— Пойми меня правильно, — Кристина Элитовна приложила пухлую ладонь к груди и закрыла место, откуда начиналось раздвоение пышного бюста. — Семя должно быть твое. Меня не убудет. Да и детей нам Бог не дал. Не знаю только, за какие грехи, — тут она шмыгнула носом. — Пойдут детки, я их буду любить как своих.
— Предлагаешь гарем организовать — мне?!
— Какой гарем?! Я тебе дам гарем! Ишь ты губы раскатал! Я предлагаю сперму у тебя отбирать, замораживать и передавать технику по искусственному осеменению Замусольникову…
— Засовальникову, — не без грустной иронии заметил Декрет Висусальевич.
— Пусть и Засовальникову. Главное — укрепить единство государства.
— А алименты? Я буду платить или Засовальников — ну?
— Государство будет платить. Дело-то государственное, а не шуры-муры. Закон надо соответствующий принять. Чтоб грохот и диван за него проголосовали — поставить такое условие Собакеру и Ширепшенкину.
— Закон хороший, да. Но лучше бы старым дедовским способом, без посредников.
— Каким это старым дедовским способом? Тебе Эдда из охотничьего домика надоела?
— Она — исключительно гостевая. Для гостей. Аэроплан Леонидович так оприходовал ее, что целую неделю мурлыкала. Я ее подарил в качестве секретарши — ему. Я принципиально против посредников — пойми правильно меня. Наберут сперму у бомжей-спидоносцев, а виноват буду — я? В глаза мадам не видел, а виноват — ну и ну! Тут столько злоупотреблений будет! Муж с женой договорятся, она забеременеет и явится к твоему технику за моей спермой. А государство — плати! Без посредников надежнее.
— Уж за порядком здесь я сама прослежу, — пообещала Кристина Элитовна.
Ночью Декрет Висусальевич плохо спал. Ему снился палаточный городок, в котором дамы ходили даже без набедренных повязок. И ему приглянулась одна «Люся», спортсменка и комсомолка, и он уединился вместе с нею в отдельной и богатой юрте, чтобы выразить свою любовь в ее лице ко всей прогрессивной женской молодежи. Только они изготовились, как положено, и приступили энергично — нагрянула Кристина Элитовна.
— Я тебя импотентом сделаю! — кричала она и лезла к нему обниматься.
— И в виде исключения — нельзя? — осведомлялся он, не выпуская из объятий «Люсю».
— Исключение в этом случае — это всегда я!
В конце концов Декрет Висусальевич проснулся на Кристине Элитовне — вот так, чтоб во сне взобраться на супругу и исполнить свои обязанности, когда снится в качестве партнерши «Люся» — такого еще с ним не было. Жена была довольна, похваливала, посмеиваясь, за неожиданный сексуальный напор и натиск, а Декрет Висусальевич лежал с открытыми глазами и старался разгадать странный сон.
И лишь по дороге в шарашенский Белый домик, находившийся, кстати, на той же площади, что и его жилье, но на другой стороне, к Декрету Висусальевичу пришла фрейдистская разгадка сексуального сна. Идти ему на работу было не более минуты, однако Декрет Висусальевич выезжал из дому на черном лимузине в сопровождении двух машин автоинспекции, спереди и сзади, с включенными красными и синими проблесковыми огнями (так красивше!) и под вой их сирен совершал по площади круг почета. Вся площадь была увешана флагами Ошараш-Ишеварнадии — серо-буро-малиновыми триколорами с изображением козла, стоящего в боевой позиции с лихо закрученными рогами. Собакер предлагал на герб и флаг волка, но Кристине Элитовне вызывающая хищность государственного символа не понравилась, и настояла на козле. Ширепшенкин предложил козла обрядить в тигровый камуфляж, на что Собакеру только и осталось проворчать: «Козлоленд…»
На фасаде Белого домика во весь рост был изображен великий ошамхал — такого Декрет Висусальевич не помнил со сталинских времен. На том самом месте, где красовался портрет будущего верховного ошамхала, когда-то был изображен Сталин — это воспоминание наполнило его чувством собственного величия. Вокруг площади стояли толпы восхищенного народа, который, завидев Декрета Висусальевича, по команде стал выкрикивать отныне государственные здравицы и потрясать лозунгами, в которых приветствовался опять же он, а потом снова он, но в сочетании с здравицами в честь независимой и суверенной Ошараш-Ишеварнадии. Перед входом в Белый домик стояла толпа журналистов с телекамерами и длинными, как японские удочки, микрофонами.
Ступеньки Белого домика были застланы так называемой кремлевской дорожкой. Но ступить ногой на нее ему не дали — открыли дверцу машины, взяли его на руки и посадили на престол, весь резной, со спинкой украшенной дугой со словами «Овеликий ошамхал Ошараш-Ишеварнадии». В момент водружения на престол и стал понятен Декрету Висусальевичу сон с «Люсей» — она ведь означает собой Ошараш-Ишеварнадию, которую он сегодня поимеет. И тут же стала понятна государственная мудрость Бобдзедуна, изрекшего, мол, берите стока суверенитета, скока проглотите. В момент великого озарения ошамхал не подумал, что Бобдзедун тем самым дал местным князькам и ханам взятку в виде ничем и ничем неограниченной власти — только бы его с Кремля не сковыривали. Конечно же, ошамхал думал, что Бобдзедун даровал ему и его народу свободу и независимость по причине демократических и антиимперских убеждений.
Престол несли по проходу под бурную овацию делегатов окурултая-икувырк. Над сценой висел во всю ширину зала транспарант «Ода издравствует ивеликий ошамхал Ивеликой онезависимой Ошараш-Ишеварнадии Орыцарь Исвященного Окруторогого Икозла Игры-оглы Обовик-изаде Оде-ихан Икрет-осан Ивису-осябро Осалий-игрицько!» Водрузили на специальное место, возвышающееся над президиумом, украшенное скрещенными серо-буро-малиновыми стягами.
Минут десять, как и положено, продолжалась бурная овация. Великий ошамхал заметил, что кресла в президиуме и в зале больше не расставлялись в виде букв «Г» и «Д», которые совсем недавно символизировали победное шествие в Шарашенском уезде гласности и демократии. После овации сопредседатели Ширепшенкин и Собакер открыли заседание окурултая-икувырк и первым делом провозгласили независимость Ошараш-Ишеварнадии, утвердили Декрета Висусальевича великим ошамхалом.
Самый раз тут бы грянуть гимну, однако он стал еще одним яблоком раздора между Ширепшенкиным и Собакером. Ширепшенкин предложил слова гимна придумать ошарашам, а музыку заказать ишеварнадам, причем обязательно с ишеварнадским национальным колоритом — чтобы и протяжно было, и громко, на всю планету… Собакер усмехнулся и произнес: «А знаешь ли ты, как появилось ишеварнадское песенное своеобразие? Ехали джигиты на арбе с тоя, не стоя, а с пьянки. Когда спускались с горы, то у тамады попала нога в колесо. Он заорал, остальные поддержали — вот так и родился национальный колорит…» Из чувства протеста Ширепшенкин представил в ошамхалат проект указа о даровании к его фамилии окончания ани, а Собакер опубликовал в газете о своем желании именоваться Собакер-кызы, хотя следовало бы желать Собакера-заде…
Поскольку гимном так и не обзавелись, Сергей Михалков якобы обещал, но ему все не гимнилось, то все стали свистеть и топать, кричать сколько было сил государственные здравицы. В разгар этого шабаша на сцену выскочил невесть откуда шаман — в рваных и гнилых козлиных шкурах, размалеванный государственными серо-буро-малиновыми цветами, с рогами и с самыми настоящими копытами. Он, должно быть, символизировал тотем ошарашей-ишеварнадов — Большого Круторогого Козла В Тигровом Камуфляже, кричал истошно «Бэ-э-э-э!» и колотил в бубен. Потом на сцену выплыли поп, мулла и раввин, коллективно возложили на великого ошамхала корону в виде головы козла, а на плечи — тигровый камуфляж по причине отсутствия настоящей шкуры. Шаман радостно колотил в бубен…
В этот момент дед Туда-и-Обратно, назначенный делегатом, толкнул локтем соседа диссидента-звездочета из Больших Синяков:
— Гля, а попы вместе с чертом венчают Декретку на царство! Хэ, ни в одном лагере такого светопреставления не видел!
Потом пошло все как обычно — два содоклада двух сопредседателей, выступления с восхвалениями и государственными здравицами. Все они были еще более пустыми и бессмысленными, чем двадцать или тридцать лет назад. Единственное, что заинтересовало великого ошамхала, так это появление на трибуне «Люси», которая от имени всей прогрессивной молодежи всего мира приветствовала победу свободы и независимости Ошараш-Ишеварнадии, а также в самых высоких степенях оценила мудрость и талант Ирыцаря Орогатого Икозла Игры-оглы Обовик-изаде… — она сбилась, произнося титул правителя, покраснела. И поскольку каждый выступавший, уходя с трибуны, подходил к престолу и трижды кланялся великому ошамхалу, то Декрет Висусальевич подозвал ее к себе, поцеловал по-отечески в лоб и прошептал:
