И тут откуда-то сбоку Малышев услышал еще одно «ух ты!»: ух ты, какой папик упакованный!… Голос был девичий. Второй, тоже девичий, поддержал: упакованный и длинный какой, верста коломенская… Люблю длинных…
Это ж про меня! – обомлел Малышев, – Это я-то «папик»?!… Он обернулся. Две девицы лет восемнадцати сидели на лавочке и тянули из бутылок пиво – даже на вид теплое. А, ну да… для этих он, фефелок пожалуй, «папик» и есть…
Одна – девочка-мальчик, Гаврош, дитя улицы, в потертых джинсах и несуразной рубашонке с торчащими во все стороны стрижеными вихрами. Вторая – девочка-девочка с грудкой, тесно обтянутой белой маечкой. Глядя ему в глаза, мадмуазель Гаврош, эдакая порочная невинность, протянула нахально: «Дя-а-адя, достань воро-о-о-обушка!», – а вторая прыснула в ладошку.
– Ты, бэби, сама кого хочешь достанешь!… – ответил Малышев и подошел.
– Купи нам пива, папик! – немедленно отреагировало дитя улицы.
Малышев постоял, подумал, поглядел на сияющие свои туфли, к которым успела уже пристать пыль Б. Никитской.
– Я профинансирую проект, – согласился он, – Но бежит пусть кто-нибудь другой.
Девчонки покатились со смеху. Девочка Гаврош худосочной лапкой, унизанной «фенечками», взяла его за пуговицу:
– А кто побежит?…
– Да хоть кто!… – ответил Малышев и пожал плечами, – Если я попрошу. – Он оглянулся и нащупал взглядом своего бодигарда, прогуливающегося в паре метров от них с видом собирателя гербария, – Да вон хоть тот, белобрысый!
Девочки снова покатились. «Под кайфом, что ли?» – подумал Малышев. Но глаза у девочек были вполне ясные, и смеялись они, очевидно, исключительно от избытка молодости, свободного времени и присутствия рядом импозантного длинноногого господина.
– Заставишь, типа? – спросила девочка Гаврош, и сплюнула рядом с сияющей малышевской туфлей.
– Заставлять не буду, – в тон ответил Малышев и тоже сплюнул, – Заставлять никого никогда не надо. Запомни, бэби. Надо просто попросить.
– Ха! – снова ударилась бэби в смех, – У такого попросишь! – она оценила взглядом квадратнолицего охранника, внимательно изучающего ствол ближайшей к «объекту» липы.
– А я слово волшебное знаю, – поделился секретом Малышев и позвал, – Э!… любезный… можно тебя на минуточку?…
Охранник подошел. На его волевом лице отразилась работа мысли: как себя вести-то?… что еще надумал «объект»?…
– Сергей!… – шеф подал ему руку.
– И… Иван… – тот удивленно руку пожал.
– Вот что, Ваня… – задушевно сказал Малышев, – Не в службу, а в дружбу… Не сбегаешь за пивком?… – и на глазах у восхищенной публики достал из бумажника кое-какие деньги, вложил в руку белобрысому Ивану и напутственно хлопнул по плечу, – Давай!… Холодненького только…
И Иван, оглядываясь, потрусил прочь.
– Стырит! – прогнозировало дитя улицы.
– Не стырит! – заступился Малышев, – Запомни, бэби – людям надо верить!…
И ведь не стырил – вернулся минут через пять с полным пакетом ледяных бутылок.
– Где пить будем?… – спросил Малышев, и девочки, переглянувшись, сказали в голос:
– Есть тут хата…
– Вот что, Ваня… – Малышев мгновенно оценил обстановку, – Мы с тобой, Ваня, в гости идем. Андестенд?…
И отправились вчетвером тверскими дворами – «на хату»…
Часов семь утра было, когда бодрящийся Малышев и растерзанный мятый Ваня вышли из загаженной коммуналки. Внизу ждала малышевская «бээмвуха», в машине дремал водитель.
– Домой поздно… – вздохнул Малышев, – Давай сразу в офис, там и в порядок себя приведем… Эй, Иван! – он пихнул локтем квелого охранника, – Ладно тебе!… Расслабься!…
– Да я ничего, – пробормотал охранник, усаживаясь на переднее сидение. Сел, полез в карман, потом в другой, третий… – Эх, мать твою!… – взвыл, – Бумажник вытащили!…
– Вау! – и Малышев захлопал себя по карманам, вынул портмоне, рассмеялся, – Вот же дурочка…
Мелочь – долларов триста, что ли, да кое-какие рубли – из портмоне вытащили. А вот платиновую «VISA» и еще несколько карточек оставили – то ли не заметили, то ли не признали.
– Ладно! – веселился Малышев, – Потери за мой счет… А также ночные и сверхурочные… Считай, что мы с тобой заплатили за приключение…
Ваня улыбался, но кисло. Может, для шефа это и приключение. А Ваня вырос в такой вот коммуналке с такими вот девочками, и ночь сегодняшняя была для него насильственным возвращением в прошлое – гадкое и ненавистное…
…Ваня был уже отвезен домой и сладко спал, предоставив драгоценное тело «объекта» своему сменщику, когда освеженный душем и переодевшийся в чистое Малышев пил в своем кабинете кофе и готовился к новому рабочему дню.
Расписание рабочего дня лежало перед глазами:
10:00 – заседание комитета банка по управлению активами
11:00 – заседание кредитного комитета банка
12:00 – встреча с заместителем Ковшовым (планы выпуска облигаций администрации Пермской области)
12:30 – встреча с заместителем Бронниковым по новым предложениям генерального страховщика
14:00 – встреча рабочей группы «Развитие банковского сектора в Российской Федерации» при Правительстве
15:30 – совещание с зампредами по проекту размещения американских депозитарных расписок Магнитогорского металлургического комбината
16:30 – встреча с зампредправления Центрального банка
18:00 – отчет Службы безопасности
18:30 – отчет Правового департамента
19:00 – встреча с генеральным директором Магнитогорского меткомбината
20:00 – ужин с представителями «Дойче-банка»
Да… И никаких тебе радостей жизни…
Кстати о радостях… А куда это, спрашивается, подевалась та девица… Как ее… черт… Ну, та, из Стали и сплавов… Настя, Настя… Артемьева, да… Так и не позвонила до сих пор?… Странно…
Малышев немедленно вызвал секретаря, и та, наморщив лобик, припомнила, что был, кажется, неделю назад какой-то такой звонок… Но девушка вопрос у Сергею Константиновичу сформулировать затруднилась, стушевалась, и попрощалась поспешно… Сергей Константинович хочет, чтобы девушку разыскали?… Простите, как фамилия?… Да-да, я записала… Да, непременно найду. Когда вы хотите с ней встретиться?… Хорошо, Сергей Константинович, все будет сделано…
В это же, примерно, время старший товарищ Сергея Константиновича, Олег Старцев, только еще выезжал из Озерков по направлению к офису.
Зазвонил старцевский мобильный – на линии Шевелев.
– Такие новости, Олег Андреевич, – сообщил рыжий полковник, – Версию по участию Немченки в профсоюзном деле я проверил. Могу сказать твердо – он тут не при чем. Теперь, что касается Пупкова. Пупковская фабрика до конца года загружена заказами, заключены также контракты на следующий год. Мощностей у фабрики на Снежнинский заказ просто не хватит. Надо понимать, если кашу и Пупков заварил, то не из тех соображений, чтоб с «горкой» контракт заключать.
– От чистого сердца, значит, – пробормотал Старцев, – Что-то мне в это не верится, Георгий Петрович. Вы б поискали еще…
– Так точно, Олег Андреевич, – отозвался Шевелев, – сейчас проводим проверку ближайших к Пупкову людей. Я буду держать вас в курсе.
– Спасибо…
* * *
В это же время в Снежном
Ох, какой дует ветер!… Не ветер – ветрище, 25 метров в секунду, да с мокрым снегом, будто и не середина июня на дворе, а самое глухое предзимье. Оно и понятно: Енисей идет.
Енисей идет второй день, где-то вдалеке за городом грохочут несущиеся к северу льдины, сбиваются в кучи, встают на дыбы… Снизу по течению едва не образовался уже затор, эмчеэсники взрывали лед, чтобы не затопило к чертовой матери лепившиеся по берегам ветхие поселки.
Ветер и хлещущий мокрый снег в лицо – хоть вовсе из помещения не выходи. Алеша Симкин, тем не менее, распахивает окно и чуть не по пояс высовывается, пытаясь рассмотреть вдали и слева площадь перед Дворцом культуры. О! Понаехали!…
Площадь, обычно пустующая, заставлена автомобилями. Белые «волги» высших чинов Объедкома, разноцветные «жигули» и подержанные иномарочки профсоюзных боссов рангом пониже. Понаехали!…
Во Дворце культуры – конференция трудовых коллективов Снежнинской горной компании. Алым сукном затянутый концертный зал на восемьсот мест забит до отказа. Пахнет крепким рабочим потом и дорогим парфюмом, вчерашним пивом и сегодняшним луком, машинным маслом, дождем, табаком – мужиками пахнет. Дешевенькие свитера и засаленные пиджачишки посланцев трудовых коллективов, элегантные «тройки» и «пары» профсоюзных бонз.
Самый элегантный, конечно, председатель Объедкома Валерий Иванович Пупков. Щедро политый «Фарингейтом», в темно-сизом, цвета голубиного крыла, аглицком костюме, сидит Пупков в президиуме. Невообразимой синевой полыхает его галстук, ясным золотом сверкают в белоснежных манжетах запонки, брызжут разноцветные брильянтовые лучики с галстучного зажима и перстня на левой руке. Лицом же Пупков более всего походит на известного персонажа известного произведения М.А. Булгакова – на Полиграфа Полиграфыча Шарикова.
