А с Женькой деньги летели. Съездить за платьем в Милан, на уикэнд слетать в Вену, про бриллианты и золото я даже не говорю. В конце первого года супружеской жизни я подсчитал, сколько стоили мне удовольствия в спальне и выходы в свет, - и почувствовал к ней уваженье.
Я опять спрашиваю Антона: правда, водки не хочешь? Качает головой, спрашивает: А вы часто ругались?
Последний год - да. Сейчас кажется - из-за пустяков. Я не знаю, что ей было надо. Уверен, я был хорошим мужем: не изменял, денег не жалел, не ревновал попусту. Но мне было плохо, чудовищно плохо. Мне казалось, она ускользает. Утекает сквозь пальцы. Я не чувствовал ее больше. Может, даже сейчас, когда умерла, стало легче. Вот фотографии, вещи, кассеты. Можно смотреть, можно трогать, можно чувствовать запах, с каждым днем, правда, меньше и меньше. А тогда мне казалось, что я обнимаю фата-моргану. Что меня обманули.
Я верил: денег должно быть много, чем больше - тем лучше. Оказалось - без разницы. Есть такое, что нельзя получить - ни за деньги, ни просто так.
Да, я знаю, говорит Антон, есть вещи, которые нельзя купить. Которым деньги только мешают.
Я смотрю на него, я смеюсь. Ты не понял, я объясняю, деньги здесь не мешают. И не помогают. Деньги здесь ни при чем. Ее просто нельзя было заполучить, понимаешь? Никому и никак, ни бесплатно, ни по любви, ни за деньги.
Последние сутки мы даже не говорили. Не сказали друг другу ни слова, как чужие.
А мне казалось, говорит Антон, вы разговаривали с ней, совсем незадолго до смерти, там, на галерее, на даче. Кто-то сказал: "Женька, ты же знаешь, я люблю только тебя".
Я смотрю на него, я смеюсь. Вот ведь блядь, говорю я, экая новость! Ты думаешь, я не знал, что у нее был любовник? Раньше Женька была мне верна, а потом изменила, где-то полгода назад. Я что, мальчик? Я что, не заметил: моя баба гуляет налево? И я знаю: он был там, у Сидора, он и убил. Ни у кого другого она б не взяла этой дряни. Я не знаю - зачем, почему, но чувствую: он и убил.
Кто это - он?
Я даже перестаю смеяться, я смотрю на Антона в изумлении: Если б я знал - заказал бы давно.
Даже если это кто-то из своих? спрашивает Антон и тогда я ору, как не орал уже много лет. Я стою посреди кухни с недопитой бутылкой в руке и ору: У меня нет своих! Они все мне чужие! И сейчас чужие, и в школе были чужиеОни ж презирали меня! Я же был нищий! Я же выслуживался! Я был комсоргом! Мне характеристика была нужна для института! Я же первый деньги начал зарабатывать! Мне же больше всех надо было! А сейчас - мне уже достаточно, я уже остановился! А им все завидно! Да любой из них убил бы Женьку, лишь бы мне насолить! У меня нет своих, понял?
В ночь после Женькиной смерти я впервые за четыре года поехал на Тверскую. Я не спал ни с кем, кроме нее, пока мы были женаты - сам не знаю, почему. Тем вечером сутенер предложил взять двух сразу, и не просто двух девок, а маму и дочку. Я засмеялся и согласился. Может, те самые бляди, может - другие, не знаю, у меня не настолько хорошая память. Они стали показывать лесби-шоу, как много лет назад. И в какой-то момент "дочка" стала сосать у "мамы" грудь, а "мама" провела ей рукой по волосам, будто это в самом деле ее дочь.
И тут я зарыдал. Моя мать умерла, у меня самого никогда не будет детей, когда Женька хотела - я отказался, а нынче - всё, уже поздно, она умерла, а я любил только ее, только ее, за всю мою жизнь! Мне потребовалось четыре года, четыре года, чтобы ее полюбить - и она этого так и не поняла, так и не узнала, умерла, поругавшись со мной, не сказав на прощанье ни слова, оставив лишь кольца, снятые с мертвых пальцев, лишь сотню пар туфель, два шкафа платьев, пустую квартиру. Я заплакал, и девки оцепенели, забыв ласкаться, замерли неподвижно, прижавшись друг к другу, а я кричал: продолжайте, бляди, будете вы ебаться или нет? - и плакал.
И вот я стою посредине кухни, с пустой бутылкой в руке и ору: У меня нет своих, понял? а этот парень достает из кармана Женькино кольцо, кладет на стол и говорит: Я на даче нашел, когда убирал на полу, у нее в комнате - а я перестаю кричать и протягиваю руку, будто не веря.
Денег должно быть много. Чтобы ты мог заказать дорогое кольцо, подарить женщине, которую даже не любишь, затем полюбить, потерять навсегда, выплакать все слезы, выпить всю водку - и, стоя посреди кухни, сжать кольцо в ладони, стараясь последний раз почувствовать тепло ее руки.
Дима Зубов уважал новых русских. Даже в чем-то считал себя их коллегой. Сегодняшние коммерсанты - вчерашние советские фарцовщики, думал он, а я сегодня делаю то же, что нынешние деловые десять лет назад: нелегально торгую тем, что на обычном рынке не купишь. Если в России объявят легалайз - даже частичный, как в Голландии, - я сразу стану легальным бизнесменом. А что легалайз могут объявить, Зубов не сомневался - на его памяти поменялось все, чему учили в школе: не удивительно, если рано или поздно портрет Альберта Хофманна будет висеть в каждом классе - как сегодня висят портреты Менделеева, придумавшего рецепт русской водки. Тогда Зубов и его клиенты вместе напишут мемуары о том, как боролись за лучшую жизнь для всех. И даже, наверное, попадут в Думу или получат персональные пенсии. У них будут роскошные машины и большие квартиры, как теперь у бизнесменов. Зубов даже вывел формулу: "Драгдилер сегодня - новый русский завтра".
Ему нравилась его работа, и он уважал крутых коммерсантов. Уважал - и потому цены назначал раза в два выше, чем обычным клиентам. Как бизнесмены они должны понимать: цена зависит не столько от товара, сколько от платежеспособности покупателя. Так что - без обид. Впрочем, богатых клиентов у него было не так уж много - один, может, два. Сравнительную неудачу на этом рынке Зубов объяснял тем, что не торгует кокаином - не из принципиальных соображений, а потому, что никак не может выйти на оптовых распространителей. Придет время, он завяжет нужные контакты - тут-то бизнес и пойдет в гору: всем известно - торговать жесткими наркотиками выгоднее, чем травой, психоделиками и экстази.
Значит, богатых клиентов было немного - и получив сообщение на пейджер, Зубов порадовался и отложил все остальные дела.
Сначала Олег приготовил алтарь. Мелом на исцарапанном полированном столе нарисовал круг и разметил его семью несимметричными трезубцами. Потом зажег свечи, положил в центр хрустальный шар и разложил подношения: два пера, несколько очищенных бананов, привезенные из Крыма ракушки, блюдечко с благовониями Абра-Мелина, таблетку "экстази" и череп. Череп был кошачий - а лучше бы настоящий, человеческий. Когда на Пасху с родителями ходил на кладбище к деду, даже присматривал могилу, которую можно раскопать - но так и не собрался, а теперь уже не до того. Хорошо, успел нарыть могильной земли - присыпать контур круга. Потом Олег зажег красные свечи: они означали быструю смерть. Черные означали бы медленную.
Олег сел на стул, уставился в шар и стал готовиться к входу в транс. Прежде всего следовало прогнать воспоминания о люстре, которую этот шар когда-то украшал. Люстра висела в гостиной, и иногда родители укладывали там Олега спать. В свете фар за окном шар был хорошо виден, и каждый раз, ночуя в гостиной, маленький Олег подолгу на него смотрел. Теперь он склонен считать это первыми опытами трансовых состояний и медитации - но сейчас мысли о детстве (вырванные с мясом пуговицы, мужчина должен быть сильным, почему ты не дал сдачи, где твоя сила воли) надо элиминировать. Мое тело застывает, я не могу пошевелиться, сам себе сказал Олег, с каждой секундой я погружаюсь все глубже. Я не двигаюсь, но не чувствую напряжения. Я вхожу в транс.
В магнитофоне играли "Dead Can Dance", уже надоевшие Олегу, но все равно прекрасно помогавшие в таких делах. Возможно, как раз поэтому и помогавшие.
Мало-помалу дыхание стабилизировалось, предметы, находившиеся по краям поля зрения, покрылись белесой пеленой. Олег начал медленно считать до десяти, и с десятым выдохом замер.
Это был тот самый коммерсант, которого Зубов считал своим клиентом только условно. Однажды, месяца два назад, он взял у Димы пару марок кислоты, и тот, понимая, что такого покупателя грех упускать, продал ему лучшее, что у него было, - чистый ЛСД, почти без примеси амфетаминов и других веществ, которые недобросовестные оптовики добавляют в кислоту, чтобы привлечь дискотечную молодежь. Возникла, правда, смешная проблема: покупатель требовал, чтобы на марке обязательно было изображено что-то вроде цветка или лепестка. Пришлось долго рассматривать блок "котов" в поиске чего-нибудь хоть немного похожего на цветок. Игра стоила свеч - клиент был человек солидный, сразу видно - не любитель рейвов, скорее - вдумчивый исследователь, прочитал наконец-то Кастанеду и решил, что пора набраться психоделического опыта. Такому ни к чему танцевальная эйфория - он хочет найти места силы или понять тайную структуру мира. Впрочем, что тут понимать: мир - это место, где циркулируют энергии. Так, по крайней мере, считал Дима Зубов.
