— А ты говорил, что не убиваешь женщин, — изрек свой комментарий Шрам, вытирая нож о платье своей последней жертвы — несмышленой Юнии, чья жизнь оборвалась так нелепо. Аслан не слышал главаря, он смотрел на труп своего младшего брата, не понимая, как это могло случиться.
Прагматичный Шрам не сбавил оборотов своей деловитости, намереваясь напоследок все сжечь. Он выбежал к машине и скоро вернулся с канистрой бензина. Его желанием было замести следы, заодно превращая в пепел карточный домик, который был выстроен на зыбком песке, и зиждился на непрочном фундаменте человеческих заблуждений.
Стены горели словно бумажные, и впрямь напоминая карты. Шрам не позволил подчиненному вынести тело брата. Это стоило главарю больших усилий, так как обезумевший Аслан начал сопротивляться и винить в случившемся вожака злополучной экспедиции. Шрам успокоил чеченца хуком справа. Он не сбил его с ног, но вернул к реальности. Аслан был вынужден оставить труп брата в прихожей… За руль сел Шрам, и автомобиль резко рванул по узенькой калье в сторону извилистого шоссе с асфальтным покрытием советского качества.
Пожарные и полиция прибыли минут через сорок. Дом сгорел практически дотла. В гостиной нашли пять обуглившихся трупов. Менее всего пострадала прихожая, где оперативники из ГРУ обнаружили шестой труп наполовину сгоревшего человека. Из кармана его куртки торчал заграничный паспорт гражданина России, почти не тронутый огнем…
— А почему Вы не наказали этих оборотней-взяточников на бульваре «Сабана Гранде»? — спросил я дона Альберто.
— Тот, кто без греха, пусть первым швырнет в них камень… Думаешь, продажа камушков, доставленных в Венесуэлу контрабандно — легальное мероприятие? Ошибаешься, — задумчиво произнес знаток венесуэльской жизни, и я не стал с ним спорить, ибо ничего не понимал в местных нравах и законах.
Вернувшись в номер, я включил телевизор. По всем каналам показывали президента Чавеса, облаченного в красную рубашку. Он несколько часов кряду призывал граждан не игнорировать референдум о поправках к конституции страны, дающих ему право переизбираться неограниченное число раз. В противном случае непримиримый Уго мог строить социализм лишь до 2013 года и следовательно рисковал не успеть всех осчастливить…
Сей факт навел меня на мысль, что в Каракасе назревает крупная заварушка и даже вызвал сиюминутное желание обратиться в российское консульство на улице Лас Ломас с просьбой помочь с депортацией на Родину. Однако в политически стабильной Москве мне светила реальная экзекуция. Так что с отбытием стоило повременить, возможно, и до 2013 года. Я ведь находился хоть и не в розыске Интерпола, но в бегах. И тогда я расслабился, налив себе рюмочку коньяка. В моем положении, когда денег осталось с гулькин нос, я мог уповать лишь на порядочность дона Альберто Корсо и его связи…
Своей нынешней работой в руководстве службы личной охраны президента дон Альберто был обязан одному человеку…
До недавнего времени этот человек являлся одним из ближайших соратников его теперешнего патрона, бывшего подполковника парашютно-десантных войск, этнического индейца с негритянской примесью Уго Рафаэля Чавеса Фриаса. Но это было до недавнего времени. Теперь один из влиятельнейших людей во дворце Мирафлорес и венесуэльской армии тихонько проводил остаток дней в своем огороженном высоким забором с колючей проволокой особняке у подножия горы Авила. Хотя, слово «тихонько» сгодилось бы для ушедших на заслуженный отдых пенсионеров, но никак для отставных генералов с непомерными амбициями невостребованных вождей. Генерал был отправлен в отставку за то, что прилюдно назвал социалистические воззрения верховного главнокомандующего утопией…
Звали этого человека Диего Кальдерон. Отличительной чертой Диего Кальдерона было то, что он никогда и никому ничего не прощал. Он просто не спешил наносить удар своим обидчикам, улучая наиболее удобный момент для своей сокрушительной мести.
Кальдерон был известен тем, что не поддержал в 2002 году переворот, устроенный коррумпированными генералами против Чавеса, и спустя несколько часов после ареста законно избранного президента выразил решительную готовность освободить главу государства из заточения на острове Орчила, что в ста километрах к северу от Каракаса. В окружении верных спецназовцев, готовых немедленно вылететь на вертолетах к месту содержания под стражей захваченного в плен лидера страны, он дал интервью журналистам. Свое заявление Кальдерон обнародовал в часы, когда провал путча был практически предрешен, однако, пламенная речь популярного военачальника произвела тогда фурор в буквальном смысле. Народ ликовал под спич Кальдерона:
— Не смотря на то, что президент позволил себя арестовать, он сделал это в ответ на угрозу бомбардировки дворца Мирафлорес, где скопились тысячи его сторонников, включая мирных граждан из беднейших слоев населения. Наш президент сделал этот прискорбный для нашего народа шаг, не желая рисковать жизнями венесуэльцев, и без раздумий жертвуя ради них самим собой. Так поступают герои. Так поступил бы наш освободитель Симон Боливар. Венесуэльцы не верят, что их несгибаемый Уго отрекся от них и добровольно сложил с себя полномочия. Мы не верим в эту ложь, пусть даже подтвержденную главой католической церкви монсеньором Веласкесом. Епископ сделал это в присутствии путчистов. Поэтому мы его не осуждаем. Мы ревностные католики и верим в то, что Бог не оставит венесуэльцев без их лидера. Того, кто подарил им надежду. Кто заявил, что не позволит приватизировать стратегические отрасли и ресурсы нашей экономики, кто дал землю бесправным в недавнем прошлом кампесинос,[19] кто печется об образовании и медицинском обслуживании жителей «ранчос»…
Отправлять спецназ на базу ВВС на острове Орчила не понадобилось. Возмущенные бедняки и верные президенту национальные гвардейцы высыпали на улицы. Массовое неповиновение вынудило путчистов пойти на попятную и освободить президента.
Однако Чавес не забыл верноподданнической риторики Кальдерона, хотя и не доверял своему однокурснику по военной академии в Баринасе до конца, ведь в отличие от него, сына сельского учителя, Диего был выходцем из семьи богатейших латифундистов. А значит, ему всегда было, что терять…
При всем при этом Диего всегда претендовал на лидерство. Во всем. В учебе, в законспирированной организации молодых офицеров, в бейсбольной команде… Лидерство любой ценой, для достижения которого в чрезвычайных условиях допустимо предательство. Ведь предательство можно трактовать как угодно. Заказные историки могут вылепить народного мессию даже из изменника.
Как-то в курсантские годы Диего сепаратно договорился с питчером бейсбольной команды соперников, чтобы тот запорол несколько подач кряду. Мнение игроков после выигранного матча разделилось примерно поровну. Половина считала, что победителей не судят, другие предпочли бы выиграть честно. Чавес был в числе последних. Он уговорил команду переиграть. Поединок был проигран. Уго плакал в раздевалке, а Диего победоносно взирал на происходящее со зрительских трибун, надменно торжествуя от своей правоты. Он сказал, что отказался играть в составе сборной по принципиальным соображениям. Уже тогда он частенько цитировал формулу английского лорда Пальмерстона: «У Британии нет постоянных союзников, у Британии есть лишь постоянные интересы», взяв ее на вооружение и сделав руководством к действию…
После возвращения Чавеса во власть в 2002-ом дон Кальдерон занял высокий пост в армии. Однако не прошло и нескольких лет, как он стал яростным оппонентом президента. Почему? Во-первых, потому что Чавес объявил об угрозе вторжения со стороны США и сделал своей опорой неподготовленных резервистов, недальновидно обидев тем самым кадровых военных, а во-вторых, Диего Кальдерон почувствовал слабость своего патрона, ополчившегося на весь белый свет. Почувствовал после того, как Чавес закрыл оппозиционные телеканалы и разогнал митингующих, применив силу. Он оценил действия президента, как агонию и снова вспомнил любимую поговорку лорда Пальмерстона о непостоянстве политического ландшафта.
Диего Кальдерон, пользующийся огромным авторитетом в армии и прослывший в народе сторонником президента, поддержал митингующих против отзыва лицензий частных телеканалов. Если ему не суждено было стать лидером правящей партии, он мог превратиться в лидера оппозиционной элиты, что тоже сулило неплохие дивиденды. В глазах масс, а в представлениях профессиональных политиков народ именуется исключительно массами, Кальдерон стал обиженным, и ни кем бы то ни было, а неблагодарным Чавесом, позабывшим о том, кто вызволил его из лап путчистов.
