагает с работы домой, вдоль цепочки маленьких магазинчиков, и знакомые продавщицы машут ему из окна…
Вот он зашел в одну лавочку. Взял парочку лимонов, под коньячок. Мяукнул девушке «спасибо, милая» и чешет дальше. Идет – борсеточкой помахивает. И на Черном море так же ходил, помахивал, и на Средиземном идет – помахивает.
А фонари горят давным-давно, трасса – яркий быстрый поток фар, витрины светятся, и заняты все столики в кафе. Прикиньте, в этом городе нет пробок. Там никто никуда не спешит. Евреи собираются прожить сто двадцать лет, по ерунде не загоняются. Дети у них плавают в бассейнах. Старушки выгуливают пинчеров. Стариканы играют в шахматы. Женщины бельишко гладят. И такие, как Лера, артисты сидят по барам и режутся в покер.
Да, иногда тут стреляют. Мы слышали, конечно. Случается. Не так уж часто. И как-то не по-русски. Не наш масштаб. У нас пальнут – так сотня трупов, а тут какие-то непонятные контузии, какие-то легкие ранения…
Все, Лерочка срезает через парк. Я слышу, как его ботинки шуршат на красном гравии. Вот его подъезд. Толстая пальма у входа.
Поднялся на шестой. Разулся. Расстегнул ремень. Протопал в кухню. Открыл свой бар. Лимон порезал. Налил в серебряный стаканчик. Сейчас крякнет: «Ах, как хорошо по горлышку пошел»… Потом залезет в Сеть и киданет мне сообщенье: «Маленькая, ты мне приснилась сегодня».
Еще бы не приснилась. Целый год я промываю ему косточки, пишу про него книжку, никак не могу закончить. Сначала забиваю Лерочку в слова – потом удаляю файлы. Сначала воскрешаю Леру – потом нажимаю delete. Один ноутбук я сожгла, второй утопила. Этот залит коньяком. «Ю» у него залипает. Так что «люблю» не напечатаешь. Но сегодня – все. Последний раз. Сейчас один глоточек – и я все честно, честно расскажу, поставлю точку, сдам рукопись, Лерочке скажу «бай, бай»… А завтра – о-хо-хо! У меня начнется новая жизнь. Я больше не буду ни о чем вспоминать. Куплю себе лошадь – и в поля.
Итак, с чего все началось. С чего, с чего… С минета. Лерочка сказал: «Начни с минета» – я и начала. Да! Я, грязная рыжая сука, дерзнула, взяла и сделала Лерочке минет. А потому что настроение было хорошее! Весна пришла!
Я же не знала… Откуда я могла знать, что в один прекрасный день моя спокойная жизнь закончится? Конечно, я ни о чем таком подумать не могла… Чтобы я? И Лера? И весна? Но день настал. Я его помню, очень хорошо помню этот день.
Был конец марта, с утра к моему дому тянули оптическое волокно для скоростного, между прочим, Интернета. Рабочие выкопали траншею и проложили кабель. И тут подъехали летчики – начальник аэродрома и лейтенант.
Летчики – моя головная боль, мотались они на своих истребителях среди ночи, а я уснуть по-человечески не могла целый год, не меньше. Летчики перегнали меня из спальни в подвал, летчики выпихнули меня из кровати на маленький диван. Раньше я спала рядом с мужем, и все было нормально, а когда появились самолеты – я начала прятаться в свое бомбоубежище.
Жила я себе тихо, за городом, там, где сосны и заборы из красного кирпича, иногда замечала – кукурузник летит над лесом… И вдруг, откуда ни возьмись – истребители. В нашем районе обнаружился военный аэродром. Оказалось, что моя крыша на одной линии со взлетной полосой. «Сушки» заходили на форсаж как раз над моей головой. Наверно, из-за этого я и была такая возбужденная. Если над тобой постоянно ревут истребители – сразу кажется, что в городе фашисты. Ложишься спать и думаешь: а если и правда война?
Так вот, ко мне тянули скоростной Интернет, а летчики приехали. Из машины вышел начальник и начал кричать на моих рабочих. Очень громко кричал: «Вы перебили наш секретный кабель! Где обрыв? На брюхе у меня поползете до взлетной полосы!». Кстати, это недалеко, всего два километра. Рабочие обиделись: «Мы вообще тут ни при чем». А я с крыльца спускаюсь и говорю:
– Какое счастье! На моем участке секретный кабель! Его же нет на карте…
Начальник глянул мельком на моих борзых и пошел на меня:
– Правильно! Потому что это секретный кабель. И завтра вы придете ко мне! Согласовать! Получить разрешение! А я еще посмотрю…
– Посмотрите на меня! – Я улыбнулась. – Какая я добрая девочка! Какой красивый у меня домик! Знаете, как я радуюсь каждую ночь, когда летают ваши самолеты? Неужели вы захотите оставить моих маленьких детей без Интернета?
Я говорила тише и тише, чтобы командир наклонился ко мне ушком и перестал орать. Он наклонился. Хмыкнул злорадно на мой «домик», но обороты сбавил. Я вынесла пару бутылок водки. Лейтенант починил обрыв. Военные пошутили на прощанье:
– Мы пометим у себя на карте ваш домик. Красным крестиком.
А я-то, глупая, и рада. Траншею закопали – и я сразу поскакала в Сеть. А там Лера.
Я ублажала Лерочку словами. Да, не губами, не губами – словами. Это был виртуальный секс. Ерунда, игрушки. Я Леру даже не видела и не слышала и знать не знала, что это Лерочка со мной на проводе. Только имя посмотрела – «Валерий, 52, Ашдод, Израиль» и говорю ему: «Ладно, попробуем». Кто знал, что эндорфинчик стукнет в кровь?
А сейчас я в степи. В ссылке вторую неделю. Одна. С Лерочкой – ни-ни, больше года. Потому что мужу обещала, и потому что… И потому, что я теперь взрослая тетенька и умнею не по дням, а по часам.
Моя избушка стоит на берегу. Я здесь одна, со мной никого нет, кроме собаки. И никакого Интернета здесь тоже нет. Место низкое, у речки. Даже телефон не ловит. А мне и не надо! Обойдусь я без вашей связи. Не надо мне уже ничего.
Нет, Лерочка ни в чем не виноват, он меня за горло не держал. Я всегда могла выйти из Сети. Я могла отключиться в любую минуту. Но как?! Как я могла отключиться? Старый еврей – а я отключусь. Старый еврей – это тема, это всегда тема, это кровь и солнце. Я знала, у Лерочки найдется куча веселеньких штучек. Сама его не отпустила, решила – «Будем играть».
Во что? В «хочу». «Хочу! Срочно! И пошли все на фиг!» – это была наша любимая игра. Лера научил. Мне бы и в голову не пришло. Тридцать лет я жила в режиме «надо», это он меня переключил в режим «хочу». Не специально. Он был не в курсе, что я сумасшедшая. Я не вижу разницы между словом и действием.
Но нет… я вру. Немножко притворяюсь Красной Шапочкой. Все я прекрасно понимала, в глубине души я знала, что сорвусь. У меня на роду было написано – убежать из дома. Все женщины у нас из дома убегали, чем я лучше? У всех сносило крышу, только мотивы были разные. У мамы любовь, у бабки карьера, прабабку раздражала советская власть. А я по-простому, как крестьяночка, взяла и сделала Лерочке минет.
Да, знала, знала я прекрасно, что мне за это будет. Еще бы! Своеволие, женское своеволие, как ни крути хвостом, всегда ведет на кассу. И все платили, никто не отвертелся. А я пока сижу, загораю. Топлю баню и прыгаю в речку. Ныряю в ледяную воду. И у меня уже прошла вся эта угнетенность духа, вся эта бабская тоска… Все прошло. Дождь кончился. Две недели у меня солнце. Обалденная осень, последние дни октября. Я выспалась. Мне хорошо.
Всю жизнь я хотела, чтобы меня оставили в покое. Лет с пяти я мечтала свалить куда-нибудь подальше от коллектива. Я четко видела свой рай. Могла его нарисовать тремя словами: речка, осень, тишина.
Эта картинка всегда висела у меня перед глазами. Реальная картина: холст, масло. Я ее сюда перевезла. Пейзаж – один в один, как у меня. Маленькая заводь, вдалеке лесок, розовый туман и лодочка. Это прадед мой Иосиф, рыжий Йоська лодку свою нарисовал. Нет, не еврей, кузнец из Польши. Всю жизнь он стучал молотком, но как-то вечером взял телячью кожу, натянул на раму, краски масляные добыл и огромными ручищами тяп-ляп, нарисовал речку. Зачем? А ни за чем. Захотел – и все.
