Вьюга переходит в дождь, гремит железом на крыше. В телевизоре заштрихованный, дымом обнесенный, пунктирный молодой человек лет двадцати семи дает интервью ведущей с Пятого канала. Голос собранный, бодрый.
– Я вообще не понимаю, почему пространство было размечено еще до моего появления. Многие мечтали построить дом, который не был бы укоренен в земле. Все традиционные дома стоят только потому, что каждый их кирпичик падает на землю. А наши дома стоят потому, что стремятся в небо. Меня всегда пугал нулевой цикл, это рытье ямы. Каждому из нас есть место в этом мире, каждому соответствует некая пустота, пробел, ячейка… Вы понимаете, о чем я говорю?
Ленка стучит по клавишам. Кромешный ад. Жарко.
– Ну давайте придумаем хоть одну-у но-о-о… – нудит редактор. – И заоднноо…
Насморочное слово «заодно». И «ну давайте» тоже. Как «зона», «зануда», «донельзя», «надо», «на дне», «знаете».
Знаете, что такое «на дне»? Это такие творожки. Открыв, их надо перемешать. Кто этого не знает, сначала ест пустой творог с пузырьками воздуха, а потом вдруг обнаруживает НА ДНЕ слой варенья.
– Прежде всего, – изрекает пунктирный молодой человек в телевизоре, – мы выбираем те пятна под застройку, которые окажутся над водой в случае резкого изменения климата на нашей планете…
Я резко поворачиваюсь. Повешу зеркальце заднего вида.
– Во-вторых, мы создаем в наших домах совершенно особую атмосферу, сочетающую уважение к личности с коллективной ответственностью. Гражданское общество…
– А кстати! – вскидывается редактор более агрессивно. – Кстати! Кстати!
Кстати, по всем статьям, в кусты, эстакада, escape.
– А кстати! Пусть Петр съездит в Украину и напишет о том, что там творится. Как сейчас правильно, кстати: в Украину или на Украину?
– Если вы за Ющенко, то, конечно, «в». А если за Януковича, то «на».
– Там, – говорит Алекс, – «оранжевая Re: волюция».
– Это я и так знаю, – капризно возражает редактор. – Мне нужны не штампы, а живой и свежий репортаж с места событий.
– Я никогда не курю и пью только свежий оранжевый сок, – вторит молодой человек в телевизоре.
В этот момент в редакции гаснет свет.
– Что это? – кудахчет в темноте редактор. – Безобразие! Еще только три часа дня, а уже так темно.
– Суньте кто-нибудь палец в розетку, – это Алекс.
«Я не курю и пью только сок» – и вдруг тушат свет. Как совместить эти вещи? Интересно, в домах, которые строит этот молодой человек, свет не гаснет? Кажется, я знаю. Мне кажется, я догадываюсь. Нет, ну надо же: только сок. Стоп, стоп. Он сказал не «апельсиновый сок», а «оранжевый». А оранжевый сок может быть и морковным, и мандариновым, и даже тыквенным. Странно, но оранжевый цвет кажется мне таким же оттенком серого, как и все остальные. Настоящие яркие цвета я вижу только во сне. Их видит Диодоро. «Он видит черно-белые сны, когда все видят цветные. Он не такой, как все». Свет загорается.
– …нец, последний вопрос. Почему ваша строительная компания называется «Эрос и Фемис»? – спрашивает ведущая в телевизоRе:.
– В переводе с латыни, – объясняет пунктирный молодой человек, – название нашей компании означает «любовь и справедливость». Вы понимаете?..
Я лечу в/на Украину. Мой полет выражается в том, что, взяв свои командировочные в бухгалтерии, я сижу в конторе «Вывески, печати и штампы», где работает Сашка, и по их телефону обзваниваю своих украинских друзей.
Связь – нематериальная вещь. Кому, подобно мне, приходилось дозваниваться в разные уголки света, тот знает, что все телефоны ведут себя по-разному. Вы только представьте себе: ваш сигнал летит (какая разница, куда), отталкивается от Венеры, Марса (или там от Меркурия, если звонок сугубо деловой) и возвращается обратно, пикируя на густо-оранжевый майдан Незалежности.
– Алло! Это Бармалеич! – кричу я, прижимая трубку к уху и губам. – Как у вас там?
– Слышу вас, Петр, – говорит на том конце мой киевский друг Дынчик. – Докладываю обстановку.
И Дынчик живописует яркие, вкусные подробности: на голове у него оранжевая шапка, вокруг шеи обмотан оранжевый шарф, о куртке и штанах говорить нечего, во рту у него «Минтон» с апельсиновым вкусом, неподалеку стоит его ярко-оранжевая палатка, а около нее – дывысь, Петро! – «ламборджини», выкрашенный в оранжевый цвет. Это, Петро, не машина, а прямо космический аппарат. Милиционеры делят толпу на дольки, им дарят не фиалки и не лилии. А вот еще, слушай, Бармалеич: по оранжевому небу летает ярко-мандариновый самолет и выписывает какие-то слова, но какие – непонятно, потому что пишет он оранжевой краской.
– Кончай цитировать, – говорю. – Я что, «Миссис Деллоуэй» не читал?
– Не веришь – не надо, – соглашается Дынчик.
Кладу трубку. На улице сыплет снег, смеркается. Вглядываюсь в крошево: огни, сгустки темноты. Снежное пепелище. Брр. Сотрудники фирмы «Печати и штампы», барахтаясь в пыльном воздухе, составляют из букв слова.
Нужен еще один налет. На этот раз – на Восточную Украину. Звоню своему другу Косенко в Днепропетровск.
– Алло! Это я, Бармалеич! – кричу. – Как там у вас?
– Слышу вас, Петр! – Косенка слышно лучше, чем Дынчика, что логично. – Докладываю обстановку!
И Косенко докладывает: наступает синий-синий, пронзительно синий вечер. В синих джинсах он идет по синей улице, среди синих домов, с банкой «Синебрюхова» в руках. С синими флагами. Всем сторонникам злодея ставятся синие фингалы под глаза. На всех углах продают «синенькие». У нас шахты, нефть, газ, а у них что? А вот еще, Бармалеич, пикантная деталь: по синему небу летает абсолютно синий самолет…
– Знаю, – говорю. – Это я в нем сижу. Самолет – тоже недвижимость.
– А что ты пишешь? – интересуется Косенко. – А то синим по синему плохо видно.
Подходит Сашка в джинсах, с бутылкой воды «Бонаква», предлагает мандаринчик.
– Ну что? – говорит. – Кто побеждает? Синие или оранжевые?
– Серые, – говорю. – Мы с тобой.
И пересчитываю добытые командировочные.
На стене три карты: Архангельской области, Коми и Мурманской области. На них черным высохшим маркером отмечены зоны влияния разных финансово-промышленных групп. Тени от снега летят по стенам вверх. Все гнется, принимая различные формы под взглядом.
Обсуждалки. Объяснялки.
Старик Вайс:
– Мнэ-э что я могу сказать об этой обложке… этот корабль серого цвета вызывает у меня… мнэ-э… ассоциации… с, э-э-э… он сливается с… э-э… морем, да и вообще, все это выглядит в духе… Если бы ручка молотка была, к примеру, оранжевой, возможно, еще можно было как-то… Но такое цветовое решение… э-э… несомненно, противоречит… э-э-э, мнэ-э… как редакционной политике, так и вкусам наших… мнэ-э… читателей, к тому же, совершенно непонятно, что оно символизирует…
– Перейдем к содержанию журнала, – просит редактор.
– Содержание журнала, – продолжает нудить старик Вайс, – оставляет желать много лучшего… Во-первых, эта бессмысленная статья этого бессмысленного молодого человека, – Вайс смотрит на меня поверх редактора. – Я имею в виду статью о противостоянии водочников и пивоваров…
(Ночной шабаш ведьм из коммерческого отдела. Оттоптались на моей статье, как на панели.)
– Такая серенькая, в общем, статья… Во-первых, я подчеркнул там одно предложение…
– «Во-первых» уже было, – встревает Алекс.
Вайс снимает очки и смотрит на Алекса.
– Это подпункт, – указывает он тускло. – Первое «во-первых» касалось журнала. А второе «во-первых» – статьи твоего друга.
– Он мне не друг, а конкурент, – возмущается Алекс. – Скажи, Бармалей?
– Точно, – подтверждаю я. – Мы заклятые конкуренты. Алекс – левый троцкист, а я – консервативный республиканец.
– Зачем же ты тогда его защищаешь? – возмущается Вайс на Алекса.
– Потому что я хочу, чтобы у меня был достойный соперник. Когда его критикуют, мое достоинство тоже страдает, – отвечает Алекс.
– Мы отвлеклись от темы, – говорит редактор негромко.
– Так вот, я подчеркнул там оранжевым маркером одно предложение… – нудит Вайс.
– Вы ведь, – говорит Алекс, – не читали статью, которую написал Петр. Вы просто взяли оранжевый маркер и подчеркнули там одно предложение. Так?
Редактор смотрит на Вайса. Тот пожимает плечами:
– А что читать? Скука же смертная. Спорим, вы тоже не читали.
Не в бровь, а в глаз. Даже мне сзади видно, как редактор краснеет.
– У меня вчера была встреча на телевидении… Мечусь как угорелый… Кто читал статью Петра, поднимите руки!
Тишина. Фырканье Алекса.
– А остальные статьи? – повышает голос редактор. – Кто-нибудь вообще читал хоть что-нибудь, кроме того, что сам писал?
У дверей поднимается одинокая рука корректора.
После обеда мне звонит пивовар Амур Уваров. Как будто больше ему делать нечего. Он, между прочим, глава крупной фирмы. Шел бы уж там. Издержки минимизировать или, наоборот, разрабатывать стратегический план. Так нет, надо на меня навалиться всей массой.
