«А они все-таки патриоты, – расслабленно думал Ефим Аркадьевич. – Выдали деньги не в декларированных евро, а в родных российских».
Завтра предстояло объяснение с Надеждой Владимировной. Но она женщина умная, и гениальный план профессора вряд ли оставит ее равнодушной.
А пока что Береславский орлиным взором высматривал сквозь ночь неоновую вывеску круглосуточного кафе. Недавний узник, выпорхнувший из темницы, хотел немедленно восполнить хотя бы часть упущенных за день плотских удовольствий.
Глава 14
Береславский и Надежда
7 декабря 2010 года. Москва – Старая Купавна
Как следует выспавшись – и, конечно, плотно позавтракав, – Береславский созвонился с Надеждой Владимировной. Бизнесвумен была птичка ранняя, и то, что для профессора было утром, для Надежды было разгаром рабочего дня.
Ефим рассказал про результаты командировки: без деталей, скорее обозначая темы, чем их раскрывая. Он не думал, что Муравьиный Папка прослушивает его телефон. Но уж если влез в такой бизнес, то следует соблюдать правила «деловой гигиены». Мы же моем руки перед едой, не зная, какая бактерия села на ладонь: вредная или полезная. Просто моем руки перед едой.
Семенова выслушала без комментариев, хотя даже по молчанию Ефим понял, что ей не понравилась идея покинуть тендер. Но та же самая «деловая гигиена» заставила ее перенести подробную беседу на вечер. Встретиться договорились на даче Надежды Владимировны. Дачу только что отстоял от обледенения дружок Вички, но Надежде хотелось своими глазами убедиться, что там все в порядке. Да и перед Бориской было неудобно: он побывал там за время стихийного бедствия раз десять, а она, хозяйка, – ни одного.
Береславскому же было без разницы, куда ехать. По вечерней Москве так даже хуже: любой километр по времени его преодоления мог внезапно увеличиться и в десять, и в сто раз. Уж лучше за город. Там сорок километров почти всегда остаются сорока километрами.
До выезда, даже с большим запасом, времени оставалось достаточно, и потому Ефим Аркадьевич неторопливо занялся весьма приятным делом: подсчетом заработанных денег.
Он выгрузил из карманов пиджака столь радующее его сердце содержимое и положил на журнальный столик. Четыре пачки пятитысячных очень хорошо смотрелись на его поверхности: красно-коричневое сочетание в данном контексте не вызывало у профессора никаких отрицательных ассоциаций. Затем он отодвинул две пачки в сторону – все должно быть по-честному: это доля Надежды Владимировны. А «беоровские» две пачки снова разделил пополам.
«Каждому – по пачке», – немедленно родился приятный слоган.
Одну – себе, вторую – Сашке Орлову. И из этих денег – ни копейки никому не дадут. Сами все потратят, уничтожая в душе и мозгу зловещие следы затянувшегося финансового кризиса. Их жены уже и так ворчат: фирма – есть, зарплаты у сотрудников – есть, а денег в карманах ее учредителей – нет.
Нет, поездку определенно можно считать удачной. Дополнительно грело то обстоятельство, что высокопоставленное жулье должно было подогнать ему еще столько же сразу после отзыва тендерной заявки.
В комнату зашла Наталья.
– Откуда у тебя столько денег? – ужаснулась она вместо того, чтобы обрадоваться.
– Банк ограбил, – стандартно ответил обиженный профессор.
– Я серьезно, – не отставала жена.
– А что, банк ограбить – несерьезно? – не кололся Ефим. Но, увидев, что Наташка и в самом деле переживает, объяснил ей то, что считал возможным объяснить: – Я уговорил свою клиентку выйти из тендера. Это – отступные. Половина Семеновой, и по четверти нам с Сашкой.
– Слава богу! – сразу успокоилась Наташка. – Я так боялась этой твоей затеи. Никаких денег не нужно, лишь бы подальше от таких людей.
– Хорошо, – легко согласился Ефим. – Не нужно так не нужно. Значит, твоя шубка отменяется, а я куплю себе цифровую «лейку» со сменным объективом.
Наташка сделала вид, что ей без разницы. Но, конечно, ей было не без разницы: фотоаппарат или шубка. Да Ефиму и самому в кайф тратить деньги на свою женщину. Так что «лейка» подождет, тем более что снимает Береславский сейчас гораздо реже, чем раньше.
– Ладно, вернусь от Семеновой – съездим за шубой. А хочешь – сама возьми деньги и купи.
– Нет уж, лучше с тобой, – отказалась Наталья. Ее шопинг действительно становился гораздо приятнее и результативнее, если рядом был Ефим. Наталья с трудом принимала решения, стараясь тратить деньги максимально рационально. Ефиму же все было по фигу. Более того, ему нравилось тратить широко и щедро. Он так честно и говорил: «Деньги жгут мне ляжку».
Так что если Береславский тратил деньги бесконтрольно, то, как правило, его покупки были не самые продуманные. Зато торговая сессия никогда не длилась долго.
Время еще оставалось, поэтому Ефим заскочил в «Беор». Там все шло как обычно. Еcли честно, рекламный бизнес давно уже не вызывал у Береславского прежнего энтузиазма. По большому счету, ему нравилось лишь общаться с людьми и придумывать бизнес-схемы. Нравилось создавать новые рекламные продукты. Ну и деньги зарабатывать, конечно. А все эти балансы, налоги, аренды, трудовые кодексы и прочие атрибуты частного бизнеса только напрягали и раздражали профессора. Он вдруг подумал, что дела типа сегодняшнего – напоминающие разовые, пусть и тщательно подготовленные, спецоперации – гораздо более привлекают его деятельную натуру, чем спокойный «линейный» бизнес.
«Может, бюро открыть? – уже всерьез подумал Ефим Аркадьевич. – По решению стандартных проблем нестандартными методами». И интересно, и денежно. Миллион, который они с Сашкой сейчас огребли, «Беор» даже до кризиса зарабатывал бы месяца два.
Правда, за все годы существования их рекламного агентства его директор ни разу не сидел в милицейском «обезьяннике». Хотя бухгалтер сидел, некстати вспомнил Ефим кошмарную историю десятилетней давности. И не в «обезьяннике», а в Лефортово.
Тем более если риск сесть все равно остается, то лучше заниматься тем, что интересней и прибыльней.
Кроме того, профессору было приятно чувствовать себя немножко Робинном Гудом. Он ведь не просто собирался – с риском для собственного здоровья, между прочим, – изъять серьезные деньги у объективно неприятных персон. Он при этом еще рассчитывал втрое, если не вчетверо, увеличить толику денег, реально истраченных на здоровье соотечественников. Так что моральные и материальные стимулы в новом бизнесе удачно аккумулировались «в одном флаконе».
Сашка деньгам обрадовался, но не удивился, чем сильно уязвил Береславского.
– Наконец-то до тебя дошло, что кризис – это надолго, – еще и укорил Орлов витающего в облаках партнера.
Но когда партнер узнал, откуда деньжата, то неожиданно повел себя наподобие Натальи.
– Не надо было с ними связываться, – сказал он. – Прорвемся и без этих денег, внешних долгов у нас нет.
– Испугался? – улыбнулся Ефим.
– Ты меня тогда вытащил, – гнул свое Сашка. – А как я тебя буду вытаскивать? Думаешь, простят? Ты же у них деньги тыришь.
– Это не их деньги, – подвел итог Береславский. – И я не тырю, а слегка восстанавливаю справедливость.
Разошлись оба недовольные: Береславский – тем, что его финансовый вклад в «Беор» не встречен аплодисментами; Сашка – потому, что радость от прихода неожиданного бабла сильно омрачалась неприятными предчувствиями.
Ефим спустился на улицу, к своему «Ягуару». С удовольствием оглядел зеленого, с металликом, красавца. Новая резина и блестящая кошка на капоте были не просто частью красивого авто – они были зримыми следами его замечательной победы в битве с сильными и нехорошими людьми.
Тут профессор подумал, что это только начало битвы. А он уже и пинков получил, и в кутузке посидел. Это наводило на неприятные размышления.
А кому они нужны, неприятные размышления?
Посему Ефим быстро залез на водительское место, с удовольствием потрогал честно заработанную пачку денег в нагрудном кармане и завел почти бесшумный, но очень мощный двигатель.
Кутузки-мутузки-пинки – это все, конечно, бытует в нашем несправедливом мире. Однако в данный момент не стоит думать о плохом: ведь он сидит в замечательном, пусть и не новом, авто, трогает пачку пятитысячных купюр и собирается до поездки к Семеновой посетить вкуснющий итальянский ресторан.
Ну и зачем в такой ситуации вспоминать о нехорошем?
В ресторане решил не объедаться: наверняка у Семеновой тоже будет что поесть. Заказал себе греческий салатик – здесь его делали фантастически вкусно – и пиццу «Маргариту». Никакого мяса, никакой кока-колы с ее сахаром и газами.
Потом заказал кока-колу. Но не пол-литра, а только ноль четыре.
Все принесли одновременно.
Вот ничего ж нет суперспециального в греческом салате! Но в иных ресторациях – это просто набор овощей и брынзы. А здесь – чудо, медленно, по мере разжевывания, тающее на языке. И Ефиму вовсе не хочется разбираться в физической основе чуда: что входит в соус, откуда привезены помидоры и тому подобное. Это все равно как объяснить суть фокуса: загадка исчезает вместе с вызванными ею впечатлениями.
