Я увидела добрый знак в том, что Роберт Миллер проводит чтения именно в том магазине, где я купила его книгу.
— Как ваши дела? — спросил старый книготорговец. — В последний раз вы выглядели такой расстроенной.
— Мне действительно было плохо, — кивнула я. — Но с тех пор произошло много хорошего. И все началось с этой книги.
Я разглядывала красное вино в своем бокале.
— Знаешь, Бернадетт, по-моему, этот Шабане вообще большой чудак. Иногда он само очарование. В «Куполь» так и заливался соловьем, ты б его видела. Но проходит время — и он снова становится неприветливым и сердитым. Он словно изменяет самому себе. После обеда я звонила ему в издательство, чтобы сообщить, что билеты купила сама. К несчастью, там была только эта секретарша, которая хотела побыстрей от меня отделаться, и на вопрос, когда вернется ведущий редактор, сказала только, что месье Шабане сегодня очень занят.
— Тем не менее он очень симпатичный, — заметила Бернадетт.
— Да, это так, — кивнула я, вспоминая, как беспомощно уставился на меня мистер Миллер, когда я заговорила о «Куполь». — Хотя он и отпустил бороду.
Бернадетт рассмеялась:
— Я имела в виду этого Шабане. — Я запустила в нее подушкой, но она увернулась. — Хотя и англичанин тоже очень ничего. Кроме того, он страшно забавный.
— Что верно, то верно, — согласилась я. — Чтения получились смешными. — Я прижалась к диванной подушке. — Но у него очень странные комплименты. «У вас чудесные зубы», — сказал он мне. Как тебе это? Не глаза и даже не губы, а зубы… Впервые слышу, чтоб женщинам говорили такое.
— Может, у англичан так принято? — предположила Бернадетт. — В любом случае его поведение в отношении тебя подозрительно. Или у этого человека память как решето, или за ним наблюдает жена, что и вынуждает его крутиться.
— Но ты же слышала, что он живет один, — возразила я. — Жена его бросила, и Шабане говорил об этом.
Бернадетт посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и наморщила лоб.
— Что-то в этом деле не стыкуется, — пожала она плечами. — Хотя вполне возможно, всему есть очень простое объяснение. — (Я вздохнула.) — Вспомни, Орели, еще раз, что он говорил тебе под конец.
— Ну, все кончилось так внезапно, — вздохнула я. — Шабане и тот тип просто схватили его и поволокли к выходу. Они прикрывали его от публики, словно какого-нибудь политика… Он что-то мямлил насчет письма, а потом сказал: «До свидания».
— М-да… — задумалась Бернадетт.
Через некоторое время я уже сидела в такси, а за окном проплывал освещенный огнями бульвар Сен-Жермен. Я еще раз открыла книгу, которую подписал мне Роберт Миллер.
«Орели Бреден от Роберта Миллера с наилучшими пожеланиями».
Я уставилась на круглые, размашистые буквы, как будто именно они заключали в себе тайну Роберта Миллера. Собственно говоря, так оно и было, только я об этом тогда не догадывалась.
Меня всегда впечатляли последние кадры черно-белого фильма «Дети райка», когда Батист догоняет и тут же теряет свою любовь Гранас в вихре уличного карнавала. В отчаянии он пытается пробраться сквозь смеющуюся, танцующую толпу. Человек, потерявшийся в море безудержного веселья, — такое не забывается.
В очередной раз я вспоминал этот фильм на ужине после чтений, который проходил в небольшом эльзасском ресторанчике неподалеку от книжного магазина.
Толстяк-хозяин разместил нас за большим столом у задней стены зала, с бодрым стуком поставив перед нами бокалы и бросив приборы. Гости пребывали в прекрасном настроении, много шутили и пили. Дантист окончательно вжился в амплуа Everybody's Darling,[32] а потом вино уравняло всех. И только я, подобно несчастному Батисту, был чужим на этом празднике.
— Похоже, она разозлилась, — шепнул мне Адам, когда мы покидали магазин «Козерог», волоча под руки изумленного Сэма.
Адам объяснил ему, что приставания восторженных поклонниц — обычное явление на чтениях.
— Wow! — воскликнул наш зубной врач и добавил, что ему все больше нравится быть романистом. — Может, и впрямь стоит написать книгу?
— Ради бога, не смей! — зарычал Адам.
Я не отвечал. Мне вообще все меньше хотелось говорить.
Для услужливого редактора Андре Шабане Орели Бреден потеряна навсегда. Но позора не избежал и неотразимый Роберт Миллер. Чего стоило его обаяние после позорного бегства из лавки месье Фермье? «О да, „Куполь“! Lovely place, very lovely!» Неудивительно, если она приняла его за идиота. И потом, этот комплимент насчет зубов! Оставалась слабая надежда, что Орели еще не передумала ужинать с ним в ресторане. В противном случае все шансы были потеряны.
Я молча уставился в свою тарелку. Разговоры коллег словно доносились из другого мира.
Наконец я попал в поле зрения Жана Поля Монсиньяка, который постоянно шутил с нашим автором. Шеф вдруг поднял свой бокал, чтобы со мной чокнуться.
— Что случилось, Андре? Вы все время молчите! — удивился он.
Я сослался на головную боль.
Больше всего мне хотелось немедленно уйти домой, но я не хотел упускать Роберта Миллера из-под контроля.
Адам, единственный, с кем я мог бы сейчас поговорить, сидел на другом конце стола. Он то и дело подбадривал меня взглядом, а когда через несколько часов наконец пришла пора отправляться домой, пообещал зайти ко мне завтра утром перед отъездом в Лондон.
— Только один, — попросил я его. — Нам надо поговорить с глазу на глаз.
Я как раз собирался порвать новое письмо от имени Роберта Миллера Орели Бреден, когда раздался звонок. Бросив конверт в мусорную корзину, я пошел открывать дверь. Я передумал отдавать это письмо Адаму. В нем Роберт Миллер назначал конкретную дату ужина во «Времени вишен», и после вчерашнего вечера отправлять его не имело смысла. Всю ночь я не сомкнул глаз, размышляя, что делать дальше. И мне пришла в голову идея.
Появившись в дверях, Адам бросил взгляд на разбитое зеркало в коридоре и осколки, которые вчера перед уходом в издательство я смел в кучу.
— Что здесь произошло? — поинтересовался Адам. — У тебя была истерика?
— Да нет, зеркало разбилось еще вчера, — ответил я.
— Семь лет несчастий, — усмехнулся он.
Я снял с вешалки свое зимнее пальто и открыл дверь.
— Надеюсь, что не так, — вздохнул я. — Пойдем позавтракаем где-нибудь, у меня в доме ни крошки.
Мы пошли в «Старую голубятню» и устроились в самой глубине зала, где стояли деревянные скамьи и большие столы. Здесь мы часто сидели с Адамом, обсуждали наши книжные проекты и беседовали о жизни.
— Адам, ведь ты мне друг? — начал я, когда официант принес нам завтрак.
— О'кей, говори, чего хочешь, — с готовностью отозвался он. — Если речь идет о письме Орели Бреден, которое я должен опустить в почтовый ящик, — нет проблем. Я видел малышку и понимаю, почему ты ее так обхаживаешь.
— Нет, — покачал я головой. — После вчерашнего вечера я раздумал посылать ей письмо. Кроме того, это займет слишком много времени. Настала пора решительных действий.
— Ага, — протянул Адам, жуя багет с ветчиной. — И чем же я могу тебе помочь?
— Ты позвонишь ей, — ответил я, — от имени Роберта Миллера.
Адам чуть не подавился:
— Ты с ума сошел!
— Нисколько, — возразил я. — У вас с Сэмом похожие голоса. Тебе надо лишь чуть подделать акцент, разве это так сложно? Прошу тебя, Адам, окажи мне эту услугу.
Я выложил ему свой план. Вечером Адам звонит из Англии в ресторан «Время вишен». Он должен извиниться и объяснить Орели Бреден, что был просто поражен, увидев ее на чтениях. Кроме того, в зале толпилось слишком много народу, и он растерялся. Короче, он не имел в виду ничего плохого.
— Наговори ей чего-нибудь, пусти в ход свой джентльменский шарм и реабилитируй Роберта Миллера. У тебя получится! — объяснял я, попивая эспрессо. — И главное, назначь дату ужина. Скажи, что хочешь встретиться с ней наедине. Предложи шестнадцатое декабря, в этот день у тебя дела в Париже, но весь вечер ты будешь в ее распоряжении.
Шестнадцатое декабря было удобно в двух отношениях: во-первых, это день ее рождения, а во-вторых — понедельник и в ресторане, как я выяснил, выходной. Значит, вероятность того, что мы будем совсем одни, повышается.
— И еще одно, Адам. Пусть она никому ничего не говорит. А то еще этот редактор прицепится, если узнает. Пригрози ей, так правдоподобнее.
А вечером шестнадцатого декабря, если она согласится на эту встречу, на что я оптимистично рассчитывал, Адам позвонит ей снова, на этот раз как литературный агент Роберта Миллера. И якобы по поручению последнего отменит свидание.
Причина отказа была моей очередной гениальной идеей. Я поздравлял себя в половине третьего ночи, когда она пришла мне на ум. Она задевала гордость Орели Бреден и предотвращала все ее дальнейшие попытки установить контакт с Робертом Миллером. Кроме того, подразумевалось, что преданный друг Андре Шабане, готовый утешить мадемуазель в трудную минуту, окажется в нужное время в нужном месте, а именно у дверей ресторана.
