Иосиф Гольман - Вера, Надежда, Виктория

– Похоже, после вашего визита обратной дороги нет, – сказала наконец Семенова.

– Почему нет? – не согласился профессор. – Просто не подавайте второй заявки и живите спокойно. От фирмы отвязались. «Лимон» уже у вас, еще один, скорее всего, получите послезавтра. Нормальные отступные за все равно проигранный тендер. Так что я вас в драку не тащу.

– Вы советуете отступить? – Она вновь пристально посмотрела ему в глаза.

– Я советую отступить, – спокойно сказал Береславский.

Если Семенова способна сдать назад, то лучше пусть сделает это сейчас. Потом будет поздно.

– А сами бы отступили?

Ефим промолчал, врать не стал. К тому же до нее наверняка дошла информация о его ослином упрямстве.

– Ну, война так война, – резюмировала Надежда Владимировна. – По коням, Ефим Аркадьевич!

– Можно просто Ефим, – предложил Береславский. – И даже можно на «ты».

– Тогда просто Надя, – улыбнулась женщина. – Чаю хочешь?

– С удовольствием.

Она вышла на кухню, принесла все для чаепития. Около плиты, видно, согрелась и сняла куртку, оставшись в футболке с глубоким вырезом.

Вот в него-то и старался не смотреть профессор, когда она, согнувшись, наливала ему чай. Но, конечно, все равно смотрел.

Потом медленно пили чай с лимоном и трюфелями. И так же неспешно разговаривали, теперь уже не затрагивая рабочие темы. Зато затронули темку, обычно глубоко волнующую Ефима.

– Какие у тебя планы на вечер? – галантно осведомился Береславский.

– Никаких, – усмехнулась она, изящно поправив упавшую на глаза прядь.

– Может, куда-нибудь съездим, посидим? – сделал он осторожный заход.

– А разве здесь плохо? – улыбнулась Надежда.

– Хорошо, – не стал спорить Ефим. В самом деле, зачем куда-то уезжать с уединенной дачи, если что-то вдруг сложится?

– По-моему, ты меня не так понял, – мягко сказала женщина. – Вряд ли нам нужно менять стиль отношений. Это все усложнит.

– Что усложнит? – спросил Береславский. Его богатый жизненный опыт говорил об обратном. – Если кто-то кому-то добавит в жизнь немного радости, что в этом ужасного?

– Ужасного? – переспросила Надежда. – Ну, например, если жена узнает.

– Не узнает, – отверг предположение Береславский. Хотя мысль была неприятной. А вдруг Муравьиный Папка решит подложить Ефиму тот же сюрприз, что и он ему?

– Хорошо, пусть не узнает. А тебя совесть мучить не будет?

– Думаю, нет, – не стал лгать профессор.

– Ну, тогда слабым звеном остаюсь я, – грустновато сказала Надя.

– А твоя-то совесть при чем? Ты – свободная красивая женщина. Я – вполне совершеннолетний.

– Видишь ли, – спокойно объяснила Семенова. – Это неправда, что женщины могут легко относиться к сексу.

– Да ладно, – не поверил Ефим, опять-таки полагавшийся на богатый личный опыт.

– Я гарантирую, – без ударения, но убедительно сказала Надя. – Если женщина решает позволить это мужчине – за исключением, может, секс-тружениц, – значит, она на что-то надеется. Пусть даже и говорит обратное.

– То есть ты хочешь сказать, что отношения без будущего неприемлемы для женской натуры?

– Вот видишь, ты нашел точные слова. Без будущего – неприемлемы. Что бы она тебе ни говорила. Все равно, вступая в отношения, женщина планирует будущее с этим мужчиной. Или надеется на будущее. Или мечтает. Но слово «будущее» – ключевое. А поскольку у наших с тобой отношений будущего нет, я бы и не хотела начинать.

Они помолчали.

– Что ж, тебе решать, – наконец сказал Ефим. И неожиданно рассмеялся: – Но я же должен был хотя бы попробовать?

Надежда тоже улыбнулась.

– Мне приятно, что я еще могу вызывать подобные эмоции.

– Еще можешь, – искренне подтвердил Ефим.

Он встал и пошел в прихожую, одеваться.

Она вышла его проводить.

Он повернулся к ней что-то сказать и…

Электричество все-таки проскочило.

Ничего более не обсуждали. Просто мягкое женское тело вдруг оказалось в руках Береславского, а губы нашли губы. Потом, так и не разлепившись, пошли в комнату, к дивану. По пути Ефим с ходу погасил свет.

Поэтому никто ничего не видел. Все – на ощупь: мягкие, теплые плечи, упругая грудь, покорно раздвинувшиеся бедра.

Потом еще минут пять просто тихо лежали рядом.

– Все-таки усложнили, – наконец сказала Надежда. Она тихонько соскользнула с дивана и, не включая света, начала собирать разбросанные детали одежды.

– Ты только не переживай, – сказал Береславский.

– Постараюсь, – ответила Семенова.

И вдруг ойкнула:

– Господи, сюда же Вичка едет, ее мой водитель из театра встретил!

Ефим тут же показал класс, одевшись с такой скоростью, что любой старшина из учебки отметил бы в приказе. Чего-чего, а показаться голым своей студентке, да еще с ее мамой в постели, он был морально не готов.

Быстренько попрощались у ворот – и Ефим поехал в сторону дома. Пока порядочно не отъехал – в каждой встречной машине угадывал Вичку. Потом успокоился – они же с Семеновой встречались по делу. И, кроме того, не пойман – не вор.

Совесть встрепенулась уже на подъезде к дому. Однако тоже была заглушена двумя высококачественными аргументами.

Во-первых, он вновь собрался на войну. А военно-полевые романы всегда осуждались обществом менее строго, чем обычные.

Во-вторых, свою Наташку он никогда не бросит. И, кроме того, что-нибудь придумает для ее быстрого осчастливливания.

Благо деньги пусть и не ляжку, но жгли.

Уже несколько дней прошло с их зимнего путешествия, а Вера Ивановна все вспоминала о поездке. Чаще всего в ее памяти просто всплывали величавые ели по обочинам шоссе, с темно-зелеными, опущенными книзу, обледенелыми и заснеженными ветвями.

Потом внутренний взгляд перескакивал на старинные белостенные монастыри с синими куполами больших церквей, которыми так богат был этот город и которые с такой любовью демонстрировал им круглолицый, увлеченный историей экскурсовод.

Про Вичку Вера Ивановна тоже часто размышляла. Любимая, она же единственная, внучка оправдывала все ее надежды: талантливая, умная, добрая. Вот только бы ей научиться еще одной важной вещи: отличать внутренний свет от отраженного. Однако это сокровенное знание женщины получают, как правило, не из маминых или бабушкиных наставлений, а путем сколь многотрудным, столь и стандартным – на собственном, зачастую горьком опыте.

Про Береславского вспоминала нечасто, но с благодарностью: и за поездку, и прежде всего – за его помощь Надюшке. Семенову-старшую не смущало, что помогает он за конкретно оговоренное вознаграждение. Для нее важнее – что Ефим Аркадьевич не поменяет заказчика за бльшие деньги. Это четко читалось в живых глазах профессора, а в подобных вещах Вера Ивановна разбиралась безошибочно. Жаль, что он даже теоретически не сможет стать парой ее Надежде. Их несовместимость была для старой докторши очевидна.

Это тоже было больной темой. Уж очень сложно было найти мужчину, чья несовместимость с ее бизнес-дочерью была бы не очевидной. Вон ее бывший муж до сих пор не против воссоединиться с Надеждой. И не требует ничего, он вполне самодостаточен в своей Америке. Но Надюшку никогда не интересовали «неполноценные проекты» – ни в бизнесе, ни в дружбе, ни в семейной жизни. А поди найди в ее возрасте полноценный. Да еще когда три четверти суток голова занята совсем другим – и совсем не женским – делом.

Сама Вера Ивановна тоже была зациклена на работе, которую любила безмерно. Бросить медицину только ради семейной жизни, наверное, не смогла бы. Но за все долгое время жизни ее второй муж ни разу не остался без полноценного обеда. Если предстояло суточное дежурство – еду она просто готовила заранее.

Эта же, дочь родимая, не только про мужа забудет, но и себя саму не накормит.

Тут в дверь позвонили. Вера Ивановна встала и, тяжело ступая на правую ногу, пошла открывать.

Как и ожидалось, пришла Танечка Иванова, одна из девочек-вокалисток. «Бизнес» с услугами фониатра, придуманный внучкой, денег не приносил, однако в самом деле помогал Семеновой чувствовать себя полезной и востребованной.

– Садись, Танечка, – надев толстые очки, пригласила Вера Ивановна девушку.

Кабинет, конечно, получился доморощенный: небольшой столик, покрытый сверху белой марлей, с инструментами и часто используемыми препаратами. Рядом с ним – два стула, обращенные друг к другу: для доктора и пациента. И сбоку – торшер с гибкими держателями плафонов: если Вере Ивановне не хватало света от ее старомодного зеркальца, закрепленного на лбу поверх белого колпака, то она могла менять положение ламп.

Таня села и сразу раскрыла рот.

– А поговорить? – засмеялась Семенова. На самом-то деле старая докторша давно привыкла к подобному поведению постоянных пациентов: чего болтать зря, врач с такой квалификацией сам все сразу увидит и поймет.