— Часто кружится?
— Голова-то? Да постоянно. Иногда сердце прижимает, потом отпускает…
— Сердце прижимает в покое или при нагрузках?
— Если делаю чего… Когда лежу — не прижимает. В правом боку у меня тяжесть постоянно. Делала УЗИ, сказали — холецистит. Это все, чтобы мелочами вас не грузить.
— Живете одна.
— Одна.
— Обслуживаете себя сами?
— Чего?
— Ну, готовите, стираете, убираете дома сами?
— Сама, все сама, доктор. Кто же мне что сделает? Дочка отдельно живет, да на двух работах работает, разве что на выходных забежит…
— Ясно. В поликлинику, как я посмотрю, вы не часто обращаетесь?
— А что в нее обращаться? Разве новую голову пришьют? Это вот, пришла уж сейчас, чтобы группу оформить.
— Какие препараты постоянно принимаете?
— Никаких, доктор. Не люблю я всю эту химию. Так, чаем целебным спасаюсь. На смородиновых листьях.
— Хорошо. Только вот я не поняла, какие у вас основания для выхода на инвалидность? Вам не требуется постоянное лечение, вы полностью обслуживаете себя, выглядите неплохо. Я не вижу оснований для открытия посыльного листа!
— Как же так, Татьяна Алексеевна. Молодым, значит, даете инвалидность, а нам, старикам, нет!
— Давайте не будем обобщать. Лично вам инвалидность в настоящее время не положена. Вопросы ко мне есть?
— Есть! Кто над вами начальник?
— Главный врач, Загеройский Антон Владимирович. Направо по коридору и до конца. Следующий, заходите.
— Здравствуйте, Татьяна Алексеевна!
— Здравствуйте. Садитесь. Слушаю вас.
— Меня к вам направил доктор Комординцев. Моя мама хотела бы оформить группу и просила меня узнать, с чего надо начинать.
— С посещения участкового врача. Затем ко мне, я оцениваю показания и даю или не даю разрешение на открытие посыльного листа. Только почему для этого надо было отправлять вас ко мне? Комординцев что, сам не мог сказать это?
— Отправил к вам.
— Ладно, разберемся. Еще вопросы есть?
— Нет.
— До свидания. Скажите, пожалуйста, чтобы никто пока не заходил.
— Хорошо. Спасибо, Татьяна Ивановна.
— Пожалуйста.
Телефон в триста двадцать первом кабинете, где сидел Комординцев, был занят, поэтому Пахомцева перезвонила заведующей:
— Татьяна Ивановна, у меня к вам просьба. Объясните вашему Комординцеву, что порядок открытия посыльного листа, как и всю прочую информацию, он должен сообщать людям сам, а не слать их ко мне.
— Объясню, Татьяна Алексеевна. Вы уж не сердитесь, он недавно работает, еще не освоился.
— Спасибо.
Лампочка над дверью кабинета перегорела, завхоз Мария Осиповна сегодня взяла отгул, а кроме нее, новую лампочку никто не даст, вот и приходится орать:
— Следующий!
Народ-то в основном пожилой, слышат плохо. Так вот посидишь день без лампочки и голос сорвешь.
— Татьяна Алексеевна! — в кабинет вошла участковый терапевт Голованова. — Я не знаю, что мне делать с Конышевой! Она опять сидит у меня и требует направить ее на освидетельствование!
— Скандалит?
— Не то слово, начала визжать уже в коридоре. И такие мы, и сякие, раздаем группы за деньги, а несчастную женщину не отправляем на комиссию. Я завела ее в кабинет, попросила молча подождать и бегом к вам. Она намерена искать правды не только в департаменте, но и в прокуратуре…
— Это ж сколько здоровья иметь надо! А Татьяна Ивановна с ней говорила?
— Только что. Она сначала к ней сунулась, а потом устроила истерику в коридоре. Татьяна Алексеевна, эта сволочь от нас не отвяжется! Измором возьмет! Я уже как ее вижу, так меня сразу трясти начинает!
— Присядьте, Любовь Петровна… Не знаю, что и делать. Она какая-то невменяемая, эта ваша Конышева… Ладно, давайте ее ко мне, я напишу в карте, что мы неоднократно проводили разъяснительную работу, но она не возымела эффекта, и дам разрешение открыть посыльный лист по настоянию больной. Вы меня понимаете?
— Понимаю, все то же самое, анализы, рентген, ЭКГ, УЗИ органов брюшной полости, консультации всех специалистов, но я должна буду написать: «по собственному желанию пациентка направляется на освидетельствования в БМСЭ». (БМСЭ — бюро медико-социальной экспертизы.)
— Именно так! Пусть она катится на комиссию и там с ними скандалит, сколько ей вздумается! Только не забудьте написать, иначе я не подпишу посыльный лист. Чему вы улыбаетесь, Любовь Петровна?
— Представила, что она таким же макаром может и их на измор взять и вернуться к нам со второй группой. Вот будет номер.
— Не беспокойтесь — там все строго. Решение сообщили, и топай себе. Будешь скандалить — охранник выведет. Там народ закаленный. Это у нас с вами одна Конышева, а на Бюро таких дур в день по сто приходит. Гоните ее ко мне, пусть заходит без очереди… Нет, лучше не так…
Пахомцева взяла из стопки чистый листок для записей формата «А-четыре», написала на нем несколько строк и отдала Головановой.
— Вклейте в карту и открывайте посыльный. Не надо ее ко мне. Потом придет посыльный лист подписывать, тогда и талон на нее заполню!
— Спасибо, Татьяна Алексеевна.
Как только Голованова вышла, в кабинет вломились сразу трое — две женщины и один мужчина. Все — пожилые, все — возбужденные.
— Сейчас моя очередь!
— Нет — моя!
— Моя сейчас очередь! Потому что мне без очереди положено! Я — инвалид войны!
— Садитесь все на кушетку и помолчите! — рявкнула Пахомцева. — Взрослые люди, а не можете сами разобраться, что к чему.
— Я — инвалид войны…
— Вам действительно положено без очереди. Какое у вас ко мне дело?
— Мне бы группу усилить. Вот моя карта.
Пахомцева заглянула в карту и тотчас же вернула ее.
— У вас же установлена вторая группа! О каком усилении может идти речь?
— Как о каком? На первую, разумеется. Если на третью, так это уже ослабление будет…
— Не смешите меня — сами пришли в поликлинику и требуете пересмотра на первую группу! Первая группа вам никак не светит! Это я вам официально заявляю!
— Ну не светит так не светит, — неожиданно легко согласился мужчина. — Я вообще-то на рентген пришел, дай, думаю спрошу…
Не обращая больше на него внимания, Пахомцева посмотрела на одну из женщин:
— Что у вас?
Обидевшись на недостаток внимания, мужчина ушел не простившись.
— Посыльный лист подписать, — женщина пересела с кушетки на стул, стоявший сбоку стола Пахомцевой, и протянула ей амбулаторную карту со вложенным в нее посыльным листом.
Минутой позже она вышла из кабинета с подписанным Пахомцевой листом и, довольная и умиротворенная, пошла к лифту.
— Что у вас? — спросила Татьяна Алексеевна оставшуюся в кабинете посетительницу.
— Я к вам с жалобой, — ответила та, словно с неохотой цедя слова.
— Садитесь поближе и рассказывайте, — Пахомцева указала рукой на стул. — На кого жалоба?
— На уролога Сабурова, — сев на стул, женщина попыталась было водрузить на стол Пахомцевой свою, не блиставшую ослепительной чистотой сумку.
— Сумку поставьте на пол! — велела Пахомцева, брезгливо морщась. — Так что у вас произошло с урологом?
— Хам он, вот что у нас произошло! — выпалила женщина и замолчала.
— У меня нет времени вытягивать из вас каждое слово, — Татьяна Алексеевна нахмурилась и строго посмотрела на посетительницу. — Излагайте вашу жалобу. По существу.
— Цистит меня замучил, бегаю по-маленькому каждые полчаса, а то и чаще. Вот, пока у вас в очереди сидела, два раза отходила в туалет, оттого и очередь свою чуть было не пропустила. А то, видишь, что придумали — без очереди лезть…
— Давайте по существу жалобы!
— Пришла я к нему, к урологу, и говорю — так, мол, и так, выпишите мне, доктор, лечение. А он сидит, рожа красная, шары навыкате, духом спиртным на три метра разит, и говорит мне, иди, старая, к терапевту, пусть тебе выпишет чего-ничего.
— То есть вы видели, что доктор был пьян?
— Да это и вы можете увидеть, если охота. Я у него час назад была, за час он не протрезвеет. К терапевту, значит, иди. Я удивилась. Вы же, — говорю, — уролог, кому, как не вам, мочевой пузырь мой лечить? А он скалится, весело ему очень, и отвечает: «Была бы ты на пятьдесят лет моложе, уж тогда бы я тебя полечил. Во все природные отверстия!»
— Так и сказал?! — ахнула Пахомцева.
— Дословно передаю, как магнитофон. «Во все природные отверстия». Ну, и как прикажете это понимать? Если вы мне не верите, то я могу и при нем то же самое повторить! Давайте, спустимся к нему и…
— Спускаться мы не будем! Я вам верю.
По собственному печальному опыту Татьяна Алексеевна знала, что от сильно пьяного Игоря Сергеевича хорошего ждать не стоит. Еще и ее саму при свидетелях пообещает оприходовать во все отверстия. С него станется.
