– Потрясающе сегодня выглядите, мэм, – сказал Рауль. – Поймать вам такси?
– Нет-нет, спасибо. Босс сказал, что пришлет за мной машину.
– Вот как? Я и не знал, что вы работаете. А кстати, где, если не секрет?
Пока Рауль открывал для нее дверь, Эллен Черри заметила, как мимо, шурша колесами по мокрой мостовой, проехал сизый микроавтобус «вольво». Ей моментально вспомнился другой «вольво» того же цвета, только седан, мимо которого их индейка проплыла полтора года назад. Помнится, водитель почему-то ужасно подействовал Бумеру на нервы, и чтобы как-то отвлечь супруга и не дать ему разразиться длинной гневной тирадой, она тогда сказала:
– Говорят, что «вольво» самый безопасный автомобиль. Это верно, дорогой?
– Откуда мне знать, черт возьми! – вспылил тогда Бумер. – Наверно, у них там сиденья покрыты чем-то таким, что впитывает из тела токсины.
Эллен Черри погрузилась в воспоминания, и на ее лице тотчас проступила печаль, которую были бессильны разогнать любые тени с помадой.
Рауль пристально наблюдал за ней. Плаш на нем был настолько грязен, что в его складках уже давно можно было выращивать на продажу овощи, зато на голове сидела дорогущая и, что называется, новенькая, с иголочки, форменная шапочка-таблетка. Рауль щеголял в ней каждый день.
– Миз Чарльз, и где это вы работаете, раз так прихорашиваетесь?
– А? – Эллен Черри моментально вернулась в настоящее время – время, когда следовало забыть о печали и искусстве, время новых начинаний, новых возможностей на ниве общественного питания.
– В Иерусалиме, – сказала она.
Перед входом в «Ансонию» остановился лимузин, гладкий и мощный, как капсула с витаминами. Водитель и Рауль попеременно помогли Эллен Черри занять место на заднем сиденье. Какое огромное количество желающих помочь такой миниатюрной девушке!
– В Иерусалиме, черт ее подери, в Иерусалиме, – бормотал Рауль, когда лимузин отъехал от тротуара. Он никак не мог взять в толк, дурит ему голову эта blanquita, эта маленькая белая Иезавель, или нет. В представлении Рауля, имя «Иерусалим» будило в сознании картины чего-то туманного и священного, города на этой земле, но не от мира сего, места, на которое обращены очи ангелов, но где, черт возьми, творились жуткие вещи. Даже Папа, и тот не ездил в Иерусалим. Поскольку город этот был самым священным и самым страшным местом на земле. Стоило Раулю закрыть свои огромные черные глазищи, как он тотчас представлял себе Иерусалим. Он видел камни, и долгополые одежды, и золотые купола, и осликов. Но он не видел никаких ангелов, хотя и знал, что те наверняка крутятся где-то поблизости. Ведь Иерусалим – это такое место, куда ведет все на свете. Потому что он связан с небесами точно так же, как испанский Гарлем с Пуэрто-Рико.
Вернувшись в вестибюль «Ансонии», Рауль снял свой драгоценный головной убор и аккуратно, одна за одной, стряхнул с него капли дождя. А пока стряхивал, решил, что этот самый Иерусалим, в котором работала миссис Чарльз, должно быть клуб. Или же картинная галерея. Рауль помнил, что blanquita – художница. Художником был и ее чокнутый муженек – прежде чем слинял отсюда. Или же она работает в магазине, где продаются произведения религиозного искусства. Это в таком наряде-то? С такой-то попкой? Ну уж нет. Забудь об этом, приятель. Пуэрториканская девушка пошла бы в церковь даже в таких туфлях, как у нее, но только не blanquita. Высокие каблуки делают женщину возвышенней, приближают ее к небу, но тупые гринго этого не понимают. Интересно, кто это ездит в «Иерусалим» на лимузине? Не надо ля-ля!
Вынув из кармана своего замусоленного плаща карандаш, Рауль накарябал в мокром блокноте:
Дева Мария трясется на ослике
Сын Иисус вздернут на крест
Мик Джаггер летает по свету Конкордом
Катящийся камень плесень не ест.
Кто знает, может, он еще запишет для миссис Чарльз песню. И миссис Чарльз услышит ее по радио. И тогда она ему даст, черт ее подери.
Под противным мелким дождем лимузин пронесся сквозь Центральный парк, как стрела, выпущенная индейцем из трубки сквозь густую амазонскую листву прямо промеж лопаток ничего не подозревающему ленивцу. Эллен Черри впервые ехала в автомобиле с тех самых пор, как индейка перешла в другие руки. Завтра она снова превратится в пассажира подземки, но сегодня особый день, и она изо всех сил пыталась создать особое настроение.
Сегодня вечером должно состояться торжественное открытие ресторана «Исаак и Исмаил». Вернее, повторное открытие, потому что первоначально «Исаак и Исмаил» распахнул для посетителей свои двери еще в июне. Но не прошло и двух недель, как в ресторан бросили зажигательную бомбу. И вот теперь, после основательного ремонта, наняв усиленную охрану, его владельцы решили испытать счастье еще раз.
Лично Эллен Черри не слишком тревожилась из-за того, что работает в «И+И». Начиная с завтрашнего утра, она выходит в дневную смену. Ну какой террорист пожалует в ресторан утром? Поговаривали, что те, кто помогал в вечернюю смену или в баре, тряслись как осиновый лист. Ведь кто поручится, что ресторан опять не станет мишенью фанатика?
Вину за теракт в еврейско-арабском ресторане взяли на себя в общей сложности семь организаций, в том числе три военизированных сионистских подразделения, три запрещенные исламские секты и группировка христианских фундаменталистов, известная как Спички Иисуса. Взяв в качестве девиза строчку из евангелиста Луки (12:29), якобы произнесенную Спасителем Нашим «Огонь пришел я низвести на Землю», Спички примерно год-два потихоньку творили свои дела, предавая огню богопротивные заведения, главным образом в Бруклине и Квинсе. Иногда их еще называли Блаженными Пироманьяками или Христовыми Светлячками.
На самом же деле полиция подозревала, что взрыв в ресторане – дело рук восьмой организации, а именно – коалиции ультраортодоксальных сионистов и фанатиков-христиан евангелистского толка, объединенных в так называемый Батальон Третьего Храма. Одним из наиболее громкоголосых его лидеров был преподобный Бадди Винклер из городка Колониал-Пайнз, штат Виргиния.
Дядюшка Бадди нашел своих евреев.
* * *
Однажды араб и еврей открыли напротив штаб-квартиры ООН совместный ресторан…
Звучит прямо-таки как первая строчка анекдота. Но «Исаак и Исмаил» это вам отнюдь не анекдот. Нет, конечно, были в этом деле и свои комичные стороны, как и в любом другом начинании подобного рода, к тому же ни араб, ни еврей не походили на старую напыщенную жабу. И все же «И+И» был вполне серьезным начинанием, идеалистским начинанием и, возможно, до известной степени начинанием героическим.
Араб и еврей задумали открыть совместный ресторан. Это был пример беспримерного сотрудничества, символический жест примирения, громкое провозглашение мира – как на Ближнем Востоке, так и где бы то ни было. Уж если один-единственный акт доброй воли продемонстрирует, что извечные «естественные» враги способны объединить усилия во имя общего дела, сулящего выгоду обеим сторонам, то не исключено, что этот шаг подвигнет кого-нибудь из тех, кто пылает взаимной ненавистью уже в мировом масштабе, посмотреть друг другу в глаза и постараться найти пути к дружбе и взаимовыгодному сотрудничеству. Таковы были их слова, таковы были их надежды.
– Мой отец, бывало, говаривал, – произнес Роланд Абу Хади (он же Исмаил), – что «в саду Аллаха растет редис самых разных сортов». И хотя лично я не разделяю воззрения моего родителя относительно сущности Аллаха, тем не менее мне всегда нравилась эта его поговорка. Более того, я даже подумывал, а не назвать ли нам ресторан «Две редиски», но мой друг Спайк возразил, что такое название вряд ли подойдет. В конце концов мы сошлись на компромиссном решении – «Исаак и Исмаил». И, как мне кажется, не зря, в нем что-то есть. Сразу видно, чего можно достичь.
Это точно. Но с другой стороны, разве стали бы целых восемь экстремистских группировок вынашивать планы, как бы им подложить бомбу в ресторан под названием «Две редиски»?
* * *
Два сорта редиски открыли напротив штаб-квартиры ООН совместный ресторан, которому суждено было стать – по двум совершенно разным причинам (кстати, ни одна из них не имела и малейшего отношения к кулинарии) – самым знаменитым рестораном во всем Нью-Йорке. И назывался этот ресторан «Исаак и Исмаил».
Но почему именно Исаак и Исмаил? Почему не Спайк и Абу или Коэн и Хади? Все дело в мифологии. В том пурпурном выхлопном облаке мифа, через клубы которого в человеческом сознании выкристаллизовываются события и силы такой величины, которые подчас с трудом поддаются объяснению.
Когда Брахма, этот великий индийский бог-отец, вместе с торговыми караванами направил свои стопы на запад, его имя постепенно изменило звучание, превратившись в Абрама. В течение жизни нескольких поколений Абрам приобрел кожу, зубы и густые, кустистые брови и стал известен как Авраам. Тем не менее эта наделенная телесной оболочкой семитская версия Брахмы сохранила за собой статус патриарха.
