В сеть «забрело» всего три ленка. Сеть сняли, решив просушить перед дорогой дальней, чтобы не была такой тяжёлой. А рыбу решили подсолить и на ужин отведать малосольного ленка. Жаль, хлеба нет. Но зато есть Иван-чай у не большой, когда-то обгоревшей поляны, чуть ниже по течению реки. Прогулялись и туда. Нарвали листьев и попытались надергать корней, чтобы засушить их на костре и сделать муку, а из неё хлеб, как учили книжки по туризму. Но корни были настолько тонки и жалки с виду, напоминая собой белых червячков, что парни решили не тратить на эту затею время, и ещё набрали листа для заварки.
Когда село солнце, попробовали мясо. «Уже нормально! Но пусть ещё!» Потом «поковыряли» шкуры, посыпая их золой. Кое-что стало выходить из этой затеи.
– К завтру должны уже порядком подсохнуть! – предположил Володя. – Сделаем из них бурдюки, точнее, мешки для мяса. Должно получиться… Те мешки сразу пропитаются жиром… А эти – ещё какое-то время продержатся…
– А там, глядишь, мы и мясо сожрем! – подтвердил Ефим.
– Точно! – Володя кивнул головой, улыбнулся и кинул ещё горсть пепла на шкуру. – Чтобы мухи яйцами не липли.
* * *
– Как ты думаешь, сколько сейчас время? – Володя задумчиво глядел на костер, изредка пододвигая длинным прутом маленькие палочки, вывалившиеся из общей, жаром дышащей, кучи.
– Понятия не имею! – Ефим посмотрел на звезды. – Часов десять, наверное.
– Возможно… А может уже пол-одиннадцатого. Во сколько темнеет?
– Вова, спроси что попроще. Я упустил этот момент – не запомнил во сколько темнеет.
– Я тоже, – вздохнул Володя.
Ефим посмотрел на товарища.
– А чего ты вздыхаешь? Это важно?
– Да, нет. Просто, без часов уже как-то ни так. Как будто потерялся… во времени.
– «Потерялся во времени» – знакомая фраза, – Ефим вспомнил подземный переход возле храма Василия Блаженного, холодное зимнее утро, мужика в сером пальто и в поношенной шляпе… Как вчера всё было! Хотя уже больше полугода прошло. Тоже вздохнул и добавил: – Да, часы нужная вещь!
– Не говори! – согласился Вова.
Ефим привстал, опершись на руку, дотянулся до толстого сука (извиняюсь за каламбур!), бросил его в костер. Искры юркими змейками устремились в небо.
– Знаешь, братан, я придумал: давай, чтобы не грузиться и ночное время сократить, обсудим этот вопрос!
– Какой вопрос?
– Часы! Нужная вещь – часы! Помнишь, по телевизору как-то заставка была: «Нужные вещи», там про чайники рассказывали, про пишущие машинки, ещё про всякую дрянь… А в нашем положении нужная вещь – как раз само то. Я предлагаю: «Нужная вещь – часы!» А? Как ты?
Вова почесал переносицу.
– Помню, была какая-то заставка про вещи, точно. Про часы, говоришь…
– Я, когда в командировки раньше ездил, то в поездах заняться было нечем, мы и придумывали синонимы на какое-нибудь слово. Время пролетало незаметно, пока колеса стучали под полом. Так давай ночь ухлопаем! Итак, часы – только на ассоциациях, всё, что вспомнишь, говори.
– Часы, какие – наручные?
– Давай – наручные!
– Золотые часы! – тут же сказал Вова.
– Отлично! – Ефим кивнул головой, сжав «уточкой» губы. – Есть такие! Помню, у моей тётушки были такие: маленькие, на браслете с пружинками… браслет просто, как зажим работал: отогнулся, согнулся – запястье внутри. Зато золотые. Циферблат маленький, квадратный. Но я помню, почему-то стеклышко было мутное. У неё – мутное… я потом ещё такие видел – там не мутные были, а у тетушки – мутное. Но помню – золотые часы. Я первый раз тогда золотые часы увидел. И не очень-то поверил, что они золотые. Но они были золотыми. Они лежали на трюмо, а рядом пудреница была, мельхиоровая, а на крышке цветная картинка из глазури (кажется, так называется покрытие – как на орденах) «Ласточкино гнездо. Крым» Я почему-то думал, что это на Кавказе, на Черном море. Для меня тогда – что Крым, что Кавказ – один хрен, всё на Черном море. Мне было-то лет пять, наверное. Но пудреницу четко помню, на трюмо, на темно-коричневой полировке, а рядом – маленькие золотые часы с квадратным циферблатом, мутным стеклышком и браслетом, как клешни у рака…
– Это не глазурь, – вставил Вова. – Это эмаль.
– Точно, – улыбнулся Ефим. – Глазурь на пряниках. А-а, вот почему?… Наверное, мне пудреница пряник напоминала! Тетушка, кстати, куличи зашибатые делала! Наверное, поэтому пряники, пудреницы, куличи, золотые часы…
– А я помню, от деда ещё часы остались, военные: белый циферблат, тонкие стрелки, обычные цифры и… всё. Зато с войны ещё. Тогда они были на вес золота!
– Да, больше, наверное! Прикинь, как они нужны были! Вот сейчас: мы без часов, сидим, гадаем, который час. А тогда – проворонил, не дал зеленую ракету, батальоны в атаку не пошли – к стенке, провокатор! К стенке! Ну, или что-то около того. С трупов тогда часы снять было не западло. Трофеи!
– Они лежали в коробочке, вместе с орденами и наградными книжками. Еще там было его пенсне, – продолжал Володя. – Орден «Красной звезды». Я в детстве играл с ним, уронил, и откололся маленький кусочек эмали. Дед очень расстроился. А часы он хранил вместе с орденами. Дорогая память была!
– А он у тебя кем служил?
– Сначала артиллеристом был, потом в разведке. Он ещё до войны, кажется, Харьковский институт народного хозяйства окончил, охотфак. Так что в лесу, как у себя дома ориентировался. Тогда учили, ни как сейчас… да и леса были – дай Бог. А они с практики, как он говорил, не вылазили – всё в тайге, в тайге… Так что, когда пришло время – он в разведку пошел. И ведь, всю войну прошел!
– Повезло!
– Повезло – это точно. Но он был… умный, его голыми руками не возьмешь. Он рассказывал, помню, когда он ещё артиллеристом был, немцы в атаку пошли. Один немец на него бежал… Он, как дал очередью из ППШ, у немца голова отлетела, а он всё ещё бежал! Прикинь?
– Прикинул! ППШ – зверь машина! Вот – для артиллеристов часы – необходимая вещь: и углы там всякие вымерять и начала артобстрела…
– Это точно. Но и для разведчиков тем более!
– Для разведчиков – тем более. Я, кстати, где-то читал, что как-то наших разведчиков у болота немцы зажали, так они по лосиным следам через болота ушли! Наверняка, там среди них тоже охотовед был! – Ефим улыбнулся, глядя на Володю.
Володя намек понял, улыбнулся в ответ и добавил:
– А через минное поле – по следа лисицы. Она железо за два метра под землёй чует, на мину не наступит…
– Только где их, лисиц, напасёшься на каждое минное поле? – вздохнул Ефим. – Вот если бы лис выдавали, как сухпай… Н-да-уж….. Часы во время войны – нужная вещь!
– Помнишь товарища Сухова? – Володя даже привстал. – У него такие огромные были на руке. Во время Гражданской, наверное, такие только и были?
– И дефицит страшенный!
– Вот именно. Поэтому он их кинул чурбану, а тот часы в глаза не видел… пока рассматривал, на радостях, Сухов у него маузер хлоп из руки, потом бах, бах, бах всех остальных, и всё!
– Не, не всё! Там ещё один был – Абдула его толстой веревкой заарканил. «Ты как здесь?!» «Стреляли!» – Ефим передразнил Саида, которого он назвал Абдулой.
– Саид, – поправил его Володя.
– Да-да, Саид. Конечно, Саид. Карлсон.
– В смысле?
– Ну, артист тот же – Спартак Мишулин. В детстве всё спектакль по телику крутили про Карлсона – Спартак Мишулин его играл. А запомнился он, как Пан Директор в «Кабачке тринадцать стульев» – была такая передача, помнишь?
– Нет.
– Да, ты ещё маленький был, когда она кончилась. Там тогда первый раз фанеру крутили. Герои рты открывали, а им фонограмму из польских песен включали…
– Из польских? Почему из польских?
– Политика! Что, они должны были им «Битлов» врубать что ли? Запрещено было. А поляки – братья. Соцлагерь. Поэтому и звали их там всех «пан» да «пани» Пани Моника!.. Поляки – Запад, как не крути, а мы Запад хавали в любом выражении. Даже ГДР была – западнее некуда.
– ГДР – «была»?
– Была, была – республика. «Доиче демократишен републик» У нас – «Г», у них – «Д». Хотя, что «Г», что «Д» – в некотором смысле, один хрен, – Ефим сам засмеялся свой находке. – Так что слово «Давно» может звучать и по-другому!
И он ещё больше расхохотался.
– «Давно это было! Даненько!»
Тут уже Вова расхохотался.
– Давным давно, давным давно, давны-ым давно! – песню такую слышал… давно.
– Да уж, песня – давно!
– Давно её пели…
– За Данностью лет!
– Давно было говно, а стало угобрение!
– Это уже масло масляное, получается!
Ефим и Вова не переставали смеяться.
– Что-то ты давно у меня время не спрашивал!
– А ты давно не отвечал.
Уже начинали болеть животы.
– Завязывай, Вова – не могу больше. Вот ведь прибило!..
